Тайна рубина Психеи

Глава 1

Темные улочки старого города, по которым обычно не пройти в ясный полуденный час, сегодня пребывали в состоянии туманной полудремы. С наступлением темноты, несмотря на опустевшие улицы, казалось, что город все равно не спит. Время от времени в гулкой тишине сырой прохладной ночи можно было услышать едва различимые тихие голоса, обсуждавшие одну– единственную новость. Новость, что вот уже несколько дней подряд не давала покоя Парижу, впрочем, как и всей остальной Франции…

Женщина сидела в полной темноте на краю широкой кровати и крепко прижимала к груди мирно спящего ребенка. Она внимательно слушала, как за окном барабанит мелкий осенний дождь, и тихо напевала мелодию старинной французской колыбельной. Время от времени она смахивала нависшие на ресницы слезы. Ее мысли были погружены в сладостные воспоминания о минувшем лете: воскресных пикниках и возвышенных беседах об искусстве в тени косматых деревьев Луары. Ей нравилось вести непринужденные разговоры с супругом, играть с маленьким сыном, кататься на лодке, утопая в теплых объятиях солнечных лучей, и не думать о том, что летняя пора скоро закончится и придется возвращаться в Париж. В этот пропитанный омерзительным смрадом и пылью, бездушный город, где каждый день приходилось бороться, чтобы не стать частью очередной придворной интриги или заговора.

Днем Париж представлял собой пеструю цирковую арену, кишащую алчными, бесчестными и вечно недовольными персонажами. Но уже после захода солнца столица Франции превращалась в подобие страшного лабиринта, в котором правили беспризорники, грабители, куртизанки и эксцентричные искатели приключений в напудренных париках и кричащих нарядах.

За окном внезапно раздался резкий топот копыт, заставив женщину вздрогнуть. Она отбросила неприятные раздумья и вновь вернулась к реальности: небольшой комнатке в старом, совершенно неприметном доме близ улицы Сен-Жермен-л'Оксерруа.

– Мадам, вы слышите? Всадники!–  испугано прошептала горничная, внезапно появившись на пороге хозяйской спальни.

– Тише, Леони, –  приказала женщина и изящным жестом руки попросила девушку подойти ближе. – Ты почему не спишь? – шепотом спросила она и заметила неподдельный страх в серых глазах горничной.

– Как можно спать, когда говорят, что король умирает? Ох, мадам, страшно все это! Ходят слухи, что некоторые в Лувре делают ставки на то, сколько он еще протянет и что станет с Версалем после его смерти. Другие боятся народного восстания, – взволнованно пробормотала Леони и опустилась на край кровати. – Весь Париж только об этом и судачит. А еще говорят, что днем в Лувр прибыл гонец из Версаля и вести, которые он принес…

– Будем надеяться, что это всего лишь сплетни придворных шутов, которым от скуки уже и заняться нечем, – перебила горничную встревоженная женщина и мягко улыбнулась. – Лувр без сплетен и интриг существовать не может. Ты же и сама об этом прекрасно знаешь, Леони.

– Мадам, вы слышите? Там, на улице! Около нашего дома!

Не на шутку взволнованная женщина неодобрительно фыркнула в сторону горничной и стала всматриваться в плохо освещенную светом луны улочку, и заметила, как за окном движется чья-то тень. Спустя мгновение послышался уверенный стук в дверь. Леони подпрыгнула от неожиданности и, поджав губы, уставилась на хозяйку.

– Мадам…

– Возьми Армана и сиди здесь, пока я тебя не позову.

Дама бережно передала спящего ребенка в дрожащие руки девушки, расправила складки на платье и направилась в сторону входной двери, за которой слышался топот копыт нетерпеливых лошадей. Она сделала глубокий вдох и сосчитала до десяти, повернула ключ и отворила дверь, впуская в комнату легкий поток свежего ночного воздуха. Перед домом, повернувшись к ней спиной, стоял высокий мужчина и изо всех сил старался успокоить своего коня, который то и дело норовил встать на дыбы.

– Какого дьявола ты так долго не открываешь, Бланш? – не оборачиваясь, сердито воскликнул он и передал поводья подошедшему к нему молодому человеку.

Мужчина повернулся к перепуганной Бланш и устало улыбнулся.

– Здравствуй, дорогая. Знаю, не меня ты ждала, но, увы, как видишь… Нам есть о чем поговорить. Огюст! Дай лошадям немного отдохнуть и заложи экипаж! Да поживее, друг мой!– громко приказал он молодому человеку и, оглядевшись по сторонам, вошел в дом, наглухо заперев за собой дверь.

– Что происходит, Жоэль? Где мой муж? Он должен был вернуться в Париж еще три дня назад! Он обещал передать мне письмо с Бернардом, но тот так и не явился. Что стряслось? – взволнованно спросила молодая женщина и поспешила зажечь свечу от слабого огонька в камине. Мужчина сбросил на пол мокрый дорожный плащ и тяжело опустился на грубый деревянный стул.

– Дорога была тяжелой. На нас напали. Чертовы разбойники… А твой муж остался в Версале. Он дал мне необходимые указания и велел немедленно скакать в Париж. А Бернард… Бернард был жестоко заколот на просторах треклятого Версаля. Слава Богу, что письмо, которое Тибо передал с ним, было всего лишь обманкой. Пустышкой, не содержащей ни единой строчки. Пока все крутились вокруг тела нашего несчастного Бернарда и пытались понять, кто и зачем его убил, мы с Огюстом уже вовсю гнали своих коней в Париж. Так что, дорогая моя Бланш, теперь к моему послужному списку не поленятся приписать еще и убийство старого друга. Что же, наш побег сыграл на руку истинным виновникам этой кровавой игры. Будь они все прокляты, Бланш!

– Боже милостивый! – воскликнула Бланш, пытаясь совладать с переполняющими ее эмоциями. – Бернард… Говорят, что Людовик при смерти. Неужели это правда?

– Правда. И боюсь, что он не дотянет и до рассвета.

В тусклом отблеске неровного пламени свечи мужчина заметил, как отхлынула кровь от лица его собеседницы.

– Этого не может быть! – прошептала она и взглянула в окно. Темнота непроглядной ночи уже начала рассеиваться, уступая место первой осенней заре.

– Что же теперь будет с нами? – взволнованно воскликнула молодая женщина и вздрогнула, услышав тихие шаги со стороны заднего входа.

– Не бойся, это Огюст. А с нами… С нами и так все ясно. Как только король испустит последний вздох, регент не заставит себя долго ждать. И тогда все мы окажемся на Гревской площади1, – обреченно произнес Жоэль и усмехнулся.

– Тибо не вернется, – с отчаянием прошептала Бланш и невидящим взглядом обвела небольшую комнатку, в которой вот уже четыре дня она с сыном и преданной горничной ждала своего мужа.

Мужчина молча покачал головой и невольно отметил, как за долю секунды изменилось лицо когда-то такой веселой и жизнерадостной Бланш: уголки губ опустились, взгляд потускнел, а лоб прорезали незаметные до этого морщинки. Тяжело вздохнув, Жоэль встал и подошел к старому комоду, на котором одиноко стояла бутылка красного вина и несколько бокалов. Ему не хотелось видеть искаженное болью и горем лицо женщины, которой он только что принес весть о том, что все ее ожидания и надежды на светлое будущее были напрасны.

– Нет, Бланш. Не вернется, – мрачно произнес он и наполнил один из бокалов вином. – Собственно, нам тоже осталось недолго. Ты и сама это отлично понимаешь, – мужчина сделал несколько жадных глотков так любимого им напитка. – Эх, хорошее вино, между прочим! Это единственное, чего мне будет искренне не хватать на том свете, – он кисло усмехнулся. – Бланш, я пойму, если ты решишь…

– Нет, я не нарушу данной мной клятвы! – горячо проговорила женщина. – Я не предам своего мужа и остальных. Тем более меня все равно казнят. Так что рано или поздно этот день должен был настать. Только я не думала, что это случится настолько скоро. Как ты думаешь, сколько у нас времени? – спросила Бланш и снова обреченно уставилась в окно.

Она смотрела, как мелкие капли дождя бесшумно падают на тротуар, будто заранее оплакивают неизбежные последствия визита ночного гостя.

– Не знаю точно. От силы несколько часов. Бежать мы не успеем. Постовые расставлены по всей Франции. Нас в любом случае поймают, Бланш, – тихо прошептал Жоэль и медленно подошел к невысокой фигурке молодой женщины. Он заметил, что она стала еще бледнее, а дрожащие пальцы хаотично перебирают четки из горного хрусталя, надетые на запястье левой руки. – Моему брату очень повезло с женой, – мягко произнес он и обнял Бланш за тонкие плечи.– У тебя несгибаемая воля. Собственно, как и у него. Вы были прекрасной парой. И я благодарен тебе за верность и моему брату, и нашему ордену. А теперь нужно поспешить.

