Узник Кардиффа

Вдруг он внезапно хлопнул себя по лбу и, в миг, посерев от расстройства, произнес:

– Да. Это просто кошмар, а я ведь в былые годы знал его родителя. Прекрасный и храбрый был рыцарь… – он отшвырнул тарелку с паштетом, взял в руку серебряный кубок и, практически не прикладывая видимых усилий, сжал его в кулаке, словно это было не серебро, а листок пергамента. Арнульф весьма удивился такой силе герцога, сохранившейся в его, казалось бы, старом и дряхлом теле. – Наверное, сейчас его отец, царствие ему небесное, краснеет от стыда, глядя на безобразия и непотребства своего родного сыночка с небес…

– Не судите, да не судимы будете, Ваше королевское высочество. Всякое бывает под солнцем и всякое еще может приключиться… – как-то странно и загадочно произнес в ответ Арнульф. – Сегодня, глядишь, один человек враг, а вот как судьба завтра обернется?..

Он умолк также внезапно, как и проговорил эти непонятные герцогу слова, уставившись в свою тарелку.

За окном башни замка Кардиффа стремительно набегала ночь, нагло и требовательно вступая в свои законные права и пытаясь охладить своим телом нагретую за день землю, стены и башни…

ГЛАВА II.

Вечер и ночь в Таррагоне.

Таррагон. 18 июня 1133г.

Несмотря на кажущееся спокойствие, Робер нервничал. В его душе боролись два странных и взаимоисключающих чувства.

Первое – чувство долга, благородства и самопожертвования ради своего погибшего друга графа Гийома Клитона. Второе – чувство успокоения и некой душевной тишины, утвердившиеся в его сердце после захвата Таррагона, обретения семьи, наследника и тех небольших прелестей размеренной и спокойной мирной жизни, которые так милы, непритязательны, но, вместе с тем, так затягивают, что отказаться от них, пусть даже ради данного много лет слова, ох, как тяжко.

Сегодня, когда, в принципе, все уже было решено, а о переносе отъезда в Англию не могло быть и речи, Роберу Бюрдету стало казаться (и эти мысли тревожили его), что он уже никогда больше не увидит жену, своего маленького и веселого сынишку Гийома, названного им в честь своего погибшего во Фландрии товарища, стен и черепичных крыш Таррагона, ставших для него второй и весьма гостеприимной родиной.

Он сидел в комнате Малого Совета с, казалось, отсутствующим видом, будто бы не вникая в разговоры людей, специально созванных для окончательного решения вопроса с отбытием за море.

Внезапно Робер услышал неторопливую и тихую речь старого еврея Исаака, коему он уже окончательно доверил ведение всех финансовых и казенных дел графства…

– Нам с тобой, мой добрый Рамон, – тихо и размеренно, словно ученик бубнит зазубренный донельзя урок, произнес еврей, обращая свои слова к собеседнику, сидевшему напротив него и справа от графа, – так вот, нам с тобой, как я понял, предстоит не только сохранить земли и владения до возвращения хозяина, но и укрепить их, готовя молодого наследника к власти…

Рамон почесал левую бровь (он так частенько делал, когда видел перед собой трудную проблему, требующую вложения больших сил и напряжения), хмыкнул и ответил:

– Да, уж… задачка.

Граф улыбнулся и сказал:

– Слава Господу, друзья мои, что пока мы живем в относительном мире с нашими соседями… – он перевел взгляд на Исмаила-бен-Ранию и его сына Абдаллу, сидевших прямо напротив него. – Наши соседи-сарацины пока так сильно увлечены приграничными войнами с Арагоном и Кастилией что до нас им нет дела, не так ли?

– Истинно так, повелитель. Аллах милостиво хранит вас и ваших подданных под сенью своей доброты. – С учтивостью и обычной сарацинской витиеватостью ответил убеленный сединами воин. Мир и равные права, кои вы так мудро, да хранит Вас Аллах, разделили между нашими добрыми народами, нерушимыми стенами сплотил верных сынов Пророка и почитателей Креста…

– Ах, Исмаил, – засмеялся в ответ Робер. – Твою певучую речь, да Господу бы в уши!

– И, для верности, в уши нашим беспокойным соседям… – буркнул Рамон, не умевший так красочно и вычурно излагать свои мысли. – Неровен час, прости нас грешников, Господи, разразится жуткая война…

– И она близка… – вставил Исаак, владевший информацией от своих соплеменников, живших по обе стороны границы. – Активность короля Арагона, неугомонность и алчность кастильских воинов, в конце концов, заставят сарацин Испании выступить единым войском. А уж тогда нам всем беды не миновать…

– Честно излагаешь, неверный… – нахмурился и ответил ему Исмаил. – Но и мои единоверцы тоже не ангелы. Эти частые смены правителей, жадность и упадок веры могут привести к нам страшных гостей из Марокко – черных фанатиков!

– Дон Робер, нам-то, что делать тогда?.. – Рамон немного растерялся и вопросительно посмотрел на графа.

– В стороне мы не имеем права стоять… – с сумрачным видом ответил ему Робер. – Только вот выдержит ли само графство такое испытание? Все-таки, как ни крути, а это жуткая религиозная война… – он посмотрел на Исмаила. – Как твои собратья отнесутся к идее воевать против единоверцев?

