Ночь в «Восточном экспрессе»

Глава 3

Райли любил «Харродс». Он полюбил его с того дня, когда его, молодого помощника фотографа, послали туда за шляпой из шкуры леопарда для фотосессии. Магазин поразил его своим великолепием тогда и по-прежнему поражал и теперь. Ничего подобного не было в мрачном северном городке, где он вырос. Когда он впервые перешагнул порог «Харродса», что-то в глубине души прошептало ему, что, наверное, это кричащее богатство сомнительно, когда столько людей с трудом зарабатывают себе на жизнь, но семнадцатилетний Райли уже знал, что вступает в мир, который боготворит успех, потребление и шик. Помешать этому он не мог. Он мог только работать не покладая рук и платить налоги. И посылать деньги домой маме, что он и делал до ее смерти.

Теперь же он мог позволить себе заходить в «Харродс», когда пожелает, и он это делал, когда хотел купить подарок, как сегодня.

Райли легко продвигался в толпе покупателей. В последнее время его никто не узнавал. Он был худощав, почти до болезненности, с темными глазами, которые все замечали. К тому же красив, но находился в том возрасте, когда, как он великолепно сознавал, большинство людей становятся невидимыми, какими бы известными они когда-то ни были. Тем не менее держался он хорошо. Одет Райли был в джинсы и рубашку без воротника и темно-коричневую кожаную куртку, старую и потертую, плотно облегавшую его гибкую фигуру. В темных волосах явственно проглядывала седина, они опускались до воротника, но Райли по-прежнему ходил стричься к итальянскому парикмахеру, к которому ходил уже больше сорока лет. Райли был человеком привычки – от эспрессо, который он по утрам варил на плите, до маленького бокала коньяка, который выпивал перед тем, как лечь спать.

Если бы с ним была Сильви, вокруг начали бы перешептываться, подталкивать друг друга локтями и навязчиво разглядывать. Даже теперь, когда Сильви пошел седьмой десяток, люди при виде ее замирали. В ней было не просто Нечто. В ней было Все. Не поддающееся определению, неподражаемое обаяние, которое дается от рождения, сочетание красоты, уверенности в себе и стиля, которые перевешивают чашу весов и отличают кумира от простой звезды.

Райли уловил это в первый же день, как увидел ее, теперь уже почти пятьдесят лет назад. Ему дали задание сделать снимок для обложки нового журнала, приложения к одной из воскресных газет. Для молодого фотографа это было престижное задание, и настоятельно требовался свежий и волнующий образ.

Он увидел ее в подземке – надутую девицу со взлохмаченной мальчишеской стрижкой, в пиджачке школьницы, прозрачной блузке под ним и в высоких белых сапогах. Она сидела, положив ноги на сиденье напротив, курила сигарету и, безмятежно расслабленная, читала журнал. Райли наклонился и щелкнул пальцами у девушки перед носом, и, когда она подняла глаза, он понял, что открыл новую звезду. Она сверлила его сердитым взглядом, брови у нее были темные и прямые, отчего выражение лица делалось еще более грозным.

– Можно вас сфотографировать? – спросил Райли. – Я фотограф.

Он указал на «лейку», которую всегда носил с собой, даже во внерабочее время.

– Если заплатишь, – ответила девушка, характерно пожав плечами и надув губки. – За деньги я сделаю все, что захочешь.

– Французский? – спросил он, определив акцент, пока копался в кармане и вытаскивал банкноту в десять шиллингов.

– Поцелуй?

Девушка убрала деньги в карман с улыбкой, озарившей ее, словно включившаяся лампочка.

Райли криво усмехнулся, заряжая в камеру пленку:

– Язык. Вы француженка?

– Oui, – подтвердила она с преувеличенным сарказмом.

– Встаньте на сиденье, – попросил он, и девушка вспрыгнула, прислонилась к окну, раскинув руки на фоне грязного стекла. Отвела голову назад и подняла одну ногу, как фламинго, потом повернула к Райли лицо и опять надула губки.

Он почувствовал, как у него засосало под ложечкой от небывалого предвкушения. Он никогда не встречал девушку, так мало страдавшую от смущения, обладавшую таким внутренним знанием того, чего от нее ждут. Большинству моделей требовались уговоры, снятие напряжения, четкие указания, прежде чем они настраивались на его волну.

– Чем ты занимаешься?

– Я актриса, – легко солгала она, подтверждая тем самым свои способности.

