Дневник брата милосердия

23 декабря 2017 г., дом семьи Сорокиных

Вечером, когда Марина прислала мне вКонтакте три наши с Устиньей фотографии, я написал ей:

– Что ты такого увидела? Почему вдруг стала фотографировать? Что тебя зацепило?

– То, с какой любовью и лаской Устинья Яковлевна к тебе отнеслась, как сыночком нарекла. Как им, бедным старикам, необходимо внимание. Каково это – пережить своих детей…

– Ну её сыну-то было 70 лет – это немалый срок! И не каждому столько жизни даётся прожить. А внимание нужно любому. И мне. И тебе. Без внимания и любви человек вянет и засыхает, как цветок без влаги.

– Ну вот у вас и было взаимное общение в любви, очень трогательно. А что касательно возраста детей… – его нет. Для матери и 70-летний остаётся все-равно маленьким сыночком, да и что наши года?! Я вот стою перед батюшкой, губки надуваю, капризничаю, чуть ли не ножкой топаю, и понимаю, что мне даже не 18, а все 5.

Спроси любого старика, верит ли он, что ему столько лет? И любой ответит: «Нет, не верю!» Жизнь пролетела незаметно, а у души нет возраста.

– Ты права, Марина. Вставлю твои золотые слова в свой братский дневник!

Для себя отмечаю, что происходящее нельзя назвать моей единоличной фантазией, так как даже такой всегда критично настроенный человек, как Марина К., свидетельствует о подлинности моего опыта.

Осмысление

23 декабря 2017 г., дом семьи Сорокиных

Отметил, что некоторые действия я выполняю под копирку с отцом Валерием, но при этом они доступны осмыслению, наполняются моим личным опытом и пониманием.

Например, то, как я смотрел на Устинью было, – я внезапно осознал, – полной копией того, как о.Валерий смотрит порой на нас. Теперь я воспринял, наконец, что он смотрит на нас из реальности Любви. Умом я и раньше это понимал. Но теперь осознал изнутри, пропустил через себя, прожил, как личный опыт.

Или, когда я сказал Устинье на её замечание, что она не знает, кто такая Марина:

– Это – наш новый повар. Теперь у вас всегда будет вкусно приготовлено, потому что Марина всё, что делает в жизни – делает с душой. И это было сказано мной в интонациях нашего духовника и не было неправдой, а было, – как бы точнее выразиться, – взглядом поверх земного человека на всё то лучшее, что в нём есть и чем он может с Божьей помощью стать. Ранее мне не был доступен подобный взгляд на другого человека.

Или вот ещё пример: когда Марина напомнила, что пора уходить, я сказал, мол, Устинья Яковлевна, Вы меня отпускаете? И сделал это не из соображений этикета, хоть и много раз до этого я в точности повторял этот оборот речи за о.Валерием и о.Алексеем К. (думаю последний тоже научился этому от своего благочинного), просто потому, что он мне по форме нравился, отдавал стариной и чем-то ещё неуловимым… А в этот раз я сказал эту фразу осмысленно, так как прекратить возникшие отношения нужно было не резко и не грубо, но по взаимному согласию и добровольно. Впервые эта фраза наполнилась для меня подлинным смыслом, внутренним содержанием.

Кстати, слепота Устиньи Яковлевны, которая на первых порах общения помогала мне лично не смущаться, потом стала помехой в том смысле, что сильно захотелось видеть её глаза, живой отклик в них, а в конце встречи стало ужё всё равно, потому что уже не понимаешь, чем ты смотришь – глазами ли, сердцем ли и что именно ты видишь – телесную оболочку или душу близкого человека.

* * *

Распрощавшись, мы вышли в коридор и добрались до столовой. Сёстры нарядили ёлку, атмосфера была праздничная. Кроме нас в помещении были насельницы монахиня Александра и Вера Пампушкина. Марина и Люда и о монахине и о Верочке, высказывались хоть и по доброму, хоть и с улыбкой, но столь свысока, что это резало моё сердце, словно ножом. Так и хотелось сказать: сёстры, дорогие, неужели вы не видите, кто перед вами – что это за чудесный и милый человек и как вы кривите душой, вредите себе, отвергаясь Любви, возвышая себя и принижая Истину того, что человек, стоящий перед вами – бесценен, уникален и бесконечно дорог Богу и потому, через это – дорог нам, мне лично.

По опыту я знаю, что такие высказывания ни к чему хорошему не приводят. Мало знать в глубине какую-то непреложную истину, недостаточно чувствовать её сердцем, нутром. Нужно сделать эту истину частью своей жизни, провести её до самых материальных составляющих своего существа – сделать естественной частью себя… и только так возможно что-то донести до другого. Это длинный путь, недоступный гордости, но нетрудный для Любви. Именно так и доносит о.Валерий до нас то, что считает важным.

Я, конечно же, промолчал. Ведь смысл происходящего – увидеть в себе то же самое отношение к людям. Спасибо, Господи, что открываешь мне мою немощь посредством сестёр!