– Да, ты прав. Ты, как всегда, прав, – обреченно произнесла она и сжала четки с такой силой, что от напряжения побелели костяшки пальцев. – Леони! – позвала Бланш, изо всех сил стараясь придать своему облику как можно более уверенный вид. – Леони! Подойди, пожалуйста!

– Да, мадам, я здесь, – тихо прошептала перепуганная горничная.

– Леони, нам нужно поговорить, – тихо сказала Бланш и жестом указала на кресло, приглашая девушку сесть.

Горничная в недоумении уставилась на Бланш и ее гостя, который по-хозяйски расхаживал из угла в угол с бокалом вина в одной руке, а другой поглаживал золоченый эфес шпаги.

– Я вас очень внимательно слушаю, мадам.

– Помнишь, пять лет назад, когда Арман только появился на свет, ты сказала, что так полюбила его, что готова сделать все, что только возможно, лишь бы он был счастлив? – начала Бланш, внимательно всматриваясь в испуганное лицо девушки.

– Мадам, я…

– Просто ответь!

– Да, конечно. Я все помню. Я же вам слово дала! Но, мадам, я не пойму, к чему Вы ведете?

– К тому, что пришло время это слово сдержать, – отчаянно воскликнула Бланш и вновь провела рукой по ресницам, смахивая предательские слезы.

– Мадам, я не понимаю…

– Молчи, Леони! Молчи и слушай. Слушай внимательно! – Быстрым движением руки Бланш сняла с исхудавшего пальца массивный золотой перстень с огромным кроваво-красным рубином. – Возьми этот перстень и спрячь его. Спрячь как можно лучше. И сделай все, чтобы он не попал в руки регента или кого-либо из его приспешников! Ты поняла меня? – твердым голосом спросила Бланш у Леони и, не дождавшись ответа, подобрала юбки и бросилась к старому шкафу в самом углу небольшой комнаты.

– Здесь письмо, – вмешался в разговор Жоэль и протянул конверт горничной. – Это письмо для Армана. Его написал Тибо. Отдашь его Арману, когда он повзрослеет. Если, конечно, вам удастся остаться в живых,– едва слышно прошептал он и продолжил бесцельно бродить по комнате, совершенно не обращая внимания на ужас, отразившийся на лице горничной.

– А здесь, – прошептала Бланш и протянула девушке небольшую деревянную шкатулку с искусной резьбой на крышке, – здесь деньги и кое-какие драгоценности. Их должно хватить на некоторое время. Шкатулку тоже можно будет продать. В случае чего скажешь, что Арман – ваш с Огюстом сын, и вы были в Париже проездом. Жоэль тоже оставил кое-какие деньги и указания Огюсту. Он знает, что делать. Постарайтесь ничем не выделяться, ни с кем не общаться, по возможности экономить и… Леони, ты моя единственная надежда! – внезапно воскликнула Бланш, упала на колени и схватила девушку за руку, при этом больно сжав ее. – Ты же не оставишь его? Обещай, что не бросишь моего сына! – вскрикнула Бланш. Она уже заметила, что в комнату вошел Огюст и, не проронив ни слова, уверенной походкой направился в спальню, где мирным сном младенца спал ее сын.

Девушка не понимала, что происходит, и отчаянно искала помощи со стороны Жоэля, который теперь, словно зачарованный, не сводил взгляда с перстня, который она крепко сжимала в руке.

– Нет, мадам! Как можно? Я обещаю, что с вашим сыном все будет в порядке! Только что мне делать с этим кольцом?

– Экипаж готов, месье. Мы можем отправляться, – тихо произнес вошедший в комнату молодой человек, держа на руках мирно спящего ребенка, плотно закутанного в теплый плед.

– Не в кольце дело, – задумчиво пробормотал Жоэль. – Все дело в камне. В этом чертовом рубине. Он не должен попасть в руки тех, кому он не принадлежит. Иначе последствия будут самыми плачевными для всех. Так что смотри в оба, Леони. Никому не доверяйте, не показывайте и не рассказывайте о нем. И Бога ради, не продавайте его! А теперь пора прощаться, – тихо сказал Жоэль и придержал Бланш за локоть, помогая подняться. – Крепись, Бланш. Осталось совсем недолго.

