Вне времени и пространства

Чиновник на родине

Он вспоминает родину и едет

Повдоль крапивы, по большой стране.

Как дед его когда-то на «Победе»,

С шофёром личным, ездил по стерне.

«Крузак» качнёт, и он уходит в грёзы:

Простор, мечты и пьяная слеза…

Так дед его осматривал колхозы,

И не смотрел в крестьянские глаза.

Нет деревень, и только на пригорках

Погосты всех встречают и молчат.

И с карточек, как будто на подпорках,

Проезжих провожая, вслед глядят

Старинные, безропотные лица…

(Плывёт «крузак» и давит саранчу).

На кладбище он может прослезиться,

А может быть и выдавит мочу.

Субботний дождь

Субботний дождь внезапный и нежданный,

Начал с грозы, но плавно перешёл

В шумящий, моросящий и – желанный

Поток воды вдоль улиц бывших сёл.

Простор парит в клубящемся тумане,

Здесь раньше зрел и колосился злак…

Беззубый бомж шатается в бурьяне,

Смеясь дождю, вскрывает «Doshirak».

Он ничего не помнит, кроме зноя,

Пожарищ и скелетов тополей.

А дождь стучит по толще перегноя

Необозримых пастбищ и полей…

Гений в старости

Всё под себя, к себе. И безвозвратно,

Единственный, идущий лишь к себе.

Невнятный, непонятный. Но превратно

Не толковал он в книгах о судьбе:

Всё было зримо, ясно изначально.

Вокруг него блуждали существа

И познавали радостно, печально

Таинственные звуки естества…

Он изрекал себе и утверждался,

Рассеяв тьму, в ужасной правоте.

А рядом мир трудился и старался

Хотя бы луч увидеть в темноте

Бездонной мглы. И житель этой бездны,

Он понимал безвыходную жуть,

Где бесполезно всё и безвозмездно,

А потому бессмыслен всякий путь.

Теперь, забыв жюри, шорты и лонги

И никого, никак не возлюбя,

Устроившись в уютнейшем шезлонге,

Подстраивает вечность под себя.

Натура

Не жил он в сытости и благе -

Во мраке голода, нужды.

Когда о чести и отваге,

Он будет думать в час беды?

В его природе беспокойство

За хлеб и место на земле.

А честь, отвагу и геройство

Ему придумали в Кремле…

Игра в старателей (блокчейн)

Что нашли в этой жизни, живя невнимательно? Но откуда внимание, где понимание, если мыслей и чувств избегаем старательно? Вместо записи в нас происходит стирание…

Так откуда же быть в нас мечтам, представлениям? Только смутные думы, инстинкты, желания. Ничего не оставив другим поколениям, поколенья уходят, но просят внимания.

Обращённые в прошлое, где всё неизменчиво, продвигаясь вперёд, мы играем в старателей. Но внимание в прошлом, (там всё неизменчиво!).  А в сегодняшнем слушаем речи предателей…

В преддверии 2018 года

Ничего нам теперь не узнать –

Раз затеяны старые смуты.

То ли выпадет снова страдать,

То ли – воля от новой валюты?

Где, какого узрели врага?

Почему снова мир беспокоен?

То ли Путин свернёт всем рога?

То ли всех забодает биткоин?

Раны

Война всех била и кромсала,

Что трудно целое узнать.

Но раны мы не заживляли,

А продолжали растравлять.

И продолжаем. Вражьи страны

Живут, так мы не оживём.

Ведь растравив свои же раны,

Сойдём с ума, потом умрём…

Полёт

Снова бьют! И снова невесомый,

Не могу понять я ничего.

Снова мир какой-то незнакомый,

Снова я – другое существо.

Жизнь в тяжёлых берцах на планете

Строит технологии, хай-тек,

Виртуальный бустер в интернете,

Нереальный долг всех ипотек.

Нет у показателей значений,

Бесполезна очередь к врачу.

Но от всех ударов и падений

Снова в невесомости лечу…

Ангел мой, бескрылый и крылатый,

Раненый и плакавший навзрыд.

Ангел мой, ни в чём не виноватый,

Никого, ни в чём не обвинит…

В Каннах

Что нам делать сейчас: изменять ли привычки

В соответствии с новым решеньем вождя?

Или снова идти в передел и отмычки

Да волыны готовить, подспорья не ждя?

Но столетьями чистят с успехом планету

Ганнибала сменяет другой Ганнибал,

Снова в Канны сзывают рекламы, газеты.