Однако Райли ей не поверил. Он знал почти всех начинающих актрис Лондона.

– Нет смысла пытаться меня обмануть, милая. – С невозмутимым видом он продолжал снимать. – Тебе лучше сказать мне правду.

Девушка вызывающе сложила руки на груди, потом со смехом капитулировала.

– Ладно, – сказала она. – Ты победил. – И снова уселась на сиденье.

Ее родители были дипломатами. Воспитание и образование получала в каком-то жутко престижном пансионе благородных девиц в Кенсингтоне, но она его ненавидела. Большую часть дня девушка проводила в подземке или в разных кафе, наблюдала за людьми, читала, бесконечно пила кофе, курила.

Между станциями «Бейсуотер» и «Эмбанкмент» Райли отснял целую катушку пленки. Девушка порхала по вагону, ни на кого не обращая внимания, импровизируя, экспериментируя, чаруя входящих и выходящих пассажиров. На каждом снимке ее лицо было другим. Капризным, живым, страстным, проказливым… А когда она улеглась, вытянувшись на сиденье, подложив руки под голову, полуприкрыв глаза, чуть приоткрыв надутые и чувственные губы, Райли испугался своего внутреннего ощущения. Эта девушка во многом повлияет на его жизнь. Эта девушка была его будущим.

Они вышли из метро и пошли по Стрэнду, и он купил ей суп из бычьих хвостов в каком-то грязном кафе и слушал, как она рассказывала об ужасных девчонках из ее класса и о том, что их интересует только то, как найти богатого мужа.

– А ты? Чего хочешь ты? – спросил Райли, думая, что она может делать что пожелает, и гадая, знает ли она об этом.

Девушка пожала плечами:

– Я просто хочу быть самой собой. Всегда.

Он нахмурился, так как понял, что даже не знает ее имени.

– А тебя, вообще-то, как зовут?

– Сильви. Сильви Шагалль.

Сильви Шагалль. За чаем Райли сказал ей, что ее имя скоро узнает весь мир. Она кивнула, нисколько не удивившись.

Редактору журнала он отнес всего один снимок. На нем Сильви сидела в вагоне метро, смеясь и развалившись, рядом с господином в котелке, сидевшим прямо, с бесстрастным лицом. Фотография как бы представляла Лондон прошлый и Лондон будущий: начало новой эпохи.

Три недели спустя лицо Сильви красовалось на обложке того журнала. Через полгода мир добивался ее расположения. А еще через год они жили в Венеции на съемках фильма известного итальянского режиссера, который отобрал Сильви для участия в «Очаровании», истории о мужчине, одержимом лучшей подругой своей дочери. Райли был официальным фотографом. Он никогда не считал себя дуэньей Сильви. Кто-кто, а уж она могла за себя постоять.

Как-то поздно вечером, в огромном и великолепном дворце, в котором разместили верхушку актерского состава и съемочной группы, она пришла в его комнату. Ей исполнилось в тот день восемнадцать лет, и все они праздновали в крохотном ресторанчике в Дорсодуро[4], официанты приносили блюдо за блюдом, бокал за бокалом, пока они не осоловели от сытной еды и густого красного вина. Сильви, такая уверенная в себе, так спокойно воспринимавшая свою неминуемую звездность, держалась с необыкновенным самообладанием, хотя на несколько лет была моложе всех в съемочной группе. Райли сфотографировал ее, когда она задувала свечи на медовом торте, испеченном хозяином заведения специально для нее, и подумал, что никогда не видел никого красивее.

Теперь она лежала в его постели.

– Я хочу, чтобы первым у меня был ты, Райли, – прошептала Сильви, забираясь на него. Она была обнажена. – Я знаю, ты меня не обидишь.

Все это время, почти пять десятилетий, они оставались любовниками. Оба сохраняли паритет в области своего успеха, поэтому ни один не чувствовал угрозы со стороны другого. Оба были независимы. По роду работы им пришлось поездить по всему миру, но порознь. Невозможно было скоординировать их расписания так, чтобы они могли жить вместе, поэтому они и не старались. У Райли была квартира в Лондоне, Сильви обосновалась в своем родном Париже. На протяжении многих лет они встречались, когда это было удобно, часто на домашних вечеринках у общих знакомых – риад[5] в Марракеше, яхта на юге Франции, пентхаус в Нью-Йорке.