Женщина с трудом подавила стон отчаяния и нетвердой походкой направилась в сторону юноши, который бережно держал в руках ее драгоценное дитя.

Стараясь не разрыдаться, чтобы не разбудить ребенка, Бланш медленно подошла к молодому человеку. Наклонилась к бледному личику и нежно поцеловала сына в щечку. Она невольно вздрогнула, когда малыш повернул голову в ее сторону. Женщина закрыла глаза руками и тихо заплакала.

– Надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь меня. Поймешь и простишь, – сквозь слезы прошептала Бланш и в последний раз горячо поцеловала сына. Она аккуратно сняла четки с руки и несколько раз обернула их вокруг тоненькой ручки мирно спящего мальчика. После чего отвернулась и небрежным жестом руки велела Огюсту уйти.

– Леони! Собирайся немедленно! Уже светает! – громко произнес Жоэль. – Вам пора ехать! Огюст будет с вами до конца. Доверяй ему. Я сейчас спущусь и провожу вас.

До смерти перепуганная горничная крепко сжала в руках шкатулку и, спотыкаясь, бросилась в сторону своей спальни. Жоэль грустно покачал головой и присел на одно колено около онемевшей от горя женщины. Сидя на голом полу и закрыв лицо руками, Бланш, наконец, дала волю слезам. Безмолвно рыдая и задыхаясь от ненависти к самой себе, больно заламывая руки и царапая их в кровь, она пыталась заставить себя остаться на месте, чтобы не выбежать вслед за Огюстом, чтобы вернуть сына.

– Мы знали, на что шли. Таков был наш выбор, – мрачно произнес Жоэль и достал из кармана сюртука стеклянный пузырек с густой темной жидкостью внутри. – Здесь хватит на двоих. Через двадцать минут все будет кончено.

– Месье, мы готовы, – тихо прошептала горничная и побледнела от ужаса картины представшей ее глазам.

Мужчина поднял на нее уставший взгляд серых глаз и мягко улыбнулся.

– Я сейчас подойду, Леони. Возьми мой плащ. Мне он больше не пригодится, – хриплым голосом произнес он.

Не задавая лишних вопросов, горничная молча схватила плащ и выбежала из комнаты, а Жоэль вновь склонился над Бланш.

– Бланш, дорогая, посмотри на меня, – попросил он и взглянул прямо в затуманенные горем серые глаза женщины. – Ты готова?

Лицо Бланш на мгновение просветлело, на нем словно отразился лучик смирения, а на бескровных губах появилось жалкое подобие улыбки. Она медленно кивнула и в последний раз бросила в окно грустный взгляд. Тонкими слабыми пальцами она обхватила пузырек с темной жидкостью и, закрыв глаза, сделала жадный глоток. Не дав допить до конца, Жоэль тут же выхватил пузырек и, последовав примеру невестки, мгновенно опустошил его.

– Да хранит тебя Господь, – прошептал он, поцеловал Бланш в висок и быстро вышел из дома, оставив ее наедине с собственным горем.

Пошатываясь, Жоэль подошел к карете, где сидела оцепеневшая от ужаса Леони и крепко прижимала к груди спящего мальчика.

– А теперь слушай меня внимательно, Леони. Если что-то стрясется, если вам будет угрожать опасность, за вами будут гнаться или еще что-то, достань этот чертов перстень и сделайте с Огюстом все возможное, чтобы расколоть камень! Понятно? – спросил Жоэль и заметил, как предательски задрожал голос, к горлу подкатила горячая волна, а в глазах начало стремительно темнеть. – Ты меня поняла, черт тебя подери?!

– Да, месье. Поняла, – прошептала горничная.

– Прощай, Леони. Не забудь про письмо! Огюст, друг мой! Гони! Гони во весь опор! Вон из Парижа! И чтобы духу вашего здесь больше не было! Никогда! И да поможет вам Бог! – воскликнул Жоэль и, едва не упав, развернулся на каблуках и нетвердой походкой направился обратно в дом.

