Моя счастливая жизнь. Проза и стихи трёх авторов Добрянского района Пермского края

– Славный Тополёк будет!

Хитрый дед

В девяностых годах началась новая экономическая перестройка Советского строя на новый лад по принципу «Мы наш мы новый мир построим» и начали с разрушения всего старого, под видом, что оборудование устарело, хозяйство насквозь прогнило. Промышленность, лесное и сельское хозяйство – под корень рубили, аж щепки за рубеж летели. И какие щепки, позавидовать можно; лес, железо, природные ресурсы, цветные металлы, алмазы и золото, нефть и газ… Русские нивы, совсем недавно дававшие населению и государству зерно и овощи, ныне опустели, тысячи гектаров плодороднейших земель заросли бурьяном и мелколесьем. Опустело село, не слышно стало мычанья коров, петушиного пения. Молодые в поисках работы и более счастливой жизни подались в города, остались в посёлках доживать свой век старики да старухи, зачастую никому не нужные.

Так вот, не вдаваясь в политику, скажу, что в посёлке Носырево жил на окраине села старик Никифор Бобышкин, могутный ещё дед, крепкий, как дубок, сибиряк, одним словом. И было у него в городе Тюмени двое сыновей, внуки имелись. Звали его к себе, да только дед хитрый был, знал, что в городе долго не проживёт, любимые сыновья быстренько в гроб загонят. Бывал он у них не раз, зимами ездил, приедет, поживёт денёк-другой да и домой к себе в деревню засобирается, не по нутру ему городская жизнь. Уходил тайком, дабы избежать ненужных разговоров, на автобусе и на попутках не ездил, предпочитал прогуляться пешочком, а это было около девяноста километров. И ничего, доходил! При виде своего домика даже песню запевал во всю лужёную глотку, а знал всего одну песню, про бродягу. Деревенские по этой песне его и узнавали, радовались его возвращению. Дом у него добротный, из кедра сработан, надворные постройки тоже на века поставлены. Зачем ему каменные городские хоромы? Лес рядом, речушка, грибы, ягоды… И для скота раздолье. После того, как колхоз развалили, все поля пустые стоят, трава по пояс, знай, коси. В посёлке магазин есть, что понадобится, купить можно. Пенсию сам на почте получал в своё время и даже на книжку откладывал. Много раз дедок женился, брал в жёны и молодых и старых, да только долго не заживались молодухи, на погост уходили. То ли виной темперамент дедка сказывался, то ли работа домашняя оказывалась непосильной, в его дела никто всерьёз не вникал. Сыновья и снохи, правда, всячески старались опозорить старика, много чего говорили про него, что де и скуп-то он, и умишком недалёк, но старик, да и односельчане сплетням всяким ходу не давали, понимали, что сынам дедово богатство нужно. А дед с хозяйством сам управлялся, и было оно не малым; пара коров, тёлка, бычок, овцы и козы, гуси и куры, с десяток клеток с кролами, около сотни пчелиных ульев. Шёл старику сто седьмой годочек, а он ещё и не думал поддаваться старости, даже надумал снова жениться, стал подбивать клинья к деревенской вдовушке Фросе, женщине тридцати лет отроду. Как и многие молодые люди, Фрося поспешила замуж за городского паренька, уезжала с ним в город, но через некоторое время вернулась вдовой в отчий дом, муж ездил с друзьями на озёра рыбачить да и утонул. Детей у неё не осталось, после смерти родителей жила одна. Согласилась она, перебралась к деду, брак тайно зарегистрировали и даже повенчались, сыновья о том не знали. Дедок к нотариусу съездил, завещание новое составил. И опять же, тайком всё, даже жене словом не обмолвился. Сыновья распустили слух, что старик мотовством занимается, пьёт горькую с деревенскими бабами, добро, нажитое годами, пропивает, видно, смертушку свою чует. Да только впустую всё, кто поверит, если старика никто никогда выпивши не видел. Под осень Фросю разыскал адвокат, оказалось, что во Франции у неё тётка родная проживала, родственница по отцу, по завещанию всё её движимое и недвижимое имущество после смерти переходило во владение племянницы, поскольку сама тётка была бездетной. Уехала Фрося во Францию, отпустил её дед одну. Узнав о том, что дед один остался, сыновья решили расправиться со стариком. Приехали поздно ночью, свою машину не доезжая посёлка оставили, по задворкам пробрались к стариковскому дому. Надо сказать, что старик никого не боялся и даже двери не закрывал на запор. С сыновьями дед справиться не смог, были они такими же сильными, как он. Связали старика, унесли в лес… Обнаружили его городские охотники повесившимся на длинном суку ели по первой пороше. Милиция выезжала, всё свелось к тому, что старый сам покончил с собой, не хотелось им очередной висяк косячить, следов-то не осталось… В посёлке тоже судачили, что от тоски по Фросе дед с собой покончил. Сообща похоронили старика. Сыновья заявились, для виду плакали, снохи в три ручья заливались. Да только просчитались сыночки, ничего из богатства дедова им не досталось. Адвокат привёз с собой охрану для хозяйства, всё имущество было подсчитано и проверено по списку и сдано охранникам. Из зачитанного завещания следовало, что дом с постройками, живность переходит в ведение законной жены Ефросиньи, деньги по сберкнижке отходят Детскому дому города Тюмени, так как сам дедок вырос в Детском доме и родителей своих не знал. А Фрося вернулась домой через месяц после похорон, поплакала, поплакала, да и занялась хозяйством. От тётки ей тоже наследство приличное досталось, а вскоре и новый муж объявился, детки появились…