За эти годы у обоих были другие возлюбленные. Райли и Сильви были детьми своего времени и не считали это изменой. У них и в мыслях никогда не было обидеть друг друга. Они всегда поддерживали друг друга когда нужно, где нужно. Когда в одну из зим Сильви подхватила двустороннюю пневмонию после съемок в снегу в Праге, Райли в мгновение ока оказался у ее постели. Когда умерла его мать, Сильви прилетела на похороны, держала его за руку весь тот день, эффектная в черном пальто и темных очках, и он выдержал, потому что она была рядом. Его Сильви.

И теперь они, хотя и пожилые люди, оба продолжали работать. Спрос на них был огромный. Их опыт и репутация перевешивали любые предубеждения в отношении возраста. Они могли придирчиво выбирать, с кем и когда работать, и были крайне загружены в тот период жизни, когда большинство людей искали отдыха и расслабления. Оба они не представляли себе жизнь без работы. Работа и определяла их жизнь.

То, что для них действительно было священно, так это ежегодное путешествие в Венецию в день рождения Сильви, возвращение на место съемок фильма, который скрепил их отношения. Даже теперь «Очарование» оставалось культовой картиной у поклонников кино, а история их романа на съемочной площадке стала легендой. И в настоящее время они путешествовали туда «Восточным экспрессом», потому что любили эти сутки как бы в коконе, который изолировал их и позволял быть самими собой, просто самими собой. Райли садился в Лондоне, а Сильви присоединялась к нему в Париже, и они праздновали день ее рождения в поезде.

И этим утром Райли находился в «Харродсе», чтобы купить Сильви подарок ко дню рождения. Он каждый год покупал одно и то же. Шелковый шарф. Сильви никогда не видели без такого шарфа – вокруг шеи, завязанного на сумочке, обернутого вокруг головы, всегда с этим естественным парижским шиком. Райли улыбнулся, вспомнив, как Сильви однажды закрыла ему шарфом глаза, стянув узлом на затылке. От шарфа исходил ее аромат. Она лишь целовала его тогда, ее губы, легкие, как перышко, скользили по мочке уха, ключице, ребрам…

Райли прошел сквозь пьянящие запахи отдела парфюмерии, потом миновал сумочки карамельных расцветок и наконец добрался до прилавка с шарфами. Он видел, что очаровательная продавщица понятия не имеет, кто он такой. Никто из молодежи не узнавал его в эти дни, но Райли это нисколько не волновало. Свою долю славы он получил.

– Это для особенного человека? – спросила девушка.

Вопрос показался Райли странным. Неужели у нее есть ящик с шарфами для простых людей?

– Совершенно верно, – ответил он. – Для совершенно особенного.

Продавщице, казалось, понравился его ответ, и она принялась доставать шарфы и раскладывать их на стеклянном прилавке, чтобы Райли мог их рассмотреть.

Он любил ощущение скользящего между пальцами шелка. Любил цвета и узоры. Привередливым взглядом он быстро делил шарфы на подходящие и неподходящие, постепенно уменьшая их количество, подвигая отвергнутые к продавщице и качая при этом головой. И все это время Сильви стояла перед его мысленным взором: ее лицо, когда она откроет пакет. Они никогда не верили в смехотворно экстравагантные жесты. Она хотела получить шарф, его она ожидала и получала. Однако попадание должно было быть абсолютно точным.

– Вот этот, – решительно кивнул Райли.

Иногда шарф выбирался сам собой, и сегодня так вышло. Эмилио Пуччи. Цвета были нежные, но изумительные; рисунок смелый, но затейливый. Рай-ли быстро расплатился и с удовольствием наблюдал, как шарф складывают и заворачивают в тонкую бумагу, затем прячут в специальную коробку.

Поздравительные открытки Райли никогда не покупал. Всегда находил старое фото, которое что-то значило для них обоих, потом обрабатывал его на компьютере, переделывал, добавлял надпись или тему. Потом распечатывал его, раскрашивал от руки и подписывал авторучкой «Ротринг» с тонким пером – «Райли» и всего один значок поцелуя. Сильви хранила его открытки в обувной коробке. Ни одной никогда не выбросила. Начиная с самой первой, украшенной с помощью «Летрасета»[6].

«Стопка почти из пятидесяти фотографий», – прикинул он теперь.

Райли взял коробку и не спеша пошел к выходу, заглянув по пути в продуктовый отдел, где купил себе на ланч кусок пирога с дичью и чатни из крыжовника. Он никогда не ел много, но вся его пища была качественной. Райли не видел смысла перегружать себя лишними калориями. Сколько его друзей пожинали теперь плоды гедонистического обжорства, ничуть не напоминая себя двадцатилетних. А Райли мог с уверенностью сказать, что сохранил почти юношескую внешность.

Выйдя из универмага, он попал в суету Бромптон-роуд и стал проталкиваться сквозь толпу на тротуаре, пока не добрался до его края. Теперь Райли уже совсем не садился за руль. Это не стоило затрат, изводившей нервы необходимости постоянно следить за ограничением скорости или количеством выпитого алкоголя и войны за парковочное место. В пределах кольцевой линии метро он в хорошую погоду ходил пешком. С удовольствием покрывал пять или шесть миль, идя на встречу или на ланч, а потом обратно. Это поддерживало его в форме, и в основном он ходил через парки, даже если это несколько удлиняло путь. Однако, если погода ему не нравилась, он брал такси. Сегодня был один из таких дней. Моросил легкий, но упорный дождичек, поэтому Райли поднял руку. Через минуту он уже сидел на заднем сиденье такси, направляясь домой.

Они на большой скорости огибали Гайд-парк-корнер, когда Райли увидел, как перед ними выскочила машина. Водитель был либо оптимистом, либо идиотом. У такси не было ни малейшего шанса затормозить вовремя. Жизнь не промелькнула перед Рай-ли в одно мгновение, он только увидел лицо Сильви таким, каким увидел его в самый первый раз, – нахмурив брови, она читала журнал.

– Сильви, – громко сказал Райли, прежде чем услышал страшный скрежет металла о металл, и из его разжавшихся пальцев выскользнул пакет с покупками.

Глава 4

Каким бы успокаивающим ни было цветовое решение и как ни отвлекали бы произведения искусства, комнаты ожидания в больницах всегда вызывали одни и те же чувства. Арчи перебывал в достаточном количестве этих комнат, чтобы узнать: тревогу ничем не уймешь, хотя Джею как будто и удавалось сохранять привычную веселость, пока они ждали. Это Арчи всегда поглядывал на часы, грыз ногти и подпрыгивал, когда вызывали Джея.

Сегодняшнее ожидание было бесконечным. На белом табло значилось, что прием ведется с получасовым опозданием. Недостаточно, чтобы отлучиться из больницы и сделать что-нибудь полезное. Конечно нет. Ты как привязанный: а вдруг они наверстают упущенное время, ты не будешь на месте – и тебя передвинут на другой день. Жаль, что маловато времени, чтобы сходить и пропустить пинту, хотя, пожалуй, негоже, чтобы во время беседы с врачом от Джея разило пивом.

Но на данном этапе имеет ли это значение?

Он взглянул на друга. Джей листал какой-то журнал, задерживаясь каждый раз, когда что-то привлекало его внимание. Занимало его, похоже, очень многое. Сам Арчи был небольшой охотник до чтения, а уж в стопке оставленных для пациентов «Нэшнл джиографик» и женских журналов он, ясное дело, не нашел бы ничего примечательного. Голова у Арчи была слишком забита, чтобы отвлекаться на фотографии белых медведей и рецепты сырного торта с черникой.

Джей поднял глаза, почувствовав, что за ним наблюдают:

– Опиши мне свой идеал женщины, Арчи.

– В каком смысле? – спросил тот.

– Твой идеал женщины. Опиши его мне.

Арчи закатил глаза:

– Ты что, отвечаешь на один из этих дурацких тестов: «Если у вас преобладают ответы С, вы психопат со склонностью к нарциссизму…»

Джей покачал головой:

– Это конкурс. Я хочу, чтобы ты поучаствовал. – Джей вчитался в текст. – Осталась всего неделя до окончания подачи анкет.

Он как-то так засмеялся, что Арчи преисполнился подозрениями. Попытался заглянуть на страницу через плечо Джея, но тот отодвинул журнал, чтобы Арчи не смог увидеть.

– Давай… Чего ты ищешь в девушке?

– Я? – Арчи усмехнулся. – Меня вполне устроит, если она чистоплотна и у нее все свои зубы.

Джей задумчиво посмотрел на него. Арчи стало неуютно. В последнее время Джей так делал – в мгновение ока переходил от шутливого настроения к серьезному. Арчи это выбивало из колеи.

– Что такое?

