Зеркало Иблиса

– Не я это придумал. – Фрисснер пожал плечами. – Вы, кстати, тоже ходите в армейском.

– Я и говорю: маскарад.

– В пустыню поедем в гражданском.

– Это я знаю. Так вот, учтите… капитан, я еду с вами до самого конца. Вы доверяете ученому?

– Вполне.

– А я – нет. Вы, наверное, думаете, что он действительно бедная овечка? Невинная жертва гестапо?

– Я знаком с его делом. По таким обвинениям можно посадить каждого второго немца.

– Не каждого второго. Настоящее дело Замке было изъято по инициативе генерального секретаря «Анненербе»[18 - «Анненербе» – германское научное общество, подчинявшееся непосредственно Гиммлеру и, в частности, ведавшее всеми археологическими раскопками.] Вольфрама Зиверса. Ваш Замке неблагонадежен, к тому же труслив, на допросах выдал и замазал всех попавшихся под руку, даже по мелочным предлогам. А его отец вообще был странной фигурой. Отказывался от предложений «Анненербе» по финансированию ряда его экспедиций, от других интересных проектов. Когда он поехал сюда в 1938 году, в «Анненербе» об этом даже не знали! Такое впечатление, что он пытался утаить свои исследования от рейха. И его сын, не исключено, такой же. Куда он вас заманит?

– С нами будут люди, которые знают пустыню.

– На проводников из местных я бы полагаться не стал. Добыча слишком привлекательна: машины, бензин, оружие, продукты… За ними самими нужно будет следить. Боленберг, конечно, даст вам знающих солдат, но в тех краях они не были.

– А вы? – Фрисснер не понимал, к чему клонит майор.

– Я тоже. Но я знаю человека, который был там в тридцать восьмом с Вильгельмом Замке. Его зовут Муамар.

13

Разве ты не знаешь, что у Аллаха власть над небесами и землей? И он ответил «Не знаю»

    Апокриф. Книга Пяти Зеркал 101(107)

– Муамар? – Фрисснер прищурился. – Если не ошибаюсь, это имя упоминалось в работе профессора. Впрочем, я просматривал его рукописи довольно бегло…

– Мне трудно сказать. – Ягер поиграл чашкой, словно взбалтывая водку перед глотком. – Я не читан этих записок вообще. Но Муамар ходил в экспедицию со старым профессором, это точно. И места эти он знает. Иногда мне кажется, что в голове у этого араба вся карта Ливии. Со всеми ее пустынями.

– Он коренной житель? – спросил Фрисснер.

– Что?

– Я говорю: Муамар коренной?

– Тут очень трудно собрать данные о ком-либо из местных. – Ягер зло усмехнулся. – И без того скудные архивы итальянцев разворованы или уничтожены. А местные, мне кажется, даже писать не умеют.

– Напрасно вы так думаете. – Фрисснер прихлебнул из чашечки. Оказалось, что кофе остыл и приобрел противный вкус. – Я думаю, что наш профессор смог бы рассказать вам много об этом народе. И о его письменности в том числе…

– Да уж… – Людвиг потянулся. – Наш профессор… Та еще птица. За ним нужен глаз да глаз.

Фрисснер пожал плечами и махнул рукой человеку, который пристально следил за ними.

– Еще кофе, пожалуйста. – Потом повернулся к Ягеру: – Смотрите не перестарайтесь. Когда я вытащил его из Бельзена, он шарахался от собственной тени. Мне бы хотелось, чтобы он делал свою работу, не оглядываясь постоянно через плечо.

– Не беспокойтесь, я знаю свое дело. – Ягер посмотрел на новую чашечку кофе, поставленную перед Фрисснером. – Хотите еще рома?

– Нет, благодарю.

– Как будет угодно. – Ягер поднялся. – К сожалению, я должен идти. Вы доберетесь до дома сами? Тут недалеко… Увидимся завтра.

Он пожал руку Фрисснеру, решив держаться с ним поближе. Тем более что им предстояла совместная очень неблизкая дорога, и с самого начала накалять обстановку было бы неразумно.

