Последняя роза Шанхая

– Мисс, я пытаюсь выполнять свою работу.

Типичный полицейский Поселения. Потому что для любого непредвзятого полицейского было бы понятно, что такая женщина, как я, скорее всего, жертва.

– Она говорит правду, сэр, – вмешался голубоглазый иностранец рядом со мной. Он держал мою сумочку и шарф, которые я неосознанно уронила в вестибюле. Мне хотелось бы их вернуть обратно, но благоразумие велело держаться от него подальше.

– Арестуйте их, арестуйте их, – раздались громкие протесты возле вращающейся двери, и сикх подошел ближе.

– Простите, мисс. – Он схватил оказавшего мне помощь мужчину за лацканы пальто.

Все случилось так быстро: иностранец отскочил назад, уронив мою сумочку и шарф, и, не подозревая о лестнице позади себя, оступился, упал и скатился по ступенькам на тротуар. Полицейский-сикх бросился за ним, а эти гнусные мерзавцы, напавшие на меня, разразились хохотом.

Я поспешно подняла свои вещи и сбежала по ступенькам к своему «нэшу», припаркованному на улице. Только добежав до машины, я обернулась. Вдалеке, среди толпы мчащихся рикш, пешеходов в длинных одеждах и неспешно проезжавших черных автомобилей, недалеко от тела велосипедиста, громила полицейский-сикх заломил за спину руки иностранца, невинного человека, и повел его в сторону полицейского участка.

Глава 3

Эрнест

Едва успев сойти с корабля и прямиком в тюрьму – не такой представлял себе новую жизнь в Шанхае Эрнест Рейсманн. Он безуспешно пытался высвободиться из хватки громилы полицейского, который, к сожалению, обладал недюжей силой. Он пробормотал что-то о том, что Эрнест сглупил, попавшись с хулиганами, его голос был на удивление мягким. Никаких расистских оскорблений или злобных угроз. Какое облегчение. Значит, в Шанхае его не посадили бы в тюрьму из-за его религии, но в этом новом городе, где Эрнест был решительно настроен строить свое будущее, он предпочел бы вообще не попадать за решетку.

Нужно было быстро что-то придумать. Они сворачивали на многолюдную улицу, где в многочисленных лавках продавались банки с солёными огурцами и пакеты с жареными каштанами и сушеными грибами, а прохожие в длинных одеждах, лавирующие между велосипедами, экипажами и одноколесными фургонами, толкали его из стороны в сторону.

– Сэр, а как они называются? – Эрнест кивнул головой в сторону тощего парня, который пробежал мимо них, таща за собой два шеста, прикрепленных к транспортному средству, похожему на детскую коляску. Его вопрос был своего рода отвлекающим маневром. Он уже видел такие перевозные средства раньше, водители которых обильно потели в то время, как их клиенты сидели, скрестив ноги с таким видом, будто это была самая приятная поездка. Такой вид транспорта был, пожалуй, самым необычным из всех зрелищ Шанхая. Эрнест испытывал жалость к тягальщикам, людям-волам.

– Рикши. – Сикх повел его прочь. – Недавно в Шанхае? Нам сюда.

– Вы кажетесь хорошим человеком, сэр. Простите меня за это. – Он с силой пихнул сикха в грудь, вырвался и побежал прочь, миновав экипаж, ряд повозок с рикшами, а следом и еле плетущегося мужчину, который нес шест с двумя корзинами по бокам, в каждой из которых сидело по малышу. Позади Эрнеста раздался крик: преследовавший его сикх налетел на корзину, уронив детей на землю. Пробормотав извинения, Эрнест помчался мимо двухэтажного красного автобуса и метнулся в переулок позади здания в стиле ар-деко. Возле дома из красного кирпича он оглянулся назад, полицейского нигде не было видно.

Эрнест одернул пальто, провел пальцами по волосам – он потерял свою шляпу – и надел на изуродованную шрамами руку перчатку, которую снял ранее, чтобы поприветствовать менеджера отеля. Его не волновала мода, но перчатка была единственным аксессуаром, с которым он не мог расстаться. Без нее он часто чувствовал себя обнаженным на публике.

