Быть может…

– Все, теперь точно сорвется с балкона. Вы ее не удержите, – заметил он.

Однажды Вера услышала мяуканье за окном гостиной, где тоже был балкон. Как кошка очутилась там? Не могли же ее случайно закрыть, если двери и форточку в этот день (да и в предыдущий тоже) не открывали? Неужели она пробралась туда с кухонного балкона, миновав еще два подоконника (в их квартире все окна выходили на одну сторону)? Вера поежилась от этой мысли и решила не пускать ее больше на балкон. К форточкам прикололи марлю, помня о Лесиных «подвигах».

* * *

Как-то сын пригласил в гости своего японского начальника, который усиленно этого добивался: хотелось посмотреть, как живет его подчиненный и заодно проверить, не ворует ли тот бытовую технику их фирмы «Панасоник», продвигая ее на СНГовском рынке (сын работал там мерчендайзером). Такое у них в России уже случалось, и фирма несла огромные убытки из-за наших хитроумных воришек.

Ямамото увидел обычную московскую трехкомнатную квартиру на последнем этаже блочной башни в «спально-промышленном» районе Москвы: гостиная с недорогой немецкой мебелью и непременным ковром над диваном, маленькая комната сына с книжными полками, «заслуженным» огромным письменным столом (на нем в муках родились два вузовских диплома – мамы и сына и одна кандидатская – папы). Там стоял и не менее почетный диван – его нынешний хозяин на нем же и был зачат четверть века назад, правда, в другой квартире. В спальне мебель была новее – куплена всего лет десять назад после полугодового стояния в очереди, когда приходилось каждую неделю отмечаться в списках. В те времена записывались на все – на мебель, на собрания сочинений, на ковры, на обои и на прочие признаки семейного достатка. Кухня довольствовалась старым польским гарнитуром (очередь – два года!) – одним из первых приобретений хозяев в их совместной жизни.

Ямамото явно был разочарован: башкирский холодильник «Юрюзань» конца 60-х (работает до сих пор), маленький музыкальный центр, купленный сыну на восемнадцатилетие. Ко времени его приобретения страховых взносов, которые Вера выплачивала полтора десятка лет, хватило только на это «чудо техники», которое теперь пылится на даче. Стиральной машины, микроволновки, современной аудиотехники или еще каких-то нужных, по мнению японца, вещей не было и в помине. Указав на гордость семьи – почтенную «Радугу» за 560 рублей (тех еще, советских), Ямамото спросил:

– А это у вас что?

– Аквариум особой конструкции, – отшутился сын.

Японец недоверчиво покачал головой, но больше уже не рыскал глазами по квартире в поисках компромата. Он с удовольствием сосредоточился на угощении. «Эти чертовы русские умудряются так принимать гостей, что можно лопнуть, и это притом, что в магазинах у них – шаром покати…», – говорили его глаза. Разомлевший от еды и пития Ямамото заулыбался и почувствовал себя свободнее настолько, что даже попытался подпевать смешному музыкальному центру, суча ножками под столом в такт мелодии.

Внезапно оттуда донеслось отчаянное мяуканье. Японец обмер от страха: Лизу-то он не заметил при инспектировании квартиры и теперь не мог понять, что произошло. Бедная кошка, пострадавшая от приплясываний японца, выбралась из-под стола и метнула на Ямамото мстительный взгляд. Все посмеялись, и праздник продолжался. Японец оказался парнем с юмором.

Однако домой гостю пришлось возвращаться в новых французских туфлях сына, добытых Верой с превеликим трудом, которые были на четыре размера больше его собственных. А чудо японской обувной промышленности пришлось выкинуть на помойку – Лиза обид не прощала. Несмотря на такой конфуз, сыну вскоре предложили более высокую должность с обучением в Японии, но он, к удивлению многих, отказался, предпочтя студенческую жизнь в Шотландском университете.

* * *

В конце августа 1995-го предстоял отъезд сына на учебу в Великобританию. Почти на полтора года. У Веры было тяжело на душе. Друзья и знакомые удивлялись: «Радоваться должна – сын едет за границу учиться! Здесь же сплошной бардак, да и армия еще висит, как Дамоклов меч». Но Веру мучили сомнения: «Так-то оно так, но сейчас у сына хорошая денежная, по ее понятиям, работа, к тому же пора и о личной жизни подумать, друзья-то все переженились, пока он повсюду ездил. Недавно вот с девушкой хорошей познакомился на свадьбе друга…».

А самой Вере без него и вовсе жизни нет: муж – без работы, того и гляди совсем сопьется; деньги, накопленные сыну на «приданое», пропали; у самой стабильного заработка тоже нет, да и занятие «серым бизнесом» далеко не безопасное; в стране все катится незнамо куда. Давит ощущение бессмысленности существования. Одна надежда – сын выучится, вернется (только бы вернулся!), снимет с нее неимоверную ответственность за их семью и поддержит ее в надвигающейся старости… Да, она во что бы то ни стало должна удержаться на плаву, чтобы не подохнуть и не сорвать его с учебы. Ему на чужбине тоже ведь будет несладко… Только бы он там не остался насовсем – заведет семью, и внуки, совсем чужие, будут лопотать по-английски…

С такими невеселыми мыслями она готовила, жарила, парила, пекла – сын пригласил друзей на прощальную вечеринку. Они с мужем бегали по квартире, накрывали столы, «наращивали» сиденья, гремели посудой, раскладывали раздобытую снедь. Вскоре начали собираться гости. Молодежь веселилась в гостиной и в комнате сына, а родители с удвоенной скоростью носились туда-сюда с тарелками.

Лиза в этом урагане не участвовала, благоразумно стараясь не покидать кухни. Но дверь на балкон приходилось без конца открывать и закрывать, занося очередные блюда. В промежутках между мытьем посуды Вера еще принималась за мелкие постирушки. Послезавтра сын улетал. Лиза все время вертелась под ногами. В суматохе никто не заметил, как она проскользнула на балкон вслед за мужем, выносившим кастрюлю с салатом. В какой-то момент он услышал скрип когтей о железные перила балкона, но когда обернулся, то ничего не увидел. Поискав ее на балконе, муж вернулся на кухню, просмотрел там все углы и заглянул в ванную:

– Ты Лизку не видела? – спросил он у Веры, склонившейся над тазом.

– Да тут где-то вертелась.

Но Лизы нигде не было. Вспомнив странный скрип, муж вернулся на балкон и посмотрел вниз. Он не сразу разглядел в сгущавшихся сумерках белое пятнышко на земле. Вера вопросительно посмотрела на его растерянное лицо:

– Что?! – спросила она, уже наперед зная ответ.

– Да, я только что слышал скрежет… Я лишь на секунду открыл дверь и тут же закрыл ее… Может, это не она, там внизу, я плохо вижу… Может, она где-то в квартире прячется?

Но Вера поняла, что искать не стоит.

«Господи, ну за что? И именно сейчас, когда я чувствую себя такой несчастной, и сын уезжает! Почему она ушла от меня именно сейчас, когда я так нуждаюсь в ее любви? – она опустилась на стул и закрыла лицо руками. – Господи, ну за что?»

Этот горький возглас вырывается у миллионов людей в минуты отчаяния, но готового ответа еще никто не получил. Думайте сами. Притихшие, они сидели с мужем рядышком на кухне и молча горевали – каждый о своем, а в гостиной бренчала гитара и горланила песни молодежь. Сыну сказали о гибели кошки на следующий день. Он, конечно, огорчился, но мыслями уже был не здесь. Лизу похоронили тоже в «Братцеве», чуть дальше, чем Лесю.

* * *

Вера с мужем как-то враз осиротели – сын уехал, Лиза погибла. Жили они, как и вся страна в те годы, трудно, но со временем стало полегче. Достроили, наконец, дачу, а к началу нового века осилили капитальный ремонт в квартире и обновили ее содержимое. Кошек в доме больше не было: жалко стало портить вылизанную квартиру с новой мебелью, а скорее всего – их просто никто уже не захотел «выбирать».

И все же иногда мелькнет мысль: может, еще появятся кошки в их доме? Как знать…

    Белоруссия, июль 2014 г.

Бронзовый пупс в овальной рамке

За окном электрички, везущей ее на дачу, мелькает удручающий пейзаж: вместо желанной загородной картины – развороченная подмосковная глина, горы песка и гравия, снующие повсюду дорожно-строительные машины. Уже совсем ничего не осталось от «зеленого пояса» Москвы. Кольцевая автомобильная дорога с внешней стороны словно слилась со сплошной грандиозной стройкой – возвышающиеся гипер- и супермаркеты, громадные строительные рынки, запруженные машинами подъезды к ним. Там, где еще недавно на ближайших подмосковных станциях прятались в зелени садов уютные дачки, среди остатков облезлых елок и сосен высятся многоэтажные башни и заводские корпуса иностранных фирм вперемежку с тесно стоящими дорогими особняками «под Испанию».

А вдоль железной дороги чего только не увидишь – бивуаки бомжей, изуродованные граффити опоры мостов и всевозможные заборы каких-то хозяйств, задворки промышленных зон, ряды кособоких гаражей, крытых ржавым железом, остовы автомобилей и прочая дрянь. На заборах и стенах построек красуются бесконечные призывы кого-то бить – жидов, хачей, азиатов, буржуев, бандитов, а заодно и правителей всех мастей. Повсюду красуются фашистские знаки, пятиконечные звезды и, конечно, узколобая безграмотная матерщина. От этого вида на душе делается тошно. Господи, ну почему мы живем в таком дерьме? Ведь железная дорога – это ворота в столицу огромной страны! Неужели нельзя хотя бы их привести в порядок?

Как же раньше она этого не замечала? А раньше она в дороге работала – правила рукописи, и ей некогда было зевать по сторонам. Хоровод тоскливых мыслей царапает сердце. Кап-кап-кап – закапало почему-то лишь из одного глаза, второй привычно держит оборону. Вообще-то она не плакса, и свою выдержку считает достоинством, хотя, как утверждает наука, это, скорее, недостаток. Оказывается, лучше выплескивать злобу наружу, чем укрощать ее в себе: не найдя выхода, она начинает пожирать своего хозяина изнутри.

И все же, что случилось? Нет любимой работы? Но это уже давно переживается. Задевает временами агрессивно-психопатное поведение мужа? Так за столько лет уже должен бы выработаться стойкий иммунитет, хотя иногда и накатывает волна протеста и отчаяния (за что?), переливаясь через край. Да она и сама не сахар. Уходят родные, друзья и знакомые – одни в свою скорлупу, а другие на тот свет? Уже каждый год обязательно кто-то умирает, оставляя вопрос, кто следующий? Так это жизнь, никуда не денешься, и твоя очередь подойдет… Дефицит общения для любящего жизнь человека? Да, пенсия есть пенсия, даже для людей вполне еще активных, поскольку окружающие (особенно руководители) видят в них отработанный материал.

Так что же? Внук. Последняя безрассудная любовь, долгожданный малыш, потеснивший в ее сердце единственного сына, с которым она связана духовной пуповиной. Обожаемый внук, которому осенью предстоит пойти в первый класс, вдруг после Нового года без видимой причины резко охладел к бабушке и дедушке. Раньше звонил им на дню не один раз, просился в гости каждую неделю и с удовольствием оставался с ними сколько угодно времени. Они были его лучшими друзьями, отдавая ему неизрасходованное сердечное тепло, и никогда не отказывались с ним играть, не отговаривались усталостью, посвящая ему все свободное время и балуя в меру своих возможностей.

Что же случилось? Переходный возраст? Мальчик стал капризным и плаксивым, не хотел с ними гулять и разговаривать по телефону, не то что сходить в театр или еще куда-нибудь. Конечно, она все понимала: ребенок вырос и почуял зов «стаи» – появились друзья, с которыми ему стало интереснее. Он ощутил себя своим среди ровесников, а раньше боялся показаться малышом в их глазах. Так ведь нередко и у взрослых бывает, когда резко меняются дружеские «приоритеты». Но свекровкин голос подзуживал: «Наверное, мать ревнует к нам. Самой же ведь хуже – никуда без него не вырвется. И сына жалко, ему бы отоспаться в выходные, пока ребенок у деда с бабушкой». Однако голос разума все же пересилил – вряд ли мальчика настраивают так, это нерационально: бабушка и дедушка в воспитательном процессе элементы небесполезные.

Она прикрыла глаза, полные слез, и погрузилась в воспоминания под мерный стук колес.

Бублик

Впервые она увидела малыша во сне в ночь на 5 декабря 2006 года, почти за семь месяцев до его появления на свет. Бронзовый пупс в белой овальной рамке, почти такой же, как на снимке УЗИ, сделанном через пару месяцев после этого цветного сновидения. Во сне изображение казалось более четким и ярким: и личико с вздернутым носиком, и пухлые ручки-ножки, и причинное место – все было продемонстрировано в лучшем виде. Чем-то он напомнил ей поджаристый мягкий бублик. Такие выпекали в 60-е в крохотной кофейне на углу улицы Чехова (ныне Большая Дмитровка) и Садового Кольца, где она перекусывала по дороге в вечерний институт. Так она и стала называть его про себя – Бублик. Позже призналась своим, что видела во сне малыша, но на вопрос, какого он пола, лишь хитро улыбнулась: «Не скажу».

Забирать Бублика из роддома отправились в полном составе: молодой папаша и они с мужем, ставшие, наконец, бабушкой и дедушкой. Наряженный в летний комбинезон младенец встретил новоявленных родственников весьма сурово. Никаких блуждающих молочно-голубых глазок – на окружающих в упор смотрели абсолютно черные глаза утомленного жизнью взрослого мужчины… в столь крохотном тельце. Под его несколько осуждающим взглядом бабушка и дедушка немного оторопели, перестав сюсюкать. Младенец вежливо терпел поцелуи папаши, а бабушка обмирала от страха, как бы тот своей железной щетиной не поранил дите. После короткой фотосессии все уселись в машину и отправились домой. В дом Бублика вносила мама.

В молодой семье началась новая жизнь. Через месяц они, уставшие и замотанные в душной Москве, приехали на дачу. Мама, разморенная, с лихорадочным блеском в глазах, выйдя из машины, молча протянула ей Бублика. Казалось, что женщина вот-вот упадет. Конечно! Высокая температура и грудь как камень! Начались сумасшедшие, но и счастливые деньки. Она бегала с этажа на этаж, укачивала орущего на всю деревню Бублика, мчалась на кухню, готовила, стирала, убирала, забросив свой огородишко… и радовалась жизни. Она опять была в «потоке», чувствуя себя совсем молодой, от нее опять многое зависело, она сама быстро решала все проблемы, сглаживая «острые углы» и предотвращая мелкие конфликты (что поделаешь, невестка невзлюбила ее мужа, а скорее всего, ее саму). Она была всем так нужна! В конце августа вернулись в Москву. Бублик заметно подрос и окреп на свежем воздухе.

* * *

В ее расписании теперь появились трехчасовые прогулки с коляской в любую погоду, которые они совершали поочередно с мужем. Работу приходилось как-то увязывать с этим важным делом. Бублик рос на радость всем и не особенно страдал от болезней. Незаметно прошла зима. В мае мама решила ребенка окрестить в ближайшей церкви в старинном парке «Покровское-Стрешнево». Но, к сожалению, в тот выходной день от наплыва желающих крестить детей в маленькой церкви случилось столпотворение.

Малыши верещали на все голоса, батюшка, какой-то слишком продвинутый, разучивал хором с родственниками младенцев слова, которыми им следовало сопровождать обряд крещения, и еле сдерживался, чтобы не обматерить их за бестолковость, зрители щелкали камерами (что запрещалось), кругом царила суета. Крестные родители, Юля и Саша, по очереди держали надрывающегося от крика Бублика. Наконец служители притащили ведро горячей воды и стали ее заливать в купель, разбавляя холодной. Дверь без конца открывалась и закрывалась. Ведь еще май на дворе! Простудят ребенка! Наконец Бублика окунули в купель (хорошо, что он был в очереди первым, еще заразу бы какую подцепил от других детишек!), и батюшка понес его вокруг алтаря, произнося молитву. Внезапно Бублик перестал орать и заулыбался, с любопытством разглядывая сопливую барышню в бантах за спиной батюшки, которая сидела на руках у своей мамы в ожидании обряда и строила ему глазки. Роман, не успев начаться, быстро закончился – Бублика передали родителям, но он продолжал озираться в поисках заветных бантов.

В начале июня Бублик с мамой прибыли на дачу. Дедушке и бабушке пришлось в срочном порядке все там подготовить, чтобы обеспечить безопасность человеку одиннадцати месяцев от роду. Ребенок уже лихо ползал, спать днем не желал и требовал неусыпного внимания. Дед соорудил ему качели, и это стало единственным местом, где на Бублика снисходило умиротворение, позволяя его нянькам немного расслабиться. В конце июня всей семьей отметили день рождения Бублика – он задул на торте свою первую свечку и в тот же день… пошел! Что тут началось! Вся наличная родня бегала за ним с грацией горилл, едва поспевая перехватывать его шаловливые ручки у дверцы горящей печки или водопроводной пластиковой трубы, которую ему очень нравилось выдергивать из переходника. А входная дверь и по сей день стоит без уплотнителя, который Бублик с завидным упорством отрывал всякий раз, как только дед его приклеивал. Даже в кровати его нельзя было теперь оставить ни на минуту: он быстро научился преодолевать этот «забор» и тихо подкрадываться сзади, заставая взрослых врасплох.

И опять она целыми днями бегала с этажа на этаж, укачивала, кормила, готовила, убирала, «сглаживала углы»… Все это время ребенок спал с ней рядом на первом этаже, и каждую ночь ей приходилось вскакивать, вынимать его из кроватки, приучая писать в горшок, а не в постель, или укрывать, или просто укачивать на руках. В середине августа мама Бублика уехала в Москву собираться в отпуск. Они планировали отдохнуть пару недель в Испании, поручив Бублика бабушке, с чем та и согласилась (как сыну откажешь?). Отъезд намечался на последние дни августа. Не очень удобное время для нее: муж выходит на работу, и все тяготы достанутся ей одной. Но сыну дали отпуск в это время… что поделаешь.

Болезнь

Но как всегда: где тонко, там и рвется. Три ударных месяца на даче не прошли для нее даром: 29 августа вечером у нее случилось сильнейшее головокружение. В этот день муж «взял» на себя Бублика, дав ей возможность поваляться днем перед телевизором. Казалось бы, она отдохнула, поговорила с сыном, позвонившим из Испании, сказала ему, что у них все в порядке. Но вечером вдруг почувствовала головокружение, такое, какое бывало в молодости после не в меру дружеских застолий, когда потолок буквально плясал над головой. А сейчас-то что? Может, душно стало от жарко натопленной печки? Она поднялась на второй этаж и прилегла на диван. Становилось все хуже. Внезапно ее охватил какой-то страх, прежде неведомый. Никогда раньше она даже не помышляла о вызове скорой помощи, тем более на даче. Она спустилась вниз и попросила мужа:

– Все. Беги к Елене Ивановне, со мной что-то не то…

– Ты что? Уже почти ночь на дворе, – удивился он, но, взглянув на нее, замолчал и, отдав ей ребенка, ушел.

Вскоре он вернулся с их дачной подругой, заместителем главного врача местной больницы. Елена Ивановна принесла с собой лекарства и, измерив давление, сделала неутешительный вывод: