Тамара
– Но мы – не муж и жена! – шиплю, как змея. Ярость захлёстывает с головой.
– Задолбала! – рявкает Хамид и резко переворачивает меня на живот.
Усаживается сверху, придавливает своим весом мои ноги к матрасу, лишая, таким образом, возможности вырваться. Затем раздвигает мне ягодицы. Обводит пальцем туго сомкнутое колечко.
– Ты что творишь? – негодующе вскрикиваю, оглядываясь через плечо.
Хамид много раз подбирался к моей попе, но постоянно получал отказ. Я никогда не пробовала анальный секс и не горела желанием экспериментировать. Поэтому, пропуская уговоры любовника мимо ушей, не поддавалась ему.
– Неверных женщин можно трахать либо в рот, либо в задницу, – откровение Хамида заставляет мой анус сжаться ещё сильнее.
Однако мужчина продолжает трогать его. Недовольно мычу и пытаюсь сомкнуть ягодицы. В данный момент перспектива быть оттраханной классическим способом не кажется такой уж ужасной.
Сегодня просто вечер парадоксов. Стоит мне только занять твёрдую позицию относительно чего-либо, как Хамид выдаёт на-гора очередную обескураживающую фразу, после которой приходится отступить.
– Но ты же успешно трахал меня обычным способом раньше, и тебя не смущала моя вера, – резонно замечаю.
– Правильно. Тогда ты была просто шлюхой, а теперь ты – моя жена.
– И в чём логика?
– Мы вернёмся к обычному сексу после того, как ты станешь мусульманкой. А пока я буду брать тебя в зад.
– Я не хочу так! – истерично взвизгиваю и дёргаюсь всем телом, в тщетной попытке сбросить с себя Хамида.
– Расслабься, иначе будет очень больно, – командует он.
Одной рукой мужчина хватает меня за шею, утыкая лицом в подушку, а второй разносит смазку из влагалища по сжатой дырочке. Надавливает на неё, пытаясь протолкнуть внутрь один палец.
– Нет! Не надо! – хриплю в подушку.
– Расслабься, говорю! Только хуже себе делаешь! – Хамид достаточно ощутимо шлёпает меня по заднице, после чего всё-таки преодолевает туго сомкнутые мышцы. – Хоть тут я буду у тебя первым, – довольно констатирует он, вращая пальцем в моём заднем проходе.
Не могу сказать, что ощущения неприятные. Они скорее будоражащие, пикантные. Но сама ситуация вымораживает. Я сказала «нет», а Хамиду хоть бы что!
Он отпускает мою шею, берёт с прикроватной тумбочки бутылочку с ароматическим маслом и щедро льёт его мне на ложбинку между ягодицами.
Воздух в комнате наполняется ароматом иланг-илага. Раньше я очень любила этот запах. Хамид почти каждый вечер делал мне массаж, используя разные эфирные масла. Но в данный момент понимаю, если мужчина осуществит задуманное, то возненавижу несчастный иланг-иланг до конца своих дней.
К одному пальцу Хамид добавляет второй. Острота восприятия усиливается. Растяжение становится интенсивнее. Уверенными движениями мужчина трахает мою попу. И, в общем-то, я уже не против. Пусть хоть так удовлетворит свою извращённую потребность. Только бы не пустил в ход член. Он у него не длинный, но толстый. Боюсь, порвёт меня, как Тузик грелку.
Однако Хамид так не считает. Он, видимо, в принципе не способен сравнить геометрические параметры моего отверстия и своего органа. Мужчина вынимает пальцы и начинает водить набухшей головкой между ягодицами. Пыхтит, предвкушая продолжение.
Я предпринимаю очередную попытку скинуть Хамида с себя, за что он снова впивается в мою шею рукой. Вжав меня в подушку, второй рукой направляет член в задний проход.
Инстинкт самосохранения диктует, что надо перестать сопротивляться, иначе тиран, и правда, меня порвёт. Обмякаю. Расплываюсь амёбой по постели. Слёзы хлещут из глаз, пока Хамид, не обращая внимания на мои крики, делает своё дело.
***
К утру в голове проясняется. Эмоции остыли, а чувство омерзения к лежащему рядом мужчине стало прямо пропорционально той любви, которою я испытывала к нему до вчерашнего вечера. Интуиция подсказывает, что открытое сопротивление ещё больше ожесточит Хамида. Он ни перед чем не остановится, чтобы сломать меня.
Когда любовник снял маску вежливости и доброты, моему взору предстал моральный урод, считающий, что насилие над женщиной – это норма. Хуже всего, что он оправдывает своё скотское поведение верой.
Религиозный фанатизм – самое страшное, с чем только можно столкнуться. Тут не сработают никакие логические доводы или мольбы о пощаде.
Надо быть очень осторожной, потому что один неверный шаг может стоить мне жизни. Уверена на сто процентов: в случае моего исчезновения Хамид выйдет сухим из воды. Его старший брат служит в полиции, причём занимает какой-то высокий пост. Дело просто замнут, а скорее всего его даже не откроют.
Получается, остаётся только подыграть психопату. Притвориться, мол, я всё осознала и согласна выйти за него замуж. А при первой же возможности сбежать.
Для начала решаю позвонить с просьбой о помощи в российское посольство. Благо Хамид ещё спит. Встаю с кровати и на цыпочках выхожу в гостиную. Кажется, там я оставила вчера свой сотовый.
Обыскав комнату, кухню и прихожую не нахожу ни телефона, ни сумочки. Закрадывается подозрение, что хозяин дома их спрятал. Это подтверждает он сам, внезапно возникнув в дверном проёме.
– Можешь не искать, – Хамид моментально понимает, чем я занимаюсь. – Пока мы не поженимся, тебе запрещено контактировать с внешним миром.
– Я только хотела позвонить родителям и сказать, что не вернусь.
– Исключено, – холодно отрезает он.
Тварь! Еле сдерживаю желание съездить мужчине по физиономии. Вот уж правду говорят: от любви до ненависти один шаг. Вовремя вспоминаю стратегию о покорной жене. Иду готовить завтрак, жалея, что среди приправ нет цианида.
Совершив утренний моцион, Хамид вытаскивает мою одежду из шкафа, укладывает её в пакеты с очевидным намерением выбросить. Он оставляет только то платье до пят и платок, которые купил мне вчера.
Внешне никак не реагирую на происходящее, но внутри всё кипит от ярости. Матерю хозяина дома всеми доступными словами. Оказалось, в моём лексиконе их немало.
Бросив пакеты в прихожей, Хамид садится завтракать. Мне, по понятным причинам, кусок в горло не лезет.
И вот ещё одно тонкое наблюдение: раньше мужчина всегда высказывал беспокойство, если я отказывалась от еды. Пытался уговорить меня съесть хоть кусочек чего-нибудь. А сейчас будто не замечает, что я не поужинала вчера и весь завтрак кручу в руках чашку с кофе, не прикасаясь к пище.
Закончив трапезу, Хамид подходит сзади. Отбрасывает мои волосы с шеи и целует её. Морщусь от гадких ощущений, словно меня касается какая-то рептилия. Араб по-хозяйски лапает мою грудь. Ныряет рукой в вырез шёлкового халата. Нащупывает сосок и теребит его. Я сижу не шелохнувшись. В данный момент мраморное изваяние по сравнению со мной просто вечный маятник.
Хамид встаёт сбоку и расстёгивает брюки. Берёт мою руку, кладёт её на свой член. Отрешённо глядя в пространство, лениво вожу ладонью, сжатой в кулак, по мужскому органу. Он наливается кровью, твердеет.
Намерение хозяина дома ясно как божий день. Сжав зубы, не позволяю себе заплакать. Пусть этот псих делает, что хочет. Но я не доставлю ему удовольствие увидеть мои слёзы или услышать мольбы.
Он тянет меня за руку, заставляя встать со стула. Давит за спину, опрокидывая грудью на стол. Задирает подол халата. Сдёргивает трусики и, плюнув на пальцы, размазывает слюну по моему заднему отверстию. После чего, толкается в него вставшим членом.
Больно. Ещё больнее, чем было вчера. Закусываю губу, чтобы не закричать. Впиваюсь в столешницу пальцами до побелевших костяшек. Комкаю скатерть. Мужественно терплю экзекуцию. С каждым последующим толчком ненависть к Хамиду во мне растёт и множится. Становится топкой, как тина, и чёрной, как смола. Представляю десять казней египетских, которым с превеликим удовольствием подвергла бы своего «мужа».
– Так-то лучше, – комментирует он, кончив в мой зад. – Хорошего дня, любимая.
Хамид целует меня в щёку и уходит на работу, заперев дверь на замок. Естественно, изнутри он не открывается.
Приведя себя в порядок и смазав кремом измученную попу, надеваю ненавистное платье.
С горькой усмешкой вспоминаю, как раньше была очарована восточным колоритом. Все эти роскошные ткани, расшитые золотыми и серебряными нитями, массивные украшения с камнями, элементы мавританского стиля в интерьере. Даже слегка сожалела, что квартира Хамида абсолютно имперсональная – современная светлая мебель, никаких персидских ковров, обычная посуда.