Расправа

В посёлке жили поживали две подруги, Таня и Настя. Дружили, что называется с детсадовского возраста. Бывало, что даже влюблялись в одного и того же парня, жребий бросали кому первой на свидание пойти. Но всё это как-то не серьёзно было, проходила влюблённость, а дружба оставалась. Тихо да мирно, никакого дележа, пока Таня не втрескалась по уши в Пашку из соседнего села.

Павлик тоже решил, что наконец-то нашёл своё счастье. Вскоре справили скромную свадебку и стали жить поживать да добра наживать. Ещё перед свадьбой Таня предупредила Пашку, что убьёт его, если он заглядится на другую, но он говорил, что она для него является единственным светом в окошке и других ему не надо.

Настя, подруга, тоже вскоре вышла замуж, но свою подругу не забывала, частенько навещала и даже не скрывала своей симпатии к Пашке. Да только он на первых порах всецело занят был женой и пока не обращал внимания на других женщин. Татьяне пришло время рожать, Пашка сам отвёз её в роддом, но ждать не стал, торопясь на работу. Ребёночек родился мёртвым…

Таня долго залеживаться в больнице не стала, выписалась на второй день и на рейсовом автобусе отправилась домой. Без стука тихонько вошла в квартиру, так как дверь была не закрыта и наверняка Павел был дома. Нашла мужа в их общей спальне, но был он не один. На их семейной кровати любимый муж занимался самозабвенно любовью с лучшей подругой Настей. Та в кайфе вскрикивала и закатывала глазки, млея под чужим мужиком. Таня опешила, растерялась и некоторое время смотрела очумело на происходящее. Они не замечали её…

Всхлипнув, она затворила дверь спальни, прошла в кухню, на глаза попался топор… На какое-то мгновение Таня увидела расширенные, налитые страхом глаза подруги, но остановиться уже не могла. Взмах, другой… Сама позвонила в милицию. Присудили десять лет…

Ведьма

Около старого заброшенного кладбища в дремучем лесу у разорённого временем посёлка на полянке ежегодно собирались черти и ведьмы на свой шабаш, то есть праздник. Дело было перед Новым годом, но полянка была по летнему чиста от снега, зеленела травка, цвели цветы и деревья красовались так, как будто и не было вокруг зимних сугробов. Тепло стояло совершенно летнее! Старые знакомые делились новостями, молодые, попавшие впервые, ведьмочки жались по сторонам, пугливо озираясь, старались спрятаться позакустами, вздрагивая от резких выкриков старших ведьм. Маленькие шустрые чёртики разносили напитки и угощения… Веселье было в самом разгаре, когда из старого склепа некоего купца вылез старый седой Чёрт. Осмотрел полянку и гостей, улыбнулся щербатым ртом. К нему тотчас подскочили две голые ведьмочки-девицы, под руки подвели к центру поляны. Он остановился около большого пня, залпом выпил рюмку напитка, взглянул на наручные часы:

– Нравится вам здесь? Как же славно, что за много лет впервые все мы собрались без опозданий, благодарю вас… (Под оглушительные овации он снова выпил горячительного напитка, подмигнул старой седой ведьме). Сегодня нам предстоит приём новых членов нашего величайшего сообщества, ведьмочек и чёртиков.

Не многие удостоены этой великой чести, но те, что заслужили, заслужили это почётное звание по заслугам своим. Прошу избранных подойти ко мне. Со всех сторон большой поляны, пугливо озираясь, готовые улизнуть к старому Чёрту собирались прекрасные молодые ведьмочки и черти, становились в один ряд попарно. Все они прибыли сюда по некоему внутреннему призыву, кто по-старинке на метле, а кто и по-современному – на самолёте, такси, а некоторые даже в собственной машине. После традиционного обряда посвящения (я не буду вдаваться в подробности всего этого, поскольку ведьмочки могут не простить разглашения их тайны) и всеобщих поздраввлений, каждой ведьмочке было вручено особое колечко, суть которого заключалась в том, что оно давало обладательнице силу колдовскую небывалую. Снимать его с пальчика нельзя было, так же и терять, вместе с колечком терялось и колдовство. Ведьма превращалась в обыкновенную женщину. Если же колечко терялось безвозвратно, то в наказание ведьму отправляли в мир иной для перевоспитания и переобучения, что для неё не сулило ничего хорошего.