Обернувшись еще раз, чтобы убедиться, что за ним никто больше не гонится, он влился в толпу прохожих. Первый опыт поиска работы оказался не очень удачным. Ерунда. Он должен попробовать снова.

Эрнест Рейсманн, бежавший из нацисткой Германии еврей, только несколько часов назад прибыл в Шанхай на итальянском океанском лайнере. После того, как его перевезли с пристани в жилой дом на Пешеходной набережной, являвшийся временным пристанищем для еврейских беженцев, Эрнест оставил свой чемодан на двухъярусной кровати со своей сестрой, Мириам, и, не став переодеваться, отправился на поиски работы.

Он не хотел терять время. Двадцать рейхсмарок, все, что ему позволили вывезти из Германии, были потрачены. Он собирался как можно быстрее найти работу, а затем поселиться в квартире, чтобы обеспечить Мириам крышей над головой.

Он сразу же направился в отель Сассуна, который располагался на оживленной набережной, где пришвартовался океанский лайнер. Эрнест слышал, что богатый британец проявил неслыханную щедрость, бесплатно выделив целый этаж своего жилого дома на Пешеходной набережной беженцам, чтобы они могли встать на ноги в этом чужом городе. Но Эрнесту не удалось встретиться с этим человеком, только с менеджером отеля, который пристально посмотрел на него сквозь очки и заявил, что они не нанимают. Испытав разочарование, Эрнест двинулся через вестибюль к выходу, когда заметил, как эти мерзавцы швырнули в девушку бутылками. Он бросился на помощь, воспоминания о погромах, боли и насилии были еще свежи в его памяти.

Он никогда не встречал китаянок в Берлине. Сегодняшняя девушка была обворожительным, прекрасным созданием. У нее было овальное лицо, безупречная бледная кожа, выразительные черные глаза, маленький носик и красные губы. Короткие волосы достигали плеч, а ровно подстриженная и тщательно уложенная челка обрамляла лицо. Похоже, она была его ровесницей, но ее манеры отличались утонченностью и сдержанностью, граничившей с замкнутостью.

Он всем сердцем надеялся, что увидит ее снова.

Почувствовав внезапное одушевление, Эрнест оглянулся по сторонам. Он стоял перед пятиэтажным зданием в стиле ар-деко рядом с классическим зданием, украшенным статуей греческого бога и неоклассическим огромным домом, увенчанным куполом. А всего в нескольких футах возвышался отель Сассуна с зеленой пирамидой. Похоже, во время своего побега он снова вернулся в оживленный район набережной. Эрнест двинулся вперед, внимательно рассматривая надписи на зданиях на французском, датском, итальянском и английском языках. Здесь располагались международные банки, американские компании по продаже алкоголя, британские табачные синдикаты и датские телеграфные фирмы. Некоторые компании вывесили на стены звезду Давида. Он улыбнулся, вспомнив, как пассажиры на океанском лайнере рассказывали о евреях, которые прибыли в Шанхай, чтобы разбогатеть, еще в одна тысяча восемьсот сорок третьем году, после того как Британия разгромила китайскую династию Цин по время первой Опиумной войны. А когда в России вспыхнула большевистская революция, многие русские евреи бежали в Шанхай, опасаясь преследований.

Тот факт, что его собратья добились успеха в Шанхае, придал ему еще большей уверенности. Несомненно, он смог бы здесь заработать себе на жизнь. Безусловно, не обошлось и без затруднений: он не понимал языка, никого не знал в Шанхае, а также не имел опыта в банковском или инженерном деле, хлебопечении или торговле. Он любил фотографию и фортепиано, но фотография была его хобби, и несколько лет назад он отказался от игры на фортепиано. Но Эрнесту было всего девятнадцать, и он был готов на все, чтобы выжить.

Он решил попытать удачу в цирюльне позади здания с греческим богом. На двери висела надпись на русском языке, а на окне красовался выцветший плакат с изображением Рош Ха-Шаны – его народ, хотя бы. Эрнест вошел внутрь. В помещении было пять пустых стульев, и усатый цирюльник средних лет, державший метлу, как топор, сердито посмотрел на него. Прежде чем Эрнест успел что-либо спросить, цирюльник закричал:

– Убирайся из моей цирюльни.