Оставив штурмбаннфюрера, то есть капитана, допивать кофе в одиночестве, Ягер вышел на улицу, предварительно оплатив оба счета. Средств, слава боту, хватало, а оказать маленькую услугу Фрисснеру Ягер считал правильным. Тем более что его опыт работы и вербовки агентуры рекомендовал подобные ходы. Часто получалось так, что мелкие и незначительные услуги ценились людьми гораздо выше, чем действительно реальная помощь.

Людвиг переждал, пока мимо него проедет телега, груженная разнообразными фруктами, и перешел улицу. Тут же под ноги бросился попрошайка, лопоча что-то на ломаном итальянском. Ягер легко пнул его сапогом и пошел дальше.

– Ааа… господин… Одну монетку, прошу… Господин… – Попрошайка не унимался, цепляясь за брюки.

– Пшел вон, – сквозь зубы бросил Людвиг. Наметанным глазом он заметил в полутьме подворотни нескольких человек, которые с напряжением следили за действиями попрошайки.

– Всего одну монету… Господин… Ну пожалуйста…

Ягер сделал несколько шагов, а потом с деланным недовольством полез в карман. Попрошайка тут же оказался рядом. Люди в подворотне насторожились.

Людвиг вынул монетку, подкинул ее в воздух, затем ловко поймал и, зажав в кулаке, двинул им попрошайке в ухо. Оборванец покатился в пыль.

– Ну, как тебе? – обратился к нему Ягер. – Еще хочешь монетку?

Нищий уполз в пыль, прикинувшись какой-то ветошью. Фигуры в подворотне истаяли.

Жест Людвига не был продиктован просто жестокостью или жестокосердием. Это был инстинкт самосохранения. Прожив в Триполи некоторое время, он хорошо изучил нравы местного дна. Милосердие тут было не в почете и каралось весьма жестоко. Уличная шпана, обладавшая чутьем стаи шакалов, с легкостью определяла человека мягкосердечного и слабого. Поэтому податель милостыни через два квартала мог вполне нарваться на нож или просто быть избит и ограблен. Так что поступок Ягера был воспринят окружающими вполне спокойно.

Через две улицы, запруженные различными повозками, осликами и просто пешими людьми с баулами за плечами, Людвиг вышел к большому по меркам военного Триполи ресторану. На площади перед ним было шумно. Отряд итальянской полиции безуспешно пытался снести самодельные торговые палатки. Эта процедура повторялась каждый день с занудным постоянством. Обычно к вечеру полиция все-таки сносила последний шатер, хозяина, если его удавалось поймать, препровождали в комендатуру, но к утру все торговцы снова толклись на прежних местах.

Ягер обогнул шумящую и дерущуюся толпу и нырнул в неприметный подвальчик, источающий сладкий, дурманящий аромат. Человек, сидящий у дверей, дюжей комплекции малый, безразлично скользнул по Людвигу взглядом. Скользнул и отодвинулся от входа – проходи, мол.

Ягер не заставил себя долго ждать и с головой окунулся в темноту помещения.

Лестница, застланная коврами и ведущая куда-то в темноту, никак не отозвалась на подошвы офицерских сапог. Через несколько метров тусклый светильник обозначил поворот, и снова бесшумная темнота заскользила мимо Людвига.

Наконец спуск кончился, и он очутился в помещении, где на полу, устланном коврами и циновками, лежали люди, вперив в пространство неподвижный взгляд. В воздухе витал сладкий дурман, источаемый десятками кальянов.

Шум улицы остался где-то в прошлом., В носу засвербело. Страшно захотелось чихнуть.

Людвиг не страдал пристрастием к постоянному курению гашиша, но иногда, с переменным успехом, пробовал это зелье. Галлюцинации, порождаемые им, не вызывали в Ягере никакого трепета. Скорее наоборот, ничего, кроме жалости к этим беспомощным людям, он не испытывал. А знать, что ты и сам превращаешься в подобное существо, даже если это происходит только в момент курения, было крайне неприятно. Главное, зачем он приходил в это место, – это встречи с агентурой.

Рядом возник человек в жилетке на голое тело и в шароварах. Поклонился и вопросительно посмотрел на Ягера.

– Кальян?.. – донесся до Людвига сильно сдобренный арабским акцентом голос.

Ягер покачал головой. Человек тут же исчез. Одна из причин встреч в этом месте состояла в том, что хозяева не были назойливы.

Найдя нужного человека, Ягер пересек зал и прилег на мягкие подушки в отдельной комнатке.