– Очень плохо отнесутся, повелитель… – честно ответил ему верный сарацин.

Гуннар, сидевший возле Исмаила, молчал и громко сопел – так он всегда делал, когда отягощал себя умственной деятельностью.

Робер посмотрел на него и спросил:

– Как наши наемники-христиане отнесутся к предстоящей войне? Надеюсь, смогут твои молодцы удержать их от всяких там бесчинств и прочих безобразий?..

– Будут как шелковые… – выдавил из себя швед.

Этих слов было достаточно, чтобы оценить всю громадную работу и напряжение, которые проделал его мозг, анализируя ситуацию и взвешивая все «за» и «против», прежде чем он ответил графу.

Граф хлопнул ладонью по столу и произнес голосом, не требующим никаких возражений:

– По сему, друзья мои, решаю так… – он окинул медленным взглядом собравшихся на Совет. – В случае предстоящей войны воинству графства поступить таким порядком: выступить под хоругвь короля Арагона с отрядом в триста сарацинских тяжеловооруженных всадников и двести рыцарей, не считая прислуги и обозов. В битву не вступать, но находиться возле хоругви и палаток короля, дабы… – он выдохнул и перекрестился, – в случае, коли Господу будет угодно послать поражение нашему сюзерену-королю Альфонсо, воинство графства смогло вывести его со всеми стараниями из битвы и сохранить жизнь телу и чести короля. Для сего случая, – он последовательно перевел взгляд на Рамона, а потом на Исмаила, – повелеваю изготовить отдельный Ордонанс, который принародно огласить по всему графству и королевскому двору Арагона.

– А недомолвок, часом, не будет?.. – Рамон недоверчиво посмотрел на Робера.

– Недомолвки и обиды могут возникнуть только в том случае, если мы не изготовим такой Ордонанс. – Ответил ему граф. – Конечно, не скрою, что не все в королевстве будут рады такому повороту, но… – он посмотрел на Исаака и Исмаила, – формально мы соблюдем все вассальные обязательства и будем в армии сюзерена, то есть не уклонимся… – он пожал плечами. – Надеюсь, что нас поймут правильно…

– Вы уж возвращайтесь поскорее… – с надеждой в голосе сказал Рамон.

– На все воля Господа… – ответил ему граф. Он посмотрел на товарищей и сказал. – В мое отсутствие власть я передаю двум регентам – дону Рамону, коего мы назначаем хранителем графства, и вам, мой благородный Исмаил. – Сарацин поднялся из-за стола и учтиво поклонился. – Вам же, мой верный Исмаил, я вверяю жизнь моего наследника и честь моей супруги, дабы воспитать моего сына в храбрости, вежливости и чести.

Старый воин едва не расплакался. Он подошел к графу и, упав перед ним на колени, прижался лбом к его руке.

– Клянусь именем Пророка и Священной книгой Корана, что не подведу и сохраню жизнь вашего сына, повелитель, соблюду честь и достоинство вашей дражайшей и возлюбленной супруги.

– Встань. Я всегда знал, что могу доверять тебе. – Робер поднял его с колен и поцеловал. Доверив сына и жену сарацину, он разом укрепил дух всего мусульманского населения графства и получил в свое распоряжение верных и преданных воинов, готовых теперь без промедления и раздумий отдать за него и его семью свои жизни. Армией будете командовать вы, Олаф, – скандинав встал и поклонился графу Роберу, – и ты, мой верный Исмаил. В городе и графстве останется дон Рамон… – испанец резко вскочил и поклонился ему, не проронив ни единого слова. Граф качнул головой в ответ на его поклон и продолжил. – Твоя задача проста и одновременно сложна: удержи графство в мире и границах. Лишнего нам пока, слава Богу, не надо, но и своего отдавать не позволяй.

Робер встал и жестом дал понять собеседникам, что больше не желает их задерживать. Когда же они стали покидать комнату, он остановил Исаака, приказав ему задержаться.

Еврей молча и вопросительно посмотрел на графа.

– Какие новости от твоих английских соплеменников?..

Исаак крякнул. Он уже имел исчерпывающие сведения и теперь был готов доложить их графу.

– Троица сарацин, как мы и планировали, уже закрепилась в замке Кардиффа. – Робер внимательно слушал его и не пытался перебить, зная, что Исаак скажет все, что нужно услышать и промолчит, о чем нет нужды говорить. – Англосакс, – он передернулся, так как в душе не любил двуличных и слабых волей людей, сильно сомневаясь в их надежности и верности, ведь если раз предал, то ничто не помешает ему и в другой раз предать, – принял их на службу и приставил, как мы задумали, к его высочеству герцогу Роберу, поручив отвечать за близкий круг охраны.

– Неплохо… – как-то грустно улыбнулся Робер.

– Я бы так не спешил говорить, ваша светлость, – вставил Исаак. – Одного придется изъять для наблюдения за самим англосаксом.

– Неужели сомневаешься? – с интересом во взгляде спросил его граф.

– Береженого, как у вас изволят говорить, Бог бережет… – Исаак потер своих морщинистые ладони. – От греха надо сохраниться…

– Тоже верно, мой верный друг… – похвалил его Робер.