Ошеломленный Эрнест попятился назад, следом донеслось едва уловимое ворчание:

– Беженцы. Крысы!

Как только его не называли, но это было что-то новенькое. Эрнест пожал плечами и пошел дальше в поисках работы. Он заходил в лавку за лавкой, предлагая свои услуги в качестве клерка русскому владельцу скобяной лавки, грузчика французскому бизнесмену в магазине кожи и меха, а потом посудомойщика, полировщика инвентаря, обжарщика рыбы или кого угодно. Никто не хотел нанимать его. Он покидал лавки с опущенной головой. Эрнест был вынужден уехать из своего дома, потому что был евреем, и вот после того, как пересек океан и оказался на чужбине, его снова прогоняли за то, что он беженец.

Глава 4

Айи

По дороге в свой клуб, скользя взглядом по проплывающим за окном машины зданиям из красного кирпича и виллам с красной черепицей, я думала о голубоглазом иностранце. Он казался непохожим на напавших на меня мужчин. Я предполагала, что его арестовали из-за того, что он был со мной – полицейский-сикх, должно быть, понял, что я стала жертвой, но ему пришлось устроить показательное представление, чтобы ублажить этих ублюдков. Арест молодого человека был несправедливым. И все же, таким стал Шанхай – городом таким далеким от правосудия и таким близким к тюрьме.

Кем был этот человек? Почему он решил помочь мне? Разве он не знал законов Шанхая?

Шанхай, мой дом, мой город, после череды войн больше не был моим. Теперь он принадлежал иностранцам из различных стран. Британцы, разгромившие нас столетие назад, контролировали богатое и процветающее международное Поселение совместно с американцами, а французы строили свои виллы во Французской концессии. Японцы, вооруженные устрашающими истребителями и винтовками, являлись новоиспеченными победителями. На протяжении многих лет они укрепляли свое влияние и обосновывались в районе Хункоу, к северу от реки Хуанпу. Там они играли в бейсбол в парке и укомплектовывали персонал больниц своими женщинами и солдатами из Японии. А теперь еще расхаживали по нашим улицам и спали в домах, которые захватили. Мы, шанхайцы, побежденные, были бессильны. Многие потеряли свои дома в Старом городе, к югу от международного Поселения. Только нескольким счастливчикам, таким как моя семья, удалось сохранить дома своих предков, а многие другие теснились в тени зданий в стиле ар-деко или разбрелись по рисовым плантациям и кишащим комарами полям на севере и западе.

Сегрегация населения не являлась законом, но предрассудки распространялись как болезнь. Все мы сторонились друг друга. Мы, китайцы, ухаживали за своими больными дома, а иностранцы лечили своих больных в своих больницах. Мы обедали в своих двориках, европейцы пили в своих кофейнях, а японцы питались в своих ресторанах, отделанных татами.

Я поддерживала дружбу с такими людьми, как Сассун, и общалась с ними, поскольку это было необходимо для моего бизнеса; мы периодически пили бренди, смешанное с новыми интересами и старыми обидами. Я понимала, что рискую, вращаясь в их обществе. Ничего удивительного, что я подверглась нападению, но получить помощь от белого мужчины, совершенно незнакомого человека, стало для меня большой неожиданностью.

Мой «нэш» свернул на Бабблинг-Уэлл-роуд и остановился на улице, засаженной платанами с голыми ветвями. Я вышла из машины, плотнее запахнула свое норковое пальто, защищаясь от зимнего холода, и направилась к внушительного вида трехэтажному зданию в стиле ар-деко с изысканным круглым выступом из белого камня. Воздух вибрировал джазовыми мелодиями, началась вечерняя импровизация. В вечерних сумерках, которые постепенно поглощали город, ночной клуб «Тысяча и одно удовольствие», увенчанный хрустальным куполом с элегантным флагштоком, ярко сиял красными неоновыми огнями. Это был первый элитный ночной клуб в Шанхае, воплощение роскоши и красоты, который при его открытии вызвал зависть у самого Сассуна.

И он был моим.