Василий, после смерти матери, единственного, всёпонимающего и всёпрощающего существа на свете, запил по-чёрному. Пропил нажитое с матерью имущество и дом впридачу, оставшись под соседским забором без гроша в кармане, опомнился, но было уже поздно. Первое время старые друзья-собутыльники зазывали к себе, угощали, но поскольку от Васи отдачи не было, то друзья мало-помалу отказывались от него. Вскоре остался он один одинёшенек на всём белом свете, и некуда было ему податься, не к кому прислониться. Уходил он к матушке своей на могилку, плакался ей, да что толку… Бывшая сердобольная соседка, угощая его остатками борща, посоветовала ему жениться. Вот только беда, кто ж за такого пьяницу замуж-то пойдёт? По крайней мере в своём посёлке таких дурочек не находилось. Соседка обратилась к жителям села за помощью. На сходе порешили не давать Ваське спиртного, помыть в бане, приодеть. Пустили кепку по кругу, накидали деньжат, кто сколько смог. Хватило на отличный костюм с рубашкой, ботинками и галстуком. Отмыли Ваську в бане, побрили, постригли, приодели, жених получился на славу. Без выпивки вскоре Васька стал совсем нормальным мужиком, строго за этим наблюдали, днём и ночью сторожили. В своём посёлке невесты так и не нашли, все Ваську знали сызмала и никто не захотел связать свою судьбу с ним. Порешили сватать городскую. Вызвались два мужика сопровождать Василия в этом непростом деле, а попросту, стали сватами. Катаясь по городу в рейсовых автобусах сваты, Мишка и Пашка, допытывали всех встречных девчат, показывая на Ваську, распаренного, словно из бани от городской духоты и жары:

– Нравится?

Те осматривали Василия, покрытое потом красное лицо, потемневшую от пота и пыли одежонку, отвечали:

– Не-а.

Вконец отчаявшись, друзья сели в трамвай тринадцатого маршрута. Вагон был полупустым и Василий сам показал сватам на девицу, скромно сидевшую на заднем сиденье. Сваты отправились на разведку, а Василий принялся скалить зубы, пытаясь обратить девичье внимание на себя, без стеснения разглядывая её. Сваты вернулись быстро:

– Тебя зовёт… – Василий, было, стушевался, не ожидал от девушки приглашения, втайне надеясь, что останется холостяком, но, почувствовав на рёбрах крепкий кулак друга, поднялся и двинулся к девушке, встал перед нею.

– Ну что застыл, как истукан? Мне показалось, что ты не робкого десятка, слишком смело меня разглядывал… Садись-ка рядком, побеседуем, жених… – Вася сел рядом с нею, робко взглянул в глаза.

– Давай знакомиться будем, я – Зоя Веретушкина.

– А я Васька, Перелёткин, из деревни…

– Оно и видно, деревня… Ну да не о том речь, понравился ты мне, согласная я стать твоей женой. Зови своих друзей, ко мне поедем, отметить это дело надо.

Трамвай остановился на конечной. По другой стороне улицы тянулся старенький ветхий забор старого кладбища, на этой стороне редкие домишки прятались в тени деревьев и кустарника. Довольно быстро дошли до аккуратного домика, спрятанного в зелени яблоневого сада. На шум из домика выглянули старик со старухой, прикрывая глаза ладонями от яркого солнышка, разглядывали незваных гостей.

– Кого это ты привела, доченька?

– Жениха привела, со сватами.

– Ну, коли так, веди в дом, чего ж на улице толочься?

В домике было уютно, свежо и что-то очень напоминало Васе детские годы, что он даже прослезился, не в силах удерживать свои чувства. Невеста была ласкова и очень даже хороша собой, так что Василий особо и не сопротивлялся, когда она предложила ему остаться. Свадьбу назначили на выходной день и друзья пока что уехали в посёлок, доложить радостную весть. Ох и хорошо стало Василию! Окружённый заботой да лаской позабыл он и о своей прошлой непутёвой жизни. Иногда, проснувшись ночью, он видел как жена начинала меняться на глазах; волосы серели, изо рта выставлялись зелёные клыки, из ноздрей валил дым, пахнущий серой и ещё чем-то непонятным, глаза загорались холодным огнём, пальцы рук превращались в когтистые лапы, поросшие густой шерстью. Ведьма склонялась над Василием, глаза сверкали, лапы тянулись к его горлу, но стоило ему в испуге дёрнуться, как тотчас видение исчезало и снова перед ним была его милая, ласковая, любимая женщина. А уж как она любила его! Это никакими словами не передать… Были до неё у Васьки женщины, но такого полного счастья он ещё не испытывал. Во время свадьбы Васька был на высоте, пел, плясал, куражился под звонкий смех своей суженой. Пил много, но впервые хмель не брал его. У жены заметил на пальце руки золотое, очень странное колечко, с чёрным черепом вместо камешка. Ваське даже на какое-то мгновение показалось, что череп подмигнул ему своим пустым глазом.