Он вернулся в комнату, взял почти истлевшую свечу и поднес ее к гардине, небрежно прикрывавшей крошечное окно. Пламя мгновенно взметнулось вверх и стало быстро перекидываться на стены. Мужчина усмехнулся и, небрежно затушив свечу, бросил огарок в дальний угол комнаты и опустился на пол рядом с уже бездыханным телом несчастной Бланш. Он с облегчением отметил, что облако печали, скользившее по лицу его несчастной невестки на протяжении их последнего разговора, полностью испарилось, уступив место маске вечного смирения. Смирения с судьбой, которую они сами для себя выбрали. Дрожащими пальцами Жоэль провел по холодной щеке Бланш. Услышал тревожные крики с улицы и спустя минуту скончался.

В то же пасмурное сырое утро 1 сентября 1715 года, в четверть девятого утра из окон королевского дворца в Версале было провозглашено: « Le Roi est mort, Vive le Roi2!»

«Король – солнце» Людовик XIV3 умер.

И в то же время регент короля Филипп II, герцог Орлеанский4, отдал тайный приказ капитану королевской гвардии: разыскать рубин «Психеи5» и всех, кто мог быть причастен к его исчезновению. Виновных следовало допросить и казнить, но сделать это как можно тише, не привлекая лишнего внимания со стороны двора.

Супругу господина Тибо де Мерсье, Бланш де Мерсье , приказано обвинить в ведовстве. И после допроса с применением пыток вывести за пределы Парижа и сжечь заживо. Самого господина Тибо де Мерсье и его брата, заговорщика и подстрекателя Жоэля де Мерсье, а также всех их сторонников, обвинить в непокорности королевской власти, клевете и колдовстве, после чего устроить публичную казнь на Гревской площади. Останки «изменников» скормить бродячим собакам, чтобы показать парижанам и всей Франции, что предательство и неуважение к королевской власти будут наказываться с беспощадной жестокостью.

Глава 2

Я проснулся от «легкого» ощущения пребывания в невесомости. Причем в невесомости пребывала исключительно нижняя часть моего тела. Та, что ниже шеи. А вот голова моя странным образом преобразовалась в колокол, по которому огромными молотками долбили тысячи невидимых садистов. Тех, которые обитают в мозгу каждого человека и тщательно скрываются. До определенного момента, естественно. Такие моменты в народе обычно называют простым, но многогранным словом «пьянка»!

Итак, я пребывал в состоянии все-таки очень нелегкой невесомости и не мог оторвать голову от подушки. Не раздирая глаз, я попытался проанализировать сложившуюся ситуацию. То есть понять, насколько сильно я себя «упил»? Каковы были причины столь сильного попоища? А также какими окажутся его последствия? Ведь, как бы я ни старался, так и не смог вспомнить, с чего все началось.

Я попытался перевернуться на правый бок и обнаружил неприятную ноющую боль во всем теле. И еще более громкий «колокольный перезвон» в той области, где вроде как должно располагаться некоторое количество серого вещества. Повертевшись еще немного, я был застигнут врасплох присутствием следующих неприятных симптомов: наличием полнейшей засухи во рту, непонятно откуда идущего непосредственно в уши гула, жутчайшей тошноты и теперь уже четкого осознания того, что о происходящем прошлой ночью я совершенно ничего не помню! А раз уж не помню, значит, стыдиться тоже нечего…

Что-то влажное и холодное громко засопело прямо в мое и без того больное ухо. Затем резко уткнулось в щеку и фыркнуло. Я попытался оттолкнуть то, что так усердно старалось меня разбудить, но, к удивлению, у меня этого не получилось.

– Гигантер, отвали! – невнятно пробубнил я и в очередной раз убедился, что без посторонней помощи даже глаза разодрать не в состоянии.

Как и любой нормальный человек, живущий на планете Земля, я периодически выпиваю. Но так, чтобы переживать похмелье, да еще такое… Да Боже упаси! Но тут, видимо, что-то пошло не так… А значит, нужно разобраться в причине того, что именно заставило меня так нажраться.

Итак, что было два дня назад? О, а это я помню! Два дня назад мы с моей второй половиной грызлись, как кошка с собакой. А почему? А потому, что я в самой категорической форме заявил об отказе лететь во Францию. А зачем нам надо лететь во Францию? Ах, да, у нас же свадьба! Вот оно! У нас свадьба ровно через неделю! Вернее, на тот момент оставалась ровно неделя. Но ведь не из-за этого я так… И кстати, сколько времени прошло?