* * *

Я вошла в здание, в атриуме с высокими потолками меня приветствовал хор голосов. Я кивнула посыльным и владельцам ресторанов, которые арендовали помещения на первом этаже, пересекла мозаичный пол и поднялась по мраморной лестнице в банкетный зал на втором этаже. На лестничной площадке один из вышибал открыл массивные деревянные двери моего клуба, и я ступила внутрь. Мгновенно до меня донеслись звуки музыки и голоса посетителей, и окутал знакомый газообразный пар, насыщенный импортными сигаретами, дорогими ароматами и резким запахом алкоголя. По привычке я осмотрела помещение: восемнадцать тысяч сверкающих лампочек, кропотливо вкрученных в сводчатый золотистый потолок – зрелище, которое никогда не переставало вызывать благоговейный трепет у новичков – круглую танцевальную площадку из тикового дерева, горящую огнями, музыкальный оркестр на занавешенной сцене, расположившихся по углам посетителей и витую лестницу из кованного железа, которая вела на третий этаж.

К счастью, никто не жаловался по поводу алкоголя.

Я протянула свое пальто гардеробщику, обогнула танцевальную площадку и направилась к бару. На сцене заиграл оркестр. Сначала раздались звуки контрабаса, струясь в воздухе словно черная патока. Затем запульсировала барабанная дробь, игривая, как ласки любовника. А следом зарядом чистой энергии заголосила труба. Темные фигуры вскочили в полумраке и поспешили к танцполу. Вращаясь и раскачиваясь, они дрыгали ногами, черные костюмы и блестящие вечерние платья кружились в море нефритово-зеленого, винно-красного и имбирно-желтого цветов. В банкетном зале было все, что желали любители развлечений: музыка, ласкающие слух голоса и всевозможные удовольствия – свободные, темные, интимные, как жаркое дыхание.

Моими посетителями были китайцы, и многих из них я знала: молодых людей в отглаженных пиджаках и брюках, современных девушек в кожаных туфлях и облегающих платьях, толстобрюхих бизнесменов, которые совсем недавно удвоили свое богатство каким-то сомнительным способом, архитекторов в очках, получивших образование в западных университетах и даже мистера Чжана, гангстера, имевшего привычку крутить в руке складной нож. Сюда также приходили националистские перебежчики, прислужники японцев, анонимные наемные убийцы и коммунистические шпионы.

Все они посещали мой клуб по своим причинам, но мне хотелось думать, что они желали послушать джаз, иностранную музыку любви и страсти, которую пуритане осуждали, как эротичную и пошлую, а также вальс и танго, высмеянные традиционными стоиками, как нечто аморальное и непристойное. И самое главное, у них у всех были деньги. Ибо развлечения в моем клубе были не из дешевых: час пребывания стоил дороже, чем обед для многих семей, а выпивка – больше, чем недельная зарплата для многих рабочих. Но как еще в поверженном Шанхае, где многие предприятия закрылись, свирепствовали болезни, на улицах происходили ежедневные перестрелки, обезглавливания и убийства, можно было почувствовать себя живым, кроме как танцевать и петь со всей душой?

Я постукивала ногой по тиковому полу и слегка покачивала бедрами и руками, чтобы никто не заметил. Я обожала джаз и любила танцевать, но являясь владелицей ночного клуба, я научилась проявлять огромную сдержанность в своей страсти, чтобы избежать нежелательных приставаний. Поэтому я никогда не пела, не напевала себе под нос и не танцевала одна на танцполе.

Посетители выкрикивали мне:

– Добрый вечер, мисс Шао.

– Вы прекрасно выглядите, мисс Шао. Где мое любимое виски, которое вы мне обещали?

– Вы уже получили мое бренди, мисс Шао?

Я приняла позу, демонстрируя красивую фигуру, которая притягивала взгляды и помогала посетителям тратить больше денег. Будучи молодой женщиной, владеющей бизнесом в мире, где правили мужчины, я научилась сохранять баланс, одновременно привлекая внимание посетителей и ненавязчиво отталкивая их. У меня хорошо получалось создавать впечатление доступности, не поощряя их заигрывания.

– Разве вы мне не доверяете? Конечно же, я достану алкоголь. Скоро, очень скоро.