Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце

– Вывести, Константин Юрьевич? – шустро реагирует, берет Дашу за предплечье.

Киваю – и она, не дожидаясь применения силы, сама покорно плетется за пределы тарритории. Шкафу под два метра ростом сопротивляться бессмысленно. Дочки шутливо зовут его Халком. Жаль, что толку от него, как от болонки в качестве сторожевой собаки. Впрочем, та полаяла бы для приличия, а этот…

– С завтрашнего дня ищи новую работу. Уволен за некомпетентность, – рявкаю, минуя охранника. – Я кому список гостей выдал? И на хрена? Чтобы ты пропускал кого попало?

– В списке указано агентство «Радость» и количество представителей. Я думал, их доставка сладостей, – разводит руками.

Я даже не знаю, как мне реагировать и что делать в этой ситуации. Смеяться или рыдать. Наорать на него? А толку. Все уже случилось. И пока что я отделался легким испугом.

– Администратор встретила, – оправдывается охранник. – И логотип тот же на коробке, – бровь взлетает вверх, а взгляд стреляет в небольшую яркую машинку. Она выделяется из всех остальных на парковке. Привлекает внимание даже издалека. Кажется смутно знакомой. И сама модель, и цвет, и потертая, облезлая надпись на боку: «С…ка.. жизнь».

Как иронично.

– Меня окружают идиоты, – массирую переносицу. – Вызови такси этой… – сцепив зубы, подавляю грубый мат. – Женщине.

Вместе с Дашей жду машину за воротами. Слежу, чтобы не вытворила еще что-нибудь и не попыталась вернуться к детям. А она ведет себя на удивление тихо и спокойно. Боится слово мне сказать.

Но даже когда я, наконец, загружаю ее в салон такси и приказываю водителю отвезти нахрен эту просроченную бандероль, все равно не могу избавиться от гадкого предчувствия.

Пытаясь справиться с грызущим душу волнением, я задерживаюсь на улице. Набираю давно забытый и проклятый мною номер. Призываю демона прошлого. Для полного комплекта.

– Славин, гнида ты такая, рад меня слышать? – нападаю без прелюдий. Чуть не скриплю зубами от того, что должен с ним общаться.

Но я Дашу предупреждал…

– Костя… тантин, – ошеломленно и с неприкрытым страхом мямлит бывший друг и заместитель. Все у меня какое-то «б/у» в этой жизни. – А что я сделал? – растерянно уточняет.

– Свою бешеную собаку с цепи спустил. Вольер открытым оставил. Какого черта она теперь у меня ошивается? – продолжаю в том же духе. – Взял ее себе, так воспитывай и корми дальше. Ты в ответе за тех, кого приручил.

– Ты… про… Д-дашу? Д-да? – чуть слышно пыхтит в трубку.

– Проявляешь чудеса дедукции. Не зря на меня работал.

– Извини, пожалуйста. Дурак был, – тараторит судорожно. – Сто раз пожалел. Соблазнила…

– Ой, не начинай, жертва, – морщусь и постукиваю пальцем по корпусу телефона. – Мне нужны детали вашего бракоразводного дела. Все нюансы, – выпаливаю резко и, пока Славин еле шевелит шестеренками, добиваю его: – Я готов представлять твои интересы в суде. По старой дружбе. Все-таки от такой дряни меня спас.

Не слышу его ответа. Он тонет в гуле сирены.

Телефон выскальзывает из рук, все внутренние органы обрастают камнем, а сердце пропускает удар. И только в висках больно стучит. В унисон с разносящимся по всей округе звуком.

Сигнал беды.

Потому что возле ворот нашего дома паркуется…

Скорая.

Глава 11

Вера

Атмосфера накалена до предела. Кажется, достаточно искры, чтобы вспыхнул пожар. Пока приглашенные дети беззаботно веселятся, а крошки Воскресенские не отлипают от моей измазанной кремом юбки, взрослые напряжены. Будто в зал кто-то пронес бомбу и теперь главный вопрос: удастся ли обезвредить ее или здание взлетит на воздух.

По спине проносится колючий мороз, и я передергиваю плечами, сбрасывая с себя чей-то взгляд. Недоуменно осматриваюсь, цепляю в толпе мощную, мрачную фигуру Воскресенского – и отвлекаюсь на малышек, которые обнимают меня за ноги.

– Мама, мы тебе тоже голову феи оставили, – одной невинной фразой Ксюша, сама того не ведая, проезжается по мне катком. И повторяет лихой маневр, когда протягивает блюдце с растерзанным кусочком торта и нетронутой сахарной фигуркой.

С трудом выдавливаю улыбку сквозь слезы. И пытаюсь унять скачущее в груди сердце. Они ведь этих фей сразу себе отвоевали – и весь вечер охраняли от всех. А меня словно только что приняли в свою тайную ложу.

Нет. В семью. Я должна бы воспринимать это как милую шалость избалованных девчушек, но мне… больно. Настолько, что нечем дышать.

– А втолую – папе, – ревностно добавляет Маша и отодвигает свою тарелку. – Надо половну, – грозит мне испачканным в морковном муссе пальчиком.

Спохватившись, беру салфетку со стола – и принимаюсь вытирать малышке ручки. Ловлю на себе косые взгляды аниматоров и настороженные – гостей. Впервые оказываюсь в столь неоднозначной ситуации.

– Вера Александровна, понравились вы именинницам, – приглушенно посмеивается Матвей, подходя ко мне со спины. – Смотрите, попросят вас себе в качестве подарка. Знаете, как в том старом фильме… «Игрушка».

– Плохая шутка, Мэт, – осекаю его. – Их отец при желании может поставить крест на нашем возрождающемся бизнесе. Если ему покажется, что я как-то неправильно веду себя с его детьми, то…

– Мы вас в обиду не дадим, – перебивает меня шеф.

Разум вопит, что я должна вернуться на кухню и не искать себе лишних проблем, но непослушный взгляд опять выделяет среди шумной толпы две поцелованные солнцем макушки. Уголки губ тянутся вверх, а вот сердце почему-то не на месте.

– Мам, папа уходит, – подлетев ко мне, малышки дергают меня за многострадальную юбку.

Любуюсь ими и в очередной раз удивляюсь, как у хмурого Воскресенского могли появиться такие яркие звездочки. Он же как корочка черного хлеба, забытая где-то за кухонным шкафчиком на долгие годы. Мрачный сухарь, превратившийся в камень. И ничто не в силах сломать его или хотя бы вызвать трещину. Правда, рядом с дочками он смягчается. Становится не похожим на самого себя. Но этого недостаточно, чтобы размочить его полностью. Две капельки чистейшей воды против застарелого сгустка негатива.

– Значит, у него появились срочные дела, – присев, успокаиваю обиженных детей. И их капризно надутые губки вдруг растягиваются в сияющей улыбке.

Кажется, в этот момент все внимание присутствующих сосредоточено на мне. Чувствую себя преступницей. Со стороны и правда подозрительно: чужая тетка покушается на дочек хозяина. Благо, сам Воскресенский не видит и не слышит нас. Он занят какой-то гостьей. На расстоянии я не могу рассмотреть ее, но, когда она поворачивается в профиль, мне на секунду кажется, что я ее где-то видела. Изучить незнакомку детальнее не позволяет Константин, который ведет ее к выходу. Совсем не галантно. Наоборот, настойчиво, жестко и нервно.