– Ты ведь никогда не встретишь свою избранницу, болтаясь со мной по комнатам ожидания в больницах.

– Моя избранница может подождать, – ответил Арчи.

Джей продолжал смотреть на него:

– Ты заслуживаешь особой девушки. Ты знаешь это?

– А разве не все заслуживают кого-то особенного?

Джей аккуратно вырвал из журнала страницу и сложил ее.

– Что это за конкурс? – Арчи одолевали все более серьезные подозрения.

– Не забивай голову.

В дверях показалась медсестра:

– Джей Хэмптон.

Друзья переглянулись.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросил Арчи.

Джей покачал головой:

– Нет. Я быстро.

Он встал, засовывая вырванную из журнала страницу в карман.

Арчи посмотрел на серый казенный ковер, поставил обе ноги строго внутри одной кафельной плитки. У него было плохое предчувствие. Джей излучал показной оптимизм; Арчи было страшно.

Они оба выросли на соседних фермах в глубинке Котсуолдса. Родители Джея недавно продали свою ферму, устав от переживаемых фермерами тяжелых времен и зная, что дети не хотят продолжать их дело. Арчи, напротив, как послушный сын, помогал отцу на семейной ферме. Им удавалось держаться на плаву благодаря продаже первоклассного мяса категории «органик» – молодой баранины и говядины, а его мать сдавала отдыхающим переделанные в коттеджи строения на амбарном дворе. Начинание это пользовалось таким успехом, что Арчи открыл свой бизнес, давая другим фермерам советы, как сделать то же самое, и создал веб-сайт, посвященный отдыху на фермах, через который можно было координировать все заявки. Пара девушек помогала ему вести дела из офиса на ферме, и доход выходил весьма приличный. Арчи, может, и не был богатым, но имел крохотный коттедж на ферме, спортивный автомобиль «морган» и двух бордер-терьеров, которых звали Сид и Нэнси. Чего еще ему было желать?

Джей тем временем снимал в соседней деревне дом с мастерской, где занимался реставрацией и восстановлением старинных кроватей. Мысль о нормальной работе приводила его в ужас, несмотря на диплом с отличием. Джей справился бы с любым делом, но хотел работать на себя, решать, когда вставать утром, в какое время работать.

– Кровати нужны всем, – объяснил он Арчи. – И все любят свои кровати. И все любят старые кровати… Медные кровати, железные кровати, деревянные кровати. Вот увидишь: я разбогатею.

Чем-чем, а предпринимательской жилкой Джей обладал. Прекрасно знал, как себя подать. Его брошюры были тщательно продуманы и снабжены потрясающими фотографиями: все прилично, однако же с оттенком эротики. Красивая внешность сделала Джея идеальным объектом интервью для журналов по дизайну интерьеров и воскресных приложений, а интервью он давать умел. Кровать от Джея Хэмптона стала символом статуса, непременным атрибутом среднего класса наряду со свечами Джо Малон и постельным бельем «Уайт компани». Кровати продавались так быстро, как он успевал отыскать их на свалке, а затем сотворить с ними чудо, отчистив пескодувкой и покрыв порошковым напылением. И Джей не ошибся – он богател. Если бы Арчи не любил так своего друга, он бы с ним разругался, но они по-прежнему были не разлей вода, хотя после школы прошло уже много лет. Они во всех отношениях подходили друг другу. При огромной разнице они друг друга дополняли. Джей – независимый и непредсказуемый. Арчи – серьезный и надежный.

Затем Джей поехал в Таиланд, где провел две недели активного отдыха под солнцем, а вернувшись домой, стал чувствовать себя плохо. Его одолевала усталость. Он утратил привычную энергичность. Его мучил постоянный кашель, он похудел. Арчи беспокоила эта перемена в друге. Он посчитал, что, наверное, Джей переусердствовал в Таиланде. Джей всегда был рисковым парнем и искателем острых ощущений. Он увлекался банджи-джампингом, прыгал со скал в море, ел неизвестно что в компании местных жителей. Арчи переживал, не подхватил ли Джей во время отдыха какую-нибудь амебу, какой-нибудь вирус, и убедил друга пойти к врачу.

– От этих паразитов нелегко избавиться. Ты можешь серьезно повредить своему здоровью, если не пролечишься.

Джей позвонил ему через неделю. Голос его звучал бодро:

– Ты был прав, Арчи. Все не просто так. У меня лейкемия.