Дивергент

Я лежу в кровати и прислушиваюсь к дыханию девяти человек.

Я никогда раньше не спала в одной комнате с мальчиками, но выбора у меня нет, разве что лечь в коридоре. Все остальные переоделись в одежду, которую нам выдали лихачи, но я сплю в своей одежде Альтруизма, которая еще пахнет мылом и свежим воздухом, как дома.

Я привыкла к своей собственной комнате. Я видела из окна лужайку, а за ней туманный горизонт. Я привыкла спать в тишине.

При мысли о доме глаза начинает припекать, я моргаю, и по щеке скатывается слеза. Я прикрываю ладонью рот, чтобы заглушить всхлип.

Я не могу плакать, только не здесь. Я должна успокоиться.

Все будет хорошо. Я могу смотреть на свое отражение в любое время. Могу подружиться с Кристиной, коротко обрезать волосы и не прибирать за другими людьми.

У меня дрожат руки, и слезы катятся все быстрее, застилая взор.

Неважно, что, когда я в следующий раз увижу родителей, а это произойдет в День посещений, они с трудом узнают меня… если вообще придут. Неважно, что мне больно, когда их лица встают перед мысленным взором всего на миг. Даже лицо Калеба, несмотря на то, как сильно его тайны обидели меня. Я стараюсь вдыхать и выдыхать в унисон с другими неофитами. Все это неважно.

Размеренное дыхание прерывается придушенным звуком, а затем горьким всхлипом. Пружины скрипят под тяжелым телом, и подушка приглушает рыдания, но не до конца. Они доносятся с соседней двухъярусной кровати – это плачет правдолюб Ал, самый крупный и широкоплечий из неофитов. Мне и в голову не приходило, что он сломается.

Его ноги всего в нескольких дюймах от моей головы. Я должна утешить его… должна хотеть утешить его, потому что меня так воспитали. Вместо этого я испытываю отвращение. Такой сильный человек не должен быть слабаком. Почему он не может плакать молча, как все остальные?

Я с трудом сглатываю.

Если бы мать знала, о чем я думаю, представляю, как она бы на меня посмотрела. Уголки ее рта опущены. Брови нависают над глазами – не хмуро, а почти устало. Я провожу ладонью по щекам.

Ал снова всхлипывает. Я почти чувствую, как его рыдания скребут у меня в горле. До парня всего несколько дюймов… я должна коснуться его.

Нет. Я опускаю руку и переворачиваюсь на бок, лицом к стене. Никто не обязан знать, что мне не хочется ему помогать. Я могу сохранить это в секрете. Глаза слипаются, и я чувствую приближение сна, но стоит мне чуть-чуть задремать, как я снова слышу Ала.

Возможно, дело не в том, что я не могу вернуться домой. Я буду скучать по матери, отцу и Калебу, по вечернему камину и перестуку маминых спиц, но это не единственная причина для сосущей пустоты в животе.

Возможно, дело в том, что, даже если бы я вернулась домой, я была бы чужой среди людей, которые отдают не раздумывая и заботятся не стараясь.

При этой мысли я скриплю зубами. Я накрываю голову подушкой, чтобы заглушить рыдания Ала, и засыпаю, прижавшись щекой к мокрому пятну.

Глава 8

– Первое, чему вы сегодня научитесь, – стрелять из пистолета. Второе – побеждать в схватке. – Четыре не глядя вкладывает пистолет мне в ладонь и идет дальше. – К счастью, поскольку вы здесь, вы уже знаете, как садиться на движущийся поезд и спрыгивать с него, так что мне не нужно учить вас еще и этому.

Неудивительно, что лихачи требуют, чтобы мы взяли с места в карьер, но шести часов отдыха перед забегом мне явно недостаточно. Тело еще тяжелое после сна.

– Инициация разделена на три ступени. Мы будем измерять ваш прогресс и ранжировать вас по успехам на каждой ступени. Ступени имеют разный вес при определении вашего заключительного ранга, поэтому возможно, хоть и сложно, кардинально улучшить ранг со временем.

Я смотрю на оружие в своей руке. Никогда бы не подумала, что мне придется держать пистолет, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него. Он кажется опасным, как будто я могу причинить кому-нибудь вред, даже просто прикоснувшись к нему.

– Мы верим, что подготовка искореняет трусость, которую мы определяем как неспособность действовать вопреки страху, – произносит Четыре. – Таким образом, ступени инициации предназначены для разносторонней подготовки. Первая ступень в основном физическая, вторая в основном эмоциональная, третья в основном интеллектуальная.

– Но что… – Питер сопровождает слова зевками. – Что общего между стрельбой из пистолета и… отвагой?