Там потоки валюты, там лютый обвал

Человеческих судеб, играющих в жмурки,

Где кричат ассистенты латентных ослов,

Зазывая всех к урнам. Но только придурки

Добровольно спешат. И не надо им слов.

Что нам делать теперь, залезать ли в подполье

И крепчайший оттуда достать самогон?

Ах, какое теперь растечётся раздолье,

После всех этих урн и согласья сторон?

В глуши

Я забыл размер стихотворенья…

Что я вру! Не помнил никогда.

Просто пел. И это моё пенье

Украшало все мои года.

Просто пел! Но поздно или рано,

Находил легко волшебный строй,

Как не ищут клавишу баяна

Как смычок согласен со струной.

А сейчас какие оправданья?

Лишь рубцы израненной души

Заболят от чудного звучанья

Голоса поэзии в глуши…

Красная птица

Улетишь, улетела и снова вернёшься?

Всё стучишь в моей клетке грудной,

Птица красная, снова и снова ты рвёшься

И не хочешь остаться со мной.

Что нам делать в ночи? Или степью морозной

Сиротливо пройти до холма.

И смотреть, ожидая как Млечный и звёздный

Тоже взглянут на нас. Так с ума

Много раз я сходил. Как теперь возвратиться?

Остаётся одно нам с тобой,

Улететь в небеса, моя красная птица,

Раз не хочешь остаться со мной…

В горах

На стыке гор, на стыке впадин,

У не кочующих границ,

Плоды крупнее виноградин

Рельефней лепка разных лиц.

Здесь воля больше, чем свобода,

Здесь лёд и пламень во плоти,

Такая мощь в чертах природы,

Что Бог здесь замер на пути…

Челноки и кэмэлы

Родина! Мы едем за границу –

В многолюдный, солнечный, Китай,

Водку пить, работать, кушать пиццу,

Всякому отстёгивать на «чай».

Нашим детям будет незнакомо:

Челноки, баулы. Что ещё?

Потому и едем мы из дома,

Чтобы дома было хорошо.

Петухи на полихлорвиниле

Тяжела ли шапка Мономаха, и достиг ли цели Герострат?

Если руки задрожат от страха, семени скорее «Свят, свят, свят!»

Ночью собирается охрана в  заведеньях разных ночевать.

Петухи, проснувшиеся рано, не дают охранникам поспать.

Хорошо, что двери закрывают, хорошо, что есть у них ключи.

Очень ритуально досыпают, зомби с наркоманами в ночи.

Полстраны из стали и бетона накрывает полихлорвинил.

Униформы, бутсы и жетоны… Кто, кого закрыл и защитил?

Пропускают в залы секьюрити, не проскочит мимо даже мент,

Дети знают слово «извините», это слово знает президент.

Напиши на полихлорвиниле яркие и сочные стихи…

В Африке есть чёрные гориллы, красные – в России петухи.

Мальчики, играющие в траве

Белый Пушкин по небу плывёт. Высоко плывёт над ковылями.

Вот он не вписался в поворот, и поплыл с другими облаками.

Мальчики и кони в ковылях, а над ними – лица, бакенбарды.

Плавно проплывают в облаках то ли Пушкин, то ли Леонардо.

Мальчики лежат в густой траве. А в траве зелёный человечек

Думает о странном существе, не кузнец – рифмованный кузнечик.

Кто рихтует эти существа, кто рисует странные портреты?

У коня большая голова… Кто бы дал советы и ответы…

Пушкин. Лукоморье. Умный кот. Ожиданье радостного фарса.

Пушкин не вписался в поворот. Будем ждать Чуковского и Хармса.

Будет там весёлый старичок надрывать животик свой от смеха,

И плясать жучок и паучок… Вот какая вышла здесь потеха!

Кнопки в головах

Мы заложники времени этих вождей.

А зачем ложным людям часы?

Безымянное тело без всяких идей

У запретной лежит полосы….

Чем ты дышишь живой, безответный чувак,

И бормочешь о чём на часах?

Ты поставлен как самый последний дурак,

Там, где кнопки у всех в головах.

Там и «Выкл», и «Вкл» – там путь и расклад:

Подойдут и нажмут. И пойдёшь.

Ничего своего! Голосуешь и рад,

Что нажмут твою кнопку, как вошь…

Не гляди, не гляди на меня патриот,

Я не тот, кто тебя обучал,

Точно зная, что он эти кнопки нажмёт.

Ты не ври, что об этом не знал.

Солнце мая

Говорят на дворе уже май,

В рубашонках бегут ребятишки.

Выходи, мой ровесник, встречай

Солнце мая, берись за делишки.

Что за сила пригнула тебя,

И закрыла от солнца и мая?

И сидишь, никого не любя,

И себя обмануть не желая…

Ну вставай же, себя обмани,

И скажи, что ты молод и весел,

Не храни в себе грусть, не храни.

Ах, зачем ты свой мир занавесил?

О точности и поэтах

Известно: всё пройдёт на белом свете,

И радостно при этом сознавать:

Теперь поэтов больше, чем поэтов

Нам незачем и некогда читать!

И незачем учиться ахинее

И некогда талдычить ерунду,

О том, что лучше, точно и вернее,

И как точнее вычислить беду…

Опять

Кому-то вдруг откроется сезам,

Другой курок взведёт у изголовья.

Опять земля взывает небесам,

Бесплодная от солнца и злословья.

Опять с дождём смешался горький дым

– примета наступающего лета.

Люби! И оставайся молодым.

Всё остальное – скучная примета.

Серотонин

Прижился червь. И где-то в сердцевине

Грызёт тебя в пылу административном.

И жизнь теперь в пыли и паутине.

Спасение твоё – в серотонине.

Не думай никогда о пиздапротивном!

Засуха

Ожившими агатами покрыта,

Белеет степь кристаллами давно.

Остаток океана неолита

Зной испаряет, обнажая дно.

Сухую чашу неба опрокинув,

Двадцатый год ласкает суховей

Обветренные скулы боржигинов.

В горах Хэнтэя не было дождей…

Замолкли в небе птичьи переливы,

И русло превращается в овраг,

И, осыпаясь, рушатся обрывы,

Сама земля, как дремлющий очаг

Неумолимо тлеет под ногами,

Пожухнув, завивается трава.

Невыносимо стать в степи врагами,

Не лопнет лук – порвётся тетива.

Белеет даль, дымясь под небесами.

Неясный гул, как память о воде.

Сверкая, оживают знойно камни,

И умирают вести о вражде.

Но где-то есть цветущие равнины

Обилие травы для лошадей.

Сбираются в походы боржигины.

В горах Хэнтэя не было дождей…

Память

Живя в суровом Забайкалье,

Забудь о выгоде своей,

Тут даль сменяется за далью

Тайги туманной и степей…

И не ищи здесь виноватых,

Здесь каждый в чём-то виноват,

Здесь русский знает о бурятах,

И знает русских здесь бурят.

Скрипка

Бей морская и белая пена

О неровный и серый гранит.

Я сбежал из жестокого плена,

Где монгольская сабля звенит

Рассекая испуганный шепот

Над большим колесом от арбы.

День и ночь не смолкает там топот,

День и ночь прибывают рабы.

Там грустит о потерянном друге

После битвы кровавой монгол.

Конский волос натянутый туго,

Чёрный ворон, парящий орёл…

И протяжно-печальные звуки

Заставляют забыть о себе.

Отчего за страданья и муки

Всякий раб благодарен судьбе?

Пусть крепки генуэзские стены,

Но мотив и грустит, и звенит:

Конский волос, смычок, звуки плена,

После боя мужчина грустит…

Старик

О чём шумит в ночи листва, и растревожена берёза?

Как будто смутная молва и непонятная угроза,

Качнув латунную луну и с блеском гнущиеся травы,

Пригнали первую волну ещё не вздыбившейся лавы.

Далёкий отблеск говорит о чем-то жутком, небывалом,

Упал ли там метеорит и что на нас несётся валом?

О чём грустишь в степи, старик, вторую пьянствуя неделю?

Себя сбивая с панталык, бредя в горячке по тоннелю,

В конце которого лучи бьют по мозгам внезапной вспышкой

И сразу рой – хрычи, сычи летят, у каждого подмышкой

Компьютер или ноутбук, откуда лезут файлы, папки…

Но вот сегодня странный звук и голос умершей прабабки

Услышал ты и увидал людей в пустынной галерее,

И видишь вновь девятый вал, себя, плывущего на рее.

Ты был ведь некогда таким! Стихия буйствует стихами!

Ты там и умер молодым, но встретил старость с дураками.

Об авторе:

Виктор Балдоржиев, поэт, прозаик, публицист, переводчик. Родился в 1954 году. Член Союза Журналистов СССР, член Союза писателей России, член Международной ассоциации блогеров. Активно участвует в работе социальных сетей, блогер, ставящий целью – результат.

Указом Президента РФ от 1 декабря 2008 года награждён медалью А. С. Пушкина. Также награждён медалями «За укрепление дружбы народов» и «200 лет Агинскому дацану».

Резюме: Раз есть – приходится быть.