Небо на ниточке. Роман-дневник

– Как помолодел медперсонал, – подумала я, а Бану Ануаровна будто прочитала мои мысли и, улыбнувшись, добавила, – Я работаю после ординатуры уже четвёртый год, и сама из семьи медиков.

Раиса Алексеевна деликатно вышла из палаты, предоставив возможность нам с врачом пообщаться.

– Анна Михайловна, я ознакомилась с вашими выписками. Но вы мне расскажите, как всё началось…

Я растерялась. Хотя, внутренне обрадовалась. Когда после первой операции я пришла к участковому онкологу за направлением на вторую операцию, я мысленно готовилась к расспросам врача, к её вниманию, возможным вопросам… И – ничего этого не получила. Был холодный беглый взгляд снизу вверх, а потом – в выписку, потом заполнение каких-то бумаг. Фоном происходящему тикала тишина, в которой, казалось, было слышно, как я сглатываю слюну, как стучит моё сердце и как царапает мой взгляд колпачок движущейся в такт мыслям этого чужого мне человека, заполняющего бланк моей жизни. Заполненные бумаги мне сунули в руки, быстро проговорили – какие анализы нужно досдать и произнесён адрес больницы «на Утепова», который и так был ранее известен.

А здесь, перед врачом-ординатором я ощутила растерянность.

– Когда для меня это началось?! Я не знаю.

– Скажите, а кто-нибудь из родных по прямой линии имел это заболевание?

– По прямой линии… нет, никто…

– Какие симптомы вы можете назвать уже сейчас, после того, как вам сообщили, что у вас? Может быть, что-то беспокоило, но вы на это не обращали внимания, а потом вдруг это вспомнилось?

– У меня последние полтора года по вечерам поднималась небольшая температура и болела спина, я думала – почки, у меня с детства пиелонефрит.

Она долго расспрашивала меня, и чем пытливее были вопросы, тем больше я чувствовала защиту, исходящую от этой молоденькой хрупкой девушки в белом халате. Я ей поверила. Впервые за последний месяц моих скитаний от одного врача к другому – я поверила. Стало спокойно, и не страшно, вверяя ей мой обрезанный организм. У меня теперь появилась надежда. Я с готовностью вложила свою судьбу в её легкие руки. Бану сообщила мне о многом, и среди прочего назвала под диктовку схему лечения, рассчитанную на шесть курсов химиотерапии, все названия препаратов – с той целью, чтобы я при желании могла всё прочитать о них в Интернете.

Мне понадобились названия препаратов ещё для одной цели. За тысячи километров от меня, в Петербурге, названия препаратов ждала моя подруга – Галя, она же психотерапевт. Галя планировала консультации по своим каналам. Я не хотела беспокоить её. Но уже после второй операции настояли Сергей и Настя, что Гале нужно сообщить о происходящем.

Галя обладает удивительными способностями – она «видит» меня на расстоянии. Я всегда очень опасливо относилась ко всяческого рода энергетическим внедрениям, но Галя…

ГЛАВА 7. ДЕКАБРЬ 1999 – ГАЛЯ

С мая начался сериал неприятных событий. Не было заказов на выступления, а соответственно, денег на житьё-бытьё наскребалось только, чтобы накормить детей, заплатить за их учёбу, и всё. Подробности этого периода были настолько тяжёлыми, что описать их попробую как-нибудь после.

Ко всему этому примешался бронхит. Он растянулся более, чем на месяц, не давал есть, лежать, стоять, и тем более спать. Раздирающий кашель булькал внутри, вырывался наружу громами моей луженой учительской, журналистской и вокальной глотки. Днём, ночью я надрывалась кашлем сама и не давала спать детям. И удивлялась – почему кашель не проходит.

Мне посоветовали обратиться к Гале.

Галя уже много лет к тому моменту занималась частной практикой – проводила тренинги, и иногда, по просьбе, практиковала мануальную терапию.

Она села напротив меня. Высокая, красивая, утончённая. «В её крови, явно, кровь благородных фамилий» – думала я, разглядывая её тонкие длинные пальцы и грациозные повороты головы.

Галя просто расспрашивала о делах, а мне всё казалось это странным – когда же лечение-то начнётся. И тут я как будто очнулась – мы разговаривали уже не меньше получаса, а я ни разу не кашлянула. Вот так чудо! Домой я летела, как на крыльях. Вечером снова кашляла, но после третьего посещения Галиного кабинета – кашель исчез полностью.

После, как-то незаметно наши отношения переросли в дружеские. Галя жила уединённо, посвящая всю себя работе. Мои дети – Настя и Богдан стали для неё со временем, как собственные. Богдана с тех пор она стала звать Богемчик. Я много чему хотела бы научиться у Гали. Нет-нет, боже упаси, заниматься лечениями – здесь каждому своя дорога. Но вот – внимательности, терпеливости, умению концентрироваться на главном и держать под контролем второстепенное, а ещё – не нахлобучивать на свои плечи чужие заботы…

В январе две тысячи первого мы с Серёжей уже обсуждали наши совместные жизненные планы, решив пожениться, и я собиралась переехать к нему в Алма-Ату.

Всё не решалась сказать об этом Гале. Мы настолько вросли друг в друга, что расставание было равносильно вырыванию корня.

Настроившись сообщить об отъезде одним из вечеров, я тянула с разговором, уводя в болтовню о чём-то незначительном, а когда столкнулись взглядами, Галя первая произнесла:

– Ты уезжаешь?

Я не знала, куда спрятать глаза, но Галя приобняла меня и сказала:

– Я тоже уезжаю. Сначала в Новосибирск, а потом, наверное, навсегда – в Питер.

Мы захлюпали носами. Но порхающая легкость сидела на правом плече. Корни вырубать не пришлось. Деревья из сплетённого корня начали расти в разные стороны. Но эта разность замыкалась где-то в нашем общем пространстве, окружая нас с Галей невидимой связью.

Вот, скажи, у тебя бывало так – просыпаешься утром ли, занят ли делами, но в течение всего дня перед глазами стоит образ человека, как будто молча напоминая о себе? Открываю почту, чтобы написать письмо Гале, а там уже от неё пришло. Вчитываясь в каждую строчку, понимаешь насколько мир, в который мы пришли, нуждается в нашем общении. Да-да, – мы будто подпитываем друг друга, размышляя о человеческих категориях и их сути, и их роли в нашей жизни. И эти рассказы никогда не были пустыми, они несли тот объём необходимой информации, который был в тот момент нужен нам обоим. Вот ведь странно устроено пространство – тебе рассказывают о себе, а ты, благодаря этому, находишь решение своей задачи. И какая бы она сложная не была – мы давно уже условились называть её задачей, а не проблемой. Проблем, знаешь ведь, – не существует, если только ты сам её таковой не провозгласишь. Слово «проблема» сковывает, обесточивает, пригвождает – и потому не увернуться от неё, не скрыться, – остаётся только опуститься на землю и руками развести. Нет! Как бы сложны не были обстоятельства, ты найдёшь в себе те выходы, которые станут решениями. А если есть решение – какая же это проблема? Это задача! С задачами интересней жить.

Как-то Галя позвала меня в гости, и я увидела искусно созданный мир, в котором много любви к людям. Она выражалась в рисунках, тканевых аппликациях, в вырезках, в нарядах, которые она шила своим знакомым, но более всего – в книгах. Здесь я увидела, чем и кем наполняла себя Галя: Платон, Ницше, Ошо… но больше всего было восточных практик. И здесь я впервые услышала имя её учителя – Александр Червоненко. Вовлечённая им в Школу Тибетского воздействия Лхасы уже отсчитавшая десятилетие плечо к плечу со Школой в 90-х годах, имеющая высшую ступень Школы, и уже ведущая семинары, она всё ещё не решалась на самостоятельный Путь, прорабатывая и прорабатывая техниками осознание себя в этом мире. О, каким же богатством Галя наделила меня, позволив лишь слегка взглянуть на этот особенный мир. Благодаря ей произошла моя первая остановка и по-настоящему внимательный взгляд на своё предназначение. Ведь что такое я была до встречи с Галей – мечущаяся по жизни девочка-женщина, которая могла позволить себе любое резкое движение. Оттого и песни мои того периода были бегущими куда-то, размахивающими своими неподрезанными, но неокрепшими крыльями. Белый воронёнок – одним словом: неказистый взмах крыльев у которого жаждал полётов, а пищей был воздух свободы, и клюв тыкался в поисках вкусовых ощущений, а их просто не было. И, налетавшись даже под дождём и ударами молний, ничего больше не оставалось, как спуститься на землю, где уже будто поджидали чёрные стаи. Но там, в небе можно было встретиться со свободными красивыми птицами, пусть и других званий и статусов. Галя мне виделась птицей особого размаха крыльев. Рядом с ней мне хотелось хотя бы абрисом одной четвертушечки сердца соответствовать её уровню понимания мира. И вспомнились Блаватская, Гумилёв, которыми я восторгалась в юности и молодости. Встрепенулось в памяти всё читанное, что вело к осознанию предстоящего перепахивания глубины этого мира.

Тогда же пришло и понимание ценности времени, которое уже не хотелось тратить бездарно, потому на сон отводилось четыре часа – не больше. Потому и состоялся уход от многого и многих.

Невозможно начать новое, не завершив старое. И невозможно новое формировать на основе старых общений. Обрастая знакомствами, в молодости мы мало придаём значения качеству общения. Меня больше привлекало количество – чем больше людей вокруг, тем жизнь казалась разноцветней, и в песнях сочинялось «и разноцветный наш берег не смоют облаков ливни». И выяснилось, что слово «казалось» так таинственно произносимое успокоившимися старшими, имеет силу оставлять в прошлом свои яркие юношеские впечатления о людях.

Попробуй задайся вопросом «зачем мы есть друг у друга?». Если в ответе ты спотыкнёшься и, окинув взглядом проведённые вместе годы, поймёшь что-то – я порадуюсь за тебя. Только не рефлексируй на том, что малого достиг или жизненной цели как не было, так и нет: всё не поздно начать сегодня. Просто не откладывай это на завтра и помни, что откладывание дел называется неприятным словом «прокрастинация».

Это всё в разговорах объединяло нас с Галей. Мы будто вместе строили пирамиду жизненно-необходимых свойств, которые могли бы в будущем помочь нам легко разбираться во многих вопросах.

И когда мне врач сообщила диагноз – мне помогли Галины техники. А произошло это так…

Я – прооперированная ночью, которую привезли по скорой, лежала в палате на восемь человек и… была счастлива: «У меня не было той боли, которая мучила меня уже больше года!». Боль стала невыносимой, спустя длительное время, в течение которого меня уверяли врачи в проблемах с почками – пиелонефритик, песочек… Перестали помогать обезболивающие. А врач разводила руками, ведь выглядела внешне я хорошо, а если ещё и хороший тональный крем, глазки под тушью, губки в помаде, бровки дугой, и причёсочка что надо – «какая же вы, милочка, больная?! Вы вон как выглядите!». Никто не мог поверить, что меня выматывают боли, ночные судороги, а потом начались и потери сознания. МРТ головы показывало начинающуюся энцефалопатию, и сказывался старый диагноз «тромбоза синусов мозга». В эту сторону – к головным болям врачи и относили все проблемы с организмом, даже попеременные запор с диареей… А тут, счастье-то какое, очнулась от наркоза и поняла, что той боли, что была – нет!

Жизнь начала переливаться яркими красками, несмотря на серость пейзажа за ноябрьским окном, указывающим на горы, уже обильно покрытые снегом, и контрастирующие с ним чёрные тучи воронья, подобные привидениям, штормовыми волнами то накатывающими, то удаляющимися.

На третий день после операции позвали в процедурный на перевязку – чтобы уже сама побольше двигалась. Вошла в кабинет, медсестра быстро проделала манипуляции с бинтами, раствором и попросила резко не вставать и дождаться врача, а сама вышла. Пришла врач, представилась заведующей отделением. Переспросила фамилию, имя. Выдержала паузу. Я уже успела подняться.

– Сидите. Не вставайте! – предложила врач и подошла на расстояние вытянутой руки, – Анна, мы сделали вам операцию, удалив один яичник и одну фаллопиеву трубу. По материалам уже во время операции стало понятно – у вас рак.

Я будто не расслышала, что сказала врач и промелькнула мысль «кому это она говорит? Это же не про меня…». Тело начало трясти мелкой-мелкой дрожью. Я встала, как-то автоматически соображая несколькими слоями, где один слой продолжал мысль «кому это она говорит…», ещё один слой осознавал, что к горлу подкатывает горячий воздух, а сквозь третий слой прорывалась мечущаяся мотыльком над лампочкой мысль «надо же задать какие-то правильные вопросы…». Но был и четвёртый слой – пустота и степная даль, завывающая.

– Мы сделали не весь необходимый для такого случая объём операции, это не наш профиль… Вам предстоит ещё одна операция, но уже в другой больнице… Вы сейчас не ходите в палату. Пройдите в конец коридора, побудьте там, а минут через пятнадцать подойдите ко мне в кабинет, там будет и ваш лечащий врач, и мы обсудим – что делать дальше…

Дрожь не унималась, она будто увеличивалась в масштабе. Я стала уговаривать саму себя взять себя в руки. Сжимания рук в кулаки и резкое расслабление не помогли. Диафрагменное дыхание тоже не дало результата успокоения – дрожь заполнила уже и грудную клетку. И тут раздался телефонный звонок. Звонил Серёжка. Я понимала, что не смогу произнести ни одного слова, и нажав кнопку «ответ» услышала голос мужа:

– Ты как?

– Угу… – промычала я, как смогла.

– Ань, – без паузы произнёс Сергей, – Ты… это… только сейчас… мммм…. не расстраивайся….

Я подумала: «Неужели они ему сообщили! Какое они имели право без моего ведома…»

– …. Оля сегодня умерла… похороны послезавтра…

Я не сразу сообразила, что он говорит и переспросила коротким «что?». Сергей повторил и начал рассказывать какие-то подробности, а из меня хлынули слёзы…

– …я пе-ре-звоню, – только и успела проговорить и нажала сброс звонка.

Оля… моя горемычная соседка-подруга Оля… Мы были дружны семьями там, в далёком городе Усть-Каменогорске. Две разведёнки. Две сумасбродные творческие мамашки, тянущие на себе мужские и женские обязанности по дому. Рак скосил её и она, пустившая болезнь на самотёк, просто не захотела сопротивляться… Оля… как много мы не успели сказать друг другу. Всё как-то набегу, между детьми, макаронами и борщом, холодом и голодом. Оля… отмучилась. А я даже на похороны приехать не смогу…