Инсургент

– Что, Беатрис? – переспрашивает он, мгновенно оборачиваясь.

– Шла следом за тобой, – отвечаю я, складывая руки на груди. – Я в курсе того, о чем ты спорил с Джоанной.

– Лихачи научили тебя, что в порядке вещей нарушать личную неприкосновенность других или ты сама настолько любознательна?

– Я любопытна от природы. И жду ответа.

Лоб Маркуса покрывается морщинами между бровей, образуются глубокие складки у рта. Наверняка он всю жизнь хмурится. Хотя, может, и был посимпатичнее в молодости. Вероятно, он даже до сих пор нравится женщинам его возраста, например Джоанне. Но сейчас передо мной лишь бездонная чернота его глаз, как в пейзаже страха у Тобиаса.

– В таком случае ты знаешь, о чем я умолчал. И почему ты считаешь, что я стану делиться информацией с тобой?

– Из-за моего отца, – отвечаю я спустя минуту. – Он мертв.

Я впервые говорю другому человеку о том, что моих родителей нет в живых. Они погибли, спасая меня. Единственный, кто об этом знает, – Тобиас. Тогда для меня это был просто факт, лишенный эмоций. Но слово «мертв», смешиваясь с булькающими и клокочущими звуками здесь ударяет мне в грудь, как молотом. Горе, словно злобное чудовище, просыпается и вцепляется когтями мне прямо в сердце.

Но я продолжаю:

– Возможно, его гибель не связана непосредственно с теми секретными сведениями. Но скажи мне правду – стоило ли ему рисковать своей жизнью ради какой-то информации.

Рот Маркуса судорожно дергается.

– Да, стоило, – отвечает он.

Мои глаза наполняются слезами.

– И что же это, ради всего святого? – задыхаясь, кричу я. – Ты хотел что-то защитить? Или украсть?

– Это… – Маркус замолкает. – Я не стану докладывать тебе.

Я делаю к нему шаг.

– Но ты хочешь вернуть это. А теперь все в руках Джанин.

Маркус действительно отличный лжец. По крайней мере он из тех людей, которые умеют скрывать тайны. Он никак не реагирует на мои слова. Хотелось бы мне чувствовать так, как могут Джоанна или правдолюбы. Понять, что у него внутри. Похоже, он почти готов открыть мне правду. А если как следует надавить, вдруг он сломается?

– Я могу тебе помочь, – решаюсь я.

– Ты понятия не имеешь, насколько ты смехотворна, – презрительно заявляет он. – Тебе удалось остановить симуляцию, созданную для атаки, девочка, но тут дело в обычной удаче, а не в умении. Я умру от шока, когда тебе удастся сделать хоть что-то полезное.

Теперь передо мной Маркус, с которым хорошо знаком Тобиас. Человек, умеющий нанести удар в самое больное место.

Меня начинает трясти от злобы.

– Тобиас прав насчет тебя, – парирую я. – Ты – ничтожество, самодовольный и лживый ушат помоев.

– Он так и сказал? – приподняв брови, фыркает Маркус.

– Нет, – сквозь зубы отвечаю я. – Он не слишком много о тебе говорил, чтобы выдать такую развернутую характеристику. Я сама все поняла. Ты для него – почти никто. Со временем ты вовсе исчезнешь из его жизни.

Маркус не отвечает. Он отворачивается к аппаратам. Я наслаждаюсь триумфом. Звук текущей воды шумит у меня в ушах, в голове стучит пульс. И я выхожу наружу. Только пройдя поле до половины, понимаю, что победил Маркус.

Какова бы ни была истина, мне придется искать ее самой.

Ночью мне снится, что я сталкиваюсь в поле со стаей ворон, сидящих на земле. Когда я прихлопываю несколько, то вижу, как остальные слетаются к трупу мужчины и рвут его серую одежду. Цвет альтруистов. Внезапно все птицы взлетают, я понимаю, что это Уилл, и просыпаюсь.

Я утыкаюсь лицом в подушку. Не выкрикиваю его имя, а сотрясаюсь от рыданий. Чудовище печали снова шевелится в пустоте, там, где должно быть мое сердце и внутренности.

Я судорожно вздыхаю и прижимаю ладони к груди. Чудовище хватает меня когтями за горло. Изгибаясь, я прячу голову между колен и пытаюсь справиться с приступом удушья.

Воздух теплый, но меня знобит. Я слезаю с кровати и потихоньку крадусь по коридору к комнате Тобиаса. Когда я открываю дверь, она скрипит и будит его. Секунду он таращится на меня.

– Иди сюда, – невнятно, спросонья бормочет он и двигается в сторону.

Надо было продумать заранее. Я легла спать в длинной футболке, одной из тех, что дали в Товариществе. Она едва прикрывает задницу, а надеть шорты я забыла. Тобиас глядит на мои голые ноги, я краснею и ложусь на кровать, лицом к нему.

– Дурной сон? – спрашивает он.

Я киваю.

– Что случилось?

Я не могу рассказать ему, что меня мучают кошмары об Уилле. Что он обо мне подумает, когда узнает? Как будет смотреть на меня?

Тобиас кладет ладонь на мою щеку и слегка поглаживает ее большим пальцем.

– У нас – все по-другому, – говорит он. – У меня и тебя. Ладно?

Я киваю, но в груди болит.

– Остальное плохо, но между нами – все хорошо, – шепчет он, и его дыхание щекочет меня.

– Тобиас, – произношу я и касаюсь губами его рта. Целуясь с ним, я забываю обо всем.

Он отвечает на мой поцелуй, теперь его рука скользит по изгибу моей талии и доходит до бедра. Я вздрагиваю. Прижимаюсь к нему еще плотнее и обхватываю его ногой. В голове толпятся нервные мысли, но мое тело, похоже, четко знает, что делать. Оно действует с ним в одном ритме, и мое сердце желает лишь одного. Я хочу сбежать от себя и слиться с ним.

Его губы движутся вместе с моими, руки приподнимают нижний край футболки, и я не останавливаю его, хотя и следовало бы. Еле слышно вздыхаю, кровь приливает к лицу. Он не слышит или не обращает внимания и надавливает на мои ягодицы, прижимая меня к себе еще крепче. Его пальцы движутся вдоль моего позвоночника. Футболка приподнимается, но я не опускаю ее, хотя и чувствую животом прохладный воздух.

Он целует мою щеку, и я хватаю его за плечо, цепляясь за его одежду. Наконец обнимает меня за шею. Наши поцелуи становятся все жарче. Я чувствую, как дрожу от распирающей меня энергии, и обхватываю его так сильно, как только могу.

Его пальцы задевают повязку на моем правом плече. Меня пронзает укол боли. Не слишком сильный, он возвращает меня к реальности. Я не могу отдаться ему вот так, если просто хочу избавиться от печали.

Я немного отодвигаюсь и аккуратно опускаю футболку вниз. Мгновение мы просто лежим рядом, тяжело дыша. Я не хочу плакать, сейчас не время, но не могу сдержаться. Слезы градом катятся из глаз.

– Прости, – всхлипываю я.

– Не извиняйся, – отвечает он почти жестко. И начинает стирать слезы с моих щек.

Я знаю, что худенькая, как птица, маленькая и костлявая, словно предназначенная для полета, а не для земли. Но когда он касается меня, словно не может отвести руку от моего тела, я перестаю хотеть быть иной.