* * *

Через два часа, на Богослужении в храме И.Милостивого я перевариваю и усваиваю этот богадельничный опыт, словно после какого-нибудь тренинга-интенсива, вот только разница в том, что на мирских тренингах произошедшее доступно уму и чувствам и ты перепроживаешь, осмысливаешь, структурируешь этот свой опыт заново. Происходящее же в богадельне не доступно моим чувствам, лежит за пределами моих рецепторов и моих возможностей восприятия. Сердцу достается тихая радость, лицу – улыбка, чувствам – покой. Но это всё побочные эффекты, а вот происходящее в глубине остается для меня незамеченным. Однако душа этим наполняется, научается и насыщается. Незримо.

И снова сам собой пишется дневник. И снова на сердце радостно.

Делиться любовью

25-26 декабря 2017 г., храм А.Критского, богадельня

Люба почитала мой дневник и сказала:

– Я тоже хочу, как Устинья Яковлевна!

– Что именно? Лежать в кровати целыми днями?

– Нет, чтоб ты смотрел на меня так же, как на неё!

Делаю большие круглые глаза…

– Ой! Перестань, детей напугаешь!

Конечно, разве можно подделать действие благодати? Или прикинуться любящим? Обман тут же будет раскрыт.

* * *

Сегодня я сильно недомогаю. Повысилась температура, гнойные пробки в горле и проч. Однако предстоящее мероприятие не даёт возможности отлежаться. Заехал в богадельню буквально на минутку, чтобы забрать свой белый халат с нашитым красным крестиком на кармане – едем на север города с визитом в сестричество о.Сергия Филимонова.

Сестры встретили приветливо. Приятно чувствовать себя в богадельне немного освоившимся. На пороге 3-го отделения стоит Саша П. в зеленом платочке кандидата в испытуемые. Отрадно видеть её здесь, с нами. Она талантливая, живая и большая умница и мы ещё все будем вдохновляться её полётом. На заднем плане в самом конце коридора у раскрытых дверей палаты на полу стоят пустые санитарные носилки.

– Что-то случилось?

– Насельница Ирина умерла…

Жизнь и смерть в богадельне соседствуют очень тесно.

Зашел к назначенной мне Зинаиде Тимофеевне – она спит с приоткрытым ртом. Посмотрел, наконец-то, на её лицо при свете дня. Постоял немного. Пошёл к Верочке Пампушкиной. Уселся на горшок, и смотрю на неё.

Верочка старательно занимается инвентаризацией своей тумбочки. Вытаскивает из ящиков разные вещи и предлагает по очереди мне. Она как ребенок, но ее нестяжательность и готовность раздать все – поражает. Смотрю на все это и становится стыдно за собственное неправильное отношение к вещам. А вот у Верочки оно правильное. Она понимает, что копить бессмысленно, и всё готова отдать. У бабушек, оказывается, можно многому поучиться. Они уже не зацеплены так за мир, как мы, многие желания и страсти в этом возрасте естественным образом затихают. Не исключаю, что я ещё переменю это своё мнение, побольше узнав их.

Снова появляется Ира Ф. это уже не случайность. Она в свойственной ей манере выражает недовольство тем, что мы с Верой едим круассаны, найденные в недрах её тумбочки. Аргументирует, вроде всё разумно, но душа не соглашается с подобным отношением. А чего я от нее хочу? Мягкости? Так её во мне тоже отродясь не бывало. Вежливости? Внимательности? Или мне следует выработать какое-то отношение к происходящему? Нужно будет задать вопрос об этом духовнику…

* * *

Вечером на машине едем с сестрами в Державную. Я за рулём. По дороге читаем акафист св.Николаю. По приезде в храме читаем акафист Сергию Серебрянскому, точнее то, что нам от него осталось – последний икос. Так хорошо среди близких по духу людей.

Приехали, когда все уже были в сборе и шёл молебен с акафистом. Опоздали мы аж на целых сорок минут. Отец Валерий бросил на нас первый суровый взгляд, потом, чуть позже – второй – помягче… третий брошенный на нас взгляд был ещё теплее. Чувствуется, что идёт внутренняя работа. Научиться бы так же – хотя бы сгладить последствия, если не могу их предупреждать.

В большом зале для нас были накрыты столы. Отец Валерий, сидя под огромной величественной иконой Державной Божией Матери, зачитывает свой доклад о Диалоге Любви. Заметно волнуется. Доклад звучит свежо и жизненно, чувствуется живой интерес сестёр другого сестричества.

Потом зачитывали Любин дневник, доклад Люды Е. и стихи Гали С. В конце показали на большом экране фильм-интервью с насельницами, снятый м.Ниной. На большом экране еще глубже проникаешься богодухновенным смыслом сестрического пути, точнее понимаешь, зачем нужны встречи с насельницами. Это, оказывается, необходимо обоим: и сестре, и насельнице.

* * *

На следующее утро мама и младший брат привычно переругиваются на кухне. Пытался было как обычно присоединиться к ним, но… сформировавшийся в богадельне некий островок позитивного опыта не дает погружаться в повседневное болото. Такое чувство, словно под ногой в трясине появилась опора. И пережитый опыт напоминает о себе, оглядываюсь на пережитое вчера в богадельне, и не хочется жить, как прежде. Хочется быть иным… По-Божьи устроенным. Ну хоть немного.

Всесилие любви