– А я вам, между прочим, говорила, что этот их бильярд добром не кончится, – послышался обиженный женский голос откуда-то издалека. – Но меня, как обычно, никто не слушал.

Господи, неужели моя совесть наконец-то дала о себе знать? Где же ты раньше-то была, родная? Что она сказала? Бильярд? Вот он! Ответ на вопрос, который мучил меня с момента возвращения способности производить мыслительный процесс.

Очередной мокрый толчок в щеку заставил меня вздрогнуть. Я умудрился взять себя в трясущиеся руки и повернуть голову в сторону безжалостно атакующего сопящего неприятеля, чтобы взглянуть ему прямо в лицо. Вернее, в морду. После нескольких неудачных попыток мне все-таки удалось продрать веки. Прямо напротив моего распухшего лица я увидел не привычную недовольную физиономию моего кота, а преданный взгляд теплых карих глаз. Заметив пробуждение, моя любимая блондинка резво вскочила на лапы и громко залаяла.

– Абби, фу! Не ори!– кое-как выговорил я, не в силах понять, как золотистый ретривер родителей оказался в моем доме. Прилагая колоссальные усилия, я перевернулся на спину и уставился в потолок.

– Ну надо же! Проснулся! – ехидно произнес голос рядом со мной, и я решил, что пора выяснить, чем же закончился мой так называемый «мальчишник».

Пришлось проделать некоторые весьма болезненные телодвижения, после чего я все-таки сумел сесть. От затраченных сил в глазах потемнело, к горлу подкатила тошнота, голова закружилась. Собрав волю в кулак, мне удалось осмотреться по сторонам. Каким-то волшебным образом я очутился в доме своих родителей.

– Как самочувствие? – спокойно поинтересовался голос справа от меня. Я повернул голову и увидел перед собой сердитую женщину невысокого роста, с бледной кожей, темными волосами, убранными в аккуратную прическу, и ясными зелеными глазами. Уперев руки в бока, женщина застыла в ожидании ответа на свой вопрос.

– Воды! – умоляюще пробубнил я, не в силах вымолвить еще хоть слово. Женщина недовольно фыркнула и скрылась за дверью, ведущей на кухню, громко орудуя посудой. Затем, словно волшебница, вновь появилась передо мной с почти полным стаканом спасительного виски.

– Мамочка, я тебя обожаю, – с любовью, но все еще невнятно произнес я, дрожащими руками взял стакан и сделал глоток обжигающей жидкости.

– Да что ты? Правда? И это все, что ты хотел мне сказать? – скрестив руки на груди, поинтересовалась миссис Рэнтон и впилась в меня колючим взглядом.

– А надо еще что-то? Ты мне скажи, что именно, я повторю. Обещаю,– искренне произнес я и мысленно ужаснулся тому, насколько невнятно звучит моя собственная речь. Да и челюсть как-то странно побаливает…

– Знаешь, Джек, я была бы не против, если бы ты бросился на колени и ползал за мной по всему дому, умоляя о прощении и рассыпаясь в благодарностях,– мечтательно произнесла мама и вновь уставилась на меня, явно намереваясь вызвать чувство вины за действия, о которых я совершенно ни черта не помню.

– Извини? – неуверенно спросил я.

– Допустим. А где спасибо?

– Спасибо! – и вновь все та же неуверенность в голосе и ноющая боль в челюсти.

– А за что? – поинтересовалась мама, снова уперев руки в бока.

– За попытку избавить меня от похмелья?

– И за это тоже!

– Мам, ты издеваешься, что ли? Вот если бы ты мне напомнила, я бы наверняка….

– За то, что вытащила тебя из полиции, – спокойно перебила мою тираду мама и присела на край журнального столика, таим образом оказавшись прямо напротив меня.

– Из полиции? Мам, скажи, что ты шутишь! – не веря своим ушам, промямлил я, героически пытаясь воспроизвести в памяти хотя бы часть произошедших событий. Ни фига! Пусто!

– Джек, милый, ты и сам знаешь, что чувство юмора у меня отсутствует напрочь. А вот у тебя, судя по всему, его не отнять!

– Мам! За что?

– За драку, – спокойно произнесла мама, сняла очки и стала аккуратно протирать стекла уголком кухонного фартука.

– За какую драку? – переспросил я. Хотя этот ответ уже частично приоткрывает завесу тайны больной челюсти.