Четыре проворачивает пистолет на пальце, прижимает дуло ко лбу Питера и взводит курок. Питер замирает с открытым ртом, не завершив зевка.

– Проснись! – рявкает Четыре. – У тебя в руках заряженный пистолет, идиот. Веди себя соответственно.

Он опускает пистолет. Как только непосредственная угроза миновала, зеленые глаза Питера леденеют. Я удивлена, что он в состоянии удержаться от ответа, ведь он правдолюб и всегда высказывал все, что приходило на ум, и все же он молчит, заливаясь краской.

– Что касается твоего вопроса… намного меньше шансов, что вы наделаете в штаны и приметесь звать мамочку, если научитесь защищаться. – Четыре останавливается в конце ряда и поворачивается на каблуках. – Также эти сведения могут пригодиться вам позже на первой ступени. Итак, следите за мной.

Он поворачивается к стене с мишенями из клееной фанеры – по одному квадрату с тремя красными кружками для каждого из нас. Он стоит, расставив ноги, держит пистолет обеими руками и стреляет. От грохота ушам становится больно. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть на мишень. Пуля прошла через средний кружок.

Я поворачиваюсь к своей мишени. Родные никогда бы не одобрили стрельбу. Сказали бы, что оружие используется для самозащиты, а то и насилия, и потому своекорыстно.

Я отгоняю мысли о семье, широко расставляю ноги и осторожно обхватываю рукоять пистолета обеими руками. Пистолет тяжелый, и отвести его от тела нелегко, но я хочу, чтобы он был как можно дальше от лица. Я нажимаю на спуск, сперва нерешительно, затем тверже, и вся съеживаюсь. Выстрел бьет по ушам, отдача посылает руки к носу. Я спотыкаюсь и хватаюсь рукой за стену позади, чтобы не упасть. Не знаю, куда ушла пуля, но точно не в сторону мишени.

Я стреляю снова, и снова, и снова, но все пули летят мимо.

– С точки зрения статистики, – усмехается сосед-эрудит по имени Уилл, – ты должна была попасть в цель хотя бы раз, по чистой случайности.

У него светлые лохматые волосы и складка между бровями.

– Да ну, – ровным голосом произношу я.

– Ну да, – подтверждает он. – По-моему, ты бросаешь вызов природе.

Я скриплю зубами и поворачиваюсь к мишени, решив, по крайней мере, стоять неподвижно. Если я не могу справиться с первым же заданием, которое нам дали, как мне вообще преодолеть первую ступень?

Я с силой нажимаю на спуск, и на этот раз я готова к отдаче. Руки летят назад, но ноги словно врастают в землю. На краю мишени появляется пулевая дыра, и я поднимаю бровь, глядя на Уилла.

– Вот видишь, я прав. Статистика не лжет, – говорит он.

Я чуть улыбаюсь.

Мне требуется пять патронов, чтобы попасть в центр мишени, и когда это наконец удается, меня переполняет энергия. Я проснулась, мои глаза широко распахнуты, руки горят. Я опускаю пистолет. Какое могущество – контролировать нечто способное нанести столько вреда… да и вообще контролировать нечто.

Возможно, здесь мое место.

К перерыву на обед мои руки трясутся от напряжения, а пальцы сложно выпрямить. Я массирую их по дороге в столовую. Кристина приглашает Ала сесть с нами. При виде него я всякий раз снова слышу рыдания и потому стараюсь на него не смотреть.

Я размазываю горох по тарелке вилкой, и мои мысли возвращаются к проверке склонностей. Когда Тори предупредила, что быть дивергентом опасно, мне показалось, будто на мне стоит клеймо и стоит совершить единственную ошибку, как его кто-нибудь заметит. До сих пор это не было проблемой, но я все равно не чувствую себя в безопасности. Что, если я ослаблю бдительность и случится что-то ужасное?

– Да ладно. Ты меня не помнишь? – спрашивает Ала Кристина, сооружая сэндвич. – Мы вместе ходили на математику всего пару дней назад. И я не тихоня.

– Я спал бо?льшую часть математики, – отвечает Ал. – Это был первый урок!

Что, если опасность затаится на время… что, если она проявится через много лет и я даже не замечу ее приближения?

– Трис. – Кристина щелкает пальцами у меня под носом. – Ты здесь?

– Что? Что случилось?

– Я спросила, не помнишь ли ты, чтобы мы ходили на одни уроки, – повторяет она. – В смысле, без обид, но я бы, наверное, тебя не запомнила. Все альтруисты казались мне одинаковыми. То есть они и сейчас кажутся мне одинаковыми, но ты больше не одна из них.