Оболганный император

Осуждая изменение внешней политики России и удаление её от Пруссии, Павел Петрович настаивал на необходимости постоянного и долговременного мира для возобновления сил России и предлагал способ обороны границ посредством армии, которая получала бы людей и всё необходимое из ближайших губерний, а для поддержки предлагал сформировать особое войско из иностранцев, под его личным начальством, как наследника русского престола и герцога голштинского.

Относительно удаления от службы дворянства Цесаревич полагал, что нынешнее отношение к военной службе, нужно преодолевать через уничтожение злоупотреблений в армии.

Для улучшения состояния войск, граф Панин38 полагал хозяйственную и административную части подчинить особому военному совету из опытнейших генералов, состоящих при государе, все вооруженные силы империи разделить на армии, под началом генерал-фельдмаршалов. Армии разделить на дивизии, под командой полных генералов, знающих военное дело. Кроме военной коллегии или военного совета, при государе должно быть главное начальствующее лицо из опытнейших генералов с военной репутацией, или наследник престола, которые даже малейшие, изменения в порядке службы и личном составе войск обязаны будут испрашивать разрешения у государя на всё. Кроме того, он видел необходимость в строгом единообразии обмундирования. 21).

Получив от сына его рассуждение, Екатерина лишь усмехнулась, а великий князь, получив от матери, отказ рассматривать его государственное рассуждение, обиделся, и никогда больше не подавал ей никаких проектов. Он понял, что ему отведено место даже не статиста, а декорации, и ожесточился. Он не бывал ни в Совете, ни в Сенате. Почётный чин великого адмирала был дан ему единственно для приличия, фактически он не мог управлять морскими силами, но Павел был всегда послушен и почтителен к матери и никогда при её жизни не сказал ей открыто слово против. За глаза, в частных беседах с доверенными персонами и иностранцами, он мог высказаться о ней и о её правлении.

Песков9 отмечает, что таким персонам вообще трудно жить в мире, полном людей, не задумывающихся о нравственной стороне собственных поступков. Честному человеку лучше подальше держаться от людей – заняться, к примеру, поэзией или математикой. Ему нет места в этом мире предательства и измены. «И горе ему, если он родился быть царем, и беда его подданным, если он царем станет». 31).

Императрица не доверяла окружению сына и не видела возможности доверить сыну хоть какую-то часть управления. Она нуждалась в таких помощниках, которые не представляли угрозы её единоличному правлению, и дело не в том, что Павел, якобы, не был способен к управлению государством. Екатерина, будучи уверенной в своей правоте, предпочла отстранить сына, от какого бы то ни было участия в делах и показать ему и своему окружению его ничтожность. Ещё в 1769 году она не сочла нужным привлечь сына к участию в делах только что учреждённого Совета. Однако, Цесаревичу удалось осуществить свои военные идеалы ещё при жизни императрицы в созданных им гатчинских войсках и после воцарения преобразовать русскую армию по гатчинскому образцу.

Мнение Шильдера19, что «Екатерина ставила выше всего интересы государства, приносила имъ въ жертву все другия соображения и чувствования», довольно сомнительно, особенно если иметь в виду него крайне негативное отношение к Павлу. Шильдер считал, что «Разсуждение» цесаревича и, особенно, его заключительные слова «о неустройствахъ въ России» сильно задели Екатерину, после чего он «в глазахъ матери, окончательно уронилъ свою политическую правоспособность». Так же он полагал, что Екатерина была права, оставив наследника в стороне от дел, ограничиваясь только самыми необходимыми сообщениями и отстранив сына от ближайшего его участия в управлении государством. Даже поражение от Наполеона5 в сражении под Аустерлицем в 1805 году он полагал ошибкой Павла. Вынужденное бездействие Павла и то, что он продолжал видеть в мрачных красках внешнюю и внутреннюю политику правительства, не могло благотворно влиять на дальнейшее развитие характера Павла Петровича и увеличивало его раздражительность и подозрительность, писал Шильдер. 44).

К концу 1974 года изменились взаимные отношения между императрицей и великокняжеской четой, поскольку Великая княгиня ни в чём не оправдала надежд Екатерины – ни в поведении, ни в овладении русским языком, ни в экономной жизни.

Сначала Императрица была уверена, что тихая простушка из Дармштадта останется робкой и послушной, а на деле она оказалась своенравной, скрытной и упрямой, с чем Екатерина не могла смириться, и, хотя внешне всё выглядело благопристойно, у неё появилось к невестке, чувство близкое к неприязни. 4).

Молодая великая княгиня пополнила партию, враждебную Екатерине. Кризис в отношениях двух придворных лагерей нарастал.

Война с Турцией закончилась еще в июле 1774 года и была увенчана Кучук-Кайнарджийским миром128, упрочившим славу Екатерининского царствования, который Екатерина пожелала отпраздновать в Москве, и куда торжественно въехала 25 января 1775 года с великокняжеской семьёй.

По донесениям дипломата Гуннинга, народ оказал холодный приём Екатерине, но отметил привязанность простого народа к Павлу: «Популярность, которую приобрёл великий князь въ день, когда онъ ездилъ но городу во главе своего полка, разговаривалъ съ простыми народомъ и позволяла, ему тесниться вокругъ себя такъ, что толпа совершенно отделяла его отъ полка, и явное удовольствие, которое подобное обращение доставило народу, какъ полагаютъ, весьма не понравились. … Какъ бы сильной ни казалась привязанность къ нему простого народа, поведение его въ последнее время во многихъ отношенияхъ до того напомнило действия его отца, что внушаетъ лицамъ, имеющими возможность судить об этомъ, неприятныя опасения относительно того, какими образом: онъ со временемъ станетъ употреблять свою власть. Меня уверяли, что г. Панин, не имеетъ более ни малейшего на него влияния и съ величайшимъ огорчениемъ узнаетъ о новыхъ доказательствахъ слабости и неосторожности какъ съ его стороны, такъ и со стороны великой княгини». 39).

По сведениям Шильдера19, встреча, оказанная императрице Екатерине, была блестящая и радушная. «Своею ласковою, чисто русскою речью окончательно обворожила она старыхъ московских тузов, которых каждаго умела назвать по имени и отчеству. Строгими исполнениемъ церковных правил, частымъ посещением церквей и монастырей и, наконец, походомъ къ Троице стала она любезна народу, который, глядя на нее, поминалъ матушку Елисавету Петровну12 и провожалъ ее оглушительными криками. Екатерина пустила въ ходъ все дары обаяния, которыми такъ щедро наградило ее Провидение, и была въ восторге отъ успеха». 44). Тут же Шильдер19 отметил, что «великую княгиню мало полюбили, такъ какъ она сама терпеть не могла Москвы и москвичей». 44).

1775—1783 годы были самым блестящим временем царствования Императрицы Екатерины. Влияние её на европейскую политику было громадно, и царственные гости один за другим спешили в Петербург в поиске дружбы и союза. 21).

1775 год принц Людвиг117 провел в свите Екатерины в Москве, где он, писал Кобеко34, попал в очень дурное общество, едва не вступил в какой-то неравный брак и в сентябре уехал на родину. Екатерина была им очень недовольна. За границей принц позволял себе дерзкие суждения, клеветал на Россию.

Принца Людвига в Петербург сопровождал Гримм49. В дальнейшем между бароном Гриммом и императрицей завязалась дружеская переписка, продолжавшаяся двадцать два года. Пробыв некоторое время при дворе Екатерины, Гримм в апреле 1774 года уехал за границу вместе с порученными его попечению младшими сыновьями фельдмаршала графа Румянцева123 – Николаем и Сергеем. Совершив с ними путешествие по Германии, Франции и Италии, Гримм привез их в Россию в сентябре 1776 года, и на этот раз прожил в Петербурге почти год. 21).

Пребывание в Москве не улучшило отношений Екатерины к цесаревичу и великой княгине. Наталья Алексеевна112 подчинила цесаревича своему исключительному влиянию, она удаляла от него всех, обрекая его на общение с тесным кругом лиц, во главе с графом А. К. Разумовским67, завязавшим политические интриги. Граф Разумовский, обращая внимание Павла на его популярность в народе, намекнул ему на возможность захвата власти, но Павел умел быть почтительным сыном и верным подданным. «Дошло до того, что императрица сочла нужнымъ предостеречь сына отъ козней его друга, злоупотреблявшаго оказаннымъ ему безграничнымъ довериемъ и въ делахъ, выходивших за пределы политики. Но все было тщетно. Великая княгиня со слезами убедила мужа въ противномъ, и въ результате у цесаревича явился новый поводъ къ гневу и неудовольствию противъ матери, будто бы желавшей преднамеренно разссорить его съ горячо любимой женою». 44).

К тому времени Кирасирский полк цесаревича возвратился из турецкого похода, и в Москве произошло открытое столкновение между цесаревичем и Потемкиным48, который потребовал, чтобы ему, как вице-президенту военной коллегии, а не великому князю, предоставлялись рапорты о состоянии Кирасирскаго полка. 21).

Семейные раздоры поутихли из-за несомненных признаков беременности у великой княгини113. 7 декабря цесаревич с супругой выехали из Москвы в Петербург, а Императрица заехала ещё в Тулу и Калугу и к 24 декабря вернулась в Петербург. Со времени прибытия великой княгини в Москву здоровье её внушало Екатерине большие опасения.

10 апреля 1776 года у великой княгини начались роды. Она мучилась с ночи воскресенья до среды. Ни повитуха, ни доктора ничем не могли помочь. Дитя умерло в чреве великой княгини, в четверг она была исповедана, приобщена и соборована маслом, а в пятницу – умерла. Екатерина и великий князь все пятеро суток, днём и ночью не отходили от великой княгини. Причиной смерти были узкие кости таза матери, широкие плечи девочки и последующий сепсис, поскольку погибший плод не был извлечён из тела роженицы. Обе были обречены, хотя некоторые иностранные дипломаты передавали слухи о её неестественной кончине. Рядом был и архиепископ Платон63, искренне горевавший о ней, при погребении он произнёс надгробное слово.

Великая княгиня Наталия Алексеевна скончалась 15 (20) апреля 1776 года в пять часов пополудни, а через двадцать минут императрица в одной карете с цесаревичем отправилась в Царское Село. Павел был очень огорчён смертью жены, и ему казалось, что он может быть обвинён, писал Шильдер19, в недостатке осмотрительности в переговорах, предшествовавших поездке ландграфини в Петербург, впрочем, Екатерина переложила всю ответственность на ландграфиню114 «увлекшуюся желаниемъ пристроить блистательнымъ образомъ свою дочь». 44). На следующий день Екатерина послала оттуда приказание И. И. Бецкому46, что «… кой часъ тело вынесутъ, онъ бы приказалъ выдрать обои изъ четырехъ комнатъ, т.е. зеленые въ спальне, полосатые въ кабинете, штофные въ кабинете и въ малиновой спальне. Обои, стулья, канапе и ковры отдать надлежитъ преосвященному Платону въ собственность, а альковы и перегородки деревянные приказалъ бы ломать; ломать же должно скорее по причине духа, а наипаче чуланы позади штофнаго кабинета, и то съ осторожности для здоровыхъ людей, ибо вонь несносная уже при ней была…» 21).

После кончины великой княгини Наталии Алексеевны императрица немедленно приступила к рассмотрению бумаг умершей.

В бумагах великой княгини были найдены политически проекты графа Разумовского67, обнаружились сношения (любые отношения кого-то с кем-то за исключением тех, которые обозначаются этим словом сейчас) с французским посольством, и нашлись указания на заём денег для великой княгини. Оказалось, что граф А. К. Разумовский67 недостойным образом злоупотребил доверием Павла Петровича. Разумовский сначала был отправлен в Ревель, затем в Батурин, к отцу – фельдмаршалу графу Кириллу Григорьевичу, а 1 января 1777 года граф Андрей Кириллович был сослан в почётную ссылку в Неаполь в качестве полномочного министра (посланник, посол) и чрезвычайного посланника.

Погребли великую княгиню в Невском монастыре 26 апреля в присутствии Императрицы. Цесаревич не покидал Царского Села. 44).

В 1774 году Павел Петрович, опасаясь возвращения в Россию Сальдерна107, раскрыл Екатерине его предложения об изменении государственного управления. У императрицы имелись сведения и о других подобных предложениях, сделанных Павлу Петровичу.

У историков остаётся открытым вопрос о каком-то заговоре, затеянном в пользу цесаревича, в котором будто бы принимали участие граф Никита Иванович Панин38 с его доверенными секретарями. Целью заговора являлось возведение Павла Петровича на престол. Шумигорский29, несмотря на отрицание факта заговора, привёл в приложении своей книги краткие сведения из записок декабриста фон Визина: «Душею заговора была супруга Павла, великая княгиня Наталия Алексеевна, тогда беременная. При графе Панине были доверенными Д. И. фонъ-Визинъ, редакторъ конституционнаго акта, и Бакунинъ129, оба участники въ заговоре. Бакунинъ изъ честолюбивыхъ, своекорыстных видовъ решился быть предателемъ: онъ открыл, графу Г. Г. Орлову48 все обстоятельства заговора и всехъ участниковъ; стало быть, это сделалось известным и Екатерине. Она позвала къ себе сына и гневно упрекала ему его участию въ замыслахъ против нея. Павелъ испугался, принесъ матери списокъ всехъ заговорщиков. Она сидела у камина и, взявъ списокъ, не взглянув, даже на него, бросила бумагу въ огонь и сказала: „И не хочу знать, кто эти несчастные“. Она знала всехъ по доносу изменника Бакунина». 46).

Эйдельман27 возвращается к этой теме в наши дни, ссылаясь на воспоминания декