Тонкая материя

– А ты эксперт?

–Я разбираюсь в оружии. У меня дома два пистолета и винтовка.

– Нам тут столько не понадобится. Карманники или сумочники оружия с собой не таскают. А эта пушка смотрится как боевая.

Она протянула руку и легко отобрала у меня игрушку.

– Для копа ты слишком красива.

– Я джазовая певица.

– Не шутишь?

И в этот момент мяукнула и подмигнула машина, которую мы стерегли. Джип певицы. Я выключил мотор, и мы пригнулись – синхронно и автоматически. Струи дождя раздвинулись, как занавес, и к джипу певицы прилипла фигура в серой куртке с капюшоном. Убедившись, что в салоне пусто, вор, вместо того, чтобы ворваться в машину, завестись и убраться подальше, пошел зачем-то в проход. А когда вернулся, глазам своим не поверил: его встречала прекрасная черная дьяволица с большой волыной, нацеленной прямо ему в лоб, свирепая, орущая приказы на языке, похожем на английский. Чисто голливудский боевик. Вор, весь в сером, почти призрак, вильнул в сторону, понадеявшись на свою профессиональную юркость и ловкость. Но оказался в объятиях, совсем не дружественных, большого парня. Теперь уж точно голливудской, суперменской наружности, мигом скрутившего неудачника и положившего его лицом в лужу.

– Кажется, я вовремя, – улыбнулся супермен нам всеми зубами.

– Ерунда, я бы справилась, – слегка бравируя, отозвалась красотка. – Но все равно, большое спасибо.

Я смотрел на эту гармоничную парочку и чувствовал себя зрителем, случайно попавшим на съемки боевика.

– Эй, приятель, мы даже не успели познакомиться или я забыла, как тебя зовут? – обратилась ко мне девушка, и я понял, что попал в сценарий.

Я представился.

– Я Джекки, а это Пол, – раздвинула большие губы в обольстительной улыбке мулатка.

– А это наш российский воришка, – напомнил я, указывая на распростертое тело, и мы все дружно рассмеялись.

– Отпустите, мужики, – ожило тело.

– Сейчас, – ответил Пол и профессионально ловко обыскал вора. Нашлись документы певицы, деньги, ключи.

– Пошел!– прикрикнул на серого типчика Пол.

Вор растворился в воздухе.

– Он должен сидеть в тюрьме, – напомнил я американским друзьям.

– Ну, мы же не копы или, как у вас тут называют их, менты. – Он вдруг зорко вгляделся в меня. – Или менты?

– Я просто музыкант. – Он еще пристальней всмотрелся в мое лицо, и огонек узнавания блеснул в серых глазах.

– О, да. Вы не просто музыкант. Я был на Вашем концерте. Вы великолепный скрипач!

Девушка, возможно уже забывшая о моем существовании, с интересом уставилась на меня своими глазищами.

– Играешь джаз?

– Обожаю.

– Ты не безнадежен.

– Джаз – это лично ваше, как кожа или одежда. Импровизация и пульсация – в вашей крови. Белый джаз – максимум очень талантливая реакция на вашу музыку.

Дождь перестал идти, но все равно было глупо начинать спор о таком тонком и деликатном музыкальном моменте на парковке.

Но девушка, уже было совсем устроившаяся на водительском сидении, вышла из машины и захлопнула дверь.

– Настоящий талант сильнее крови, – отчеканила она, стоя ко мне почти вплотную. – А для гениальных музыкантов нет границ. Драться будем? – расхохоталась певица.

Мы обменялись визитками, и джип американки важно покатил со стоянки, вкусно шурша широченными шинами. За ним пристроился кадиллак с дипломатическими номерами. Пол вскинул руку в прощальном жесте.

Жизнь – полное безумие. Несмотря на самые блестящие умствования древних (Аристотель) и новых (Ницше), самый глубокий анализ сути человека (Шекспир), достижение высот духа и гармонии (Бах), тысяч других доказательств прекрасных сторон и черт человеческого характера, бесконечных попыток подняться, открыть-завоевать недоступные прежде тайны, секреты фантастически проявляющей себя на всех уровнях природы, жизнь человеческая, полная животных страстей, приводящих к убийству и прочим гнусностям, полное безумие с еле видной точкой света в конце туннеля. И если бы не музыка и близкие к ее измерению другие искусства и наука, если б не взлеты духа и колоссальные усилия сохранить достоинство, сохранить лицо, деградация съела бы нас с потрохами.

Да, музыка… Вот где соблюдение законов вещь не вынужденная, заставляющая быть послушным, смирять свои анархические поползновения, не поддаться стихии разгула страстей, нет и нет. Музыка для меня это радость совпадения с физикой нашей реальности. Мое тело, мой мотор, работающий в ритме Земли, нашей системы, раскрученной нашей звездой (простая, обычная звезда, но для нас нет звезды прекрасней!), в восторге от огромных скоростей, с которыми движутся небесные тела. Музыка это прежде всего математика и физика, идеальная форма (гамма, аккорд), с которой начинаются фантастические путешествия в реальный мир человеческих страстей; настоящее музыкальное произведение бесконечно, как время. Я ставлю на пульт Сонату Баха или Бетховена и начинаю сотворение мира заново. Музыка это таинственные темные залы вечности, где есть все, что есть вообще и что-то еще. Моя роль – в отыскании тех подробностей, которые скрыты в тех залах и которые есть трепет обливающихся кровью наших сердец, наша жажда жить и преодолевать безумие жизни.

Я летел (черт возьми, когда мы научимся ездить спокойно!) по трассе, почти машинально поддавшись силе, притаившейся в мощном двигателе, способном выдать еще один табун лошадей. И тогда скорости вырастут до катастрофических, и холодный ветерок смерти подует над ухом, у виска, и вот это уже будет самое настоящее безумие. Воображение самовольно рисовало мне прекрасное лицо певицы. Интересно, хорошая она певица? Настоящая джазовая певица еще большая редкость, чем оперная. Дар импровизации, без которого джазовому солисту не обойтись, это дар божий.

Еще вопросы, возникавшие в связи с личностью певицы, я решил пока себе не задавать. Потом, если будет потом.

Улетающий назад пейзаж, мое вторжение вместе с мощной машиной в будущее, уносящиеся в прошлое встречные машины – вся эта динамика пульсаций времен, темпов и ритмов всегда действовала на меня завораживающе. Эта простая музыка движения приближала к тайне первых побуждений человека заняться музыкой – вырезать первую флейту, которая через тысячи лет вырастет в «Волшебную», из рога животного, из вопля от боли или восторга, из воинственного клича и ужаса перед бездной сложить «Полет валькирий» и в конечном итоге стать демиургом в создании нового мира – тонкой материи музыки. Быть в плену у магии и магов этой материи, служить сверхпроводником живых и ослепительно прекрасных звуков музыки – на такой плен я иду всей своей свободолюбивой душой. Из такого кредо хорошо тянуть струны к жизненным смыслам, именно во множественном числе: один смысл всей тяжести проблем не потянет.

Свернув с трассы на лесную дорогу, я через пять минут был у ворот нашего дома. Электроника сработала четко, ворота разъехались, впустили нас с машиной во двор и сомкнулись за нами. Свою машину я искренне причисляю к живым существам, восхищаюсь ею, как раньше всадник своим прекрасным скакуном, считаю подругой, верной, как скрипка. Ворота гаража медленно ползут вверх, и открывается пространство на три машины. Пустое, потому что мамина хонда вместе с хозяйкой в Питере. «Фигаро» ставили по всему миру бессчетное количество раз, что-то новое создать невозможно, свежесть подачи зависит от максимально возможного приближения к Моцарту, стилю и духу его музыки; секрет успеха в плодотворном парадоксе.

Поставив машину в гараж и закрыв за собой еще одни ворота, я вошел в дом и практически не покидал его, занимаясь разными делами, накопившимися за последнее время, до возвращения мамы. Удивительно, как много разных вопросов и проблем мы теперь решаем, не сходя с места – с помощью инета. Виртуальный мир палка о двух концах, но я выбираю хороший конец. Все надо делать без фанатизма, от которого главные наши беды.

Когда мамина хонда через несколько дней въехала во двор и мама вышла из машины и взглянула на дом, я почувствовал себя не таким одиноким и несчастным. Все эти дни, бродя со скрипкой в руках по дому, занимаясь на инструменте со смычком и без него, путешествуя, посредством инструмента-ключа, во времени, я не раз и не два бывал буквально пригвожден острейшим чувством сиротства в доме, который построил отец. Он вложил в эти стены душу, и такое местопребывание его души мне было понятно, близко и зримо, но мне отчаянно, по-детски, не хватало его самого, всего целиком. И только мама могла заменить несчастье на счастье, правда, неполное. А полного счастья не бывает.

Я вылетел во двор и оказался в маминых объятьях. От нее пахло кофе и чем-то еще, потрясающе приятным, мгновенно превращающим меня в десятилетнего мальчика. И она еще вчера пела Графиню в моцартовской «Свадьбе», то есть действительно была этой самой графиней, до мельчайших подробностей. И для нее главной профессиональной проблемой всегда было: без травмы выйти из чужой психики и полностью вернуться в свою. И окружить ее особенной заботой было бы правильней всего. Пока она отмокала в ванной, я накрыл стол.

– Как твоя Розина?

– Кажется, без особых потерь.

– Это значит – великолепно.

– Спасибо. Моцарт – тысяча чистых струй. Чувствуешь омытой, очищенной и хранимой ангелами.

– Несмотря на все эти интрижки, страсти и страстишки, прозу и окружающих уродцев.

– Да! Его музыка прощает всех.

– Бог – и есть бог.

– А как Керубино? – В этой роли дебютировала юная певица, и мама «болела» за нее.

– Ничего, молодец. До Юинг далеко еще, до Бартоли никто не дотянет (хотя в роли мальчишки она немного забавна). Но для начала неплохо. Во втором atto у нее ария потрясающей красоты, планка высокая. И она дотягивается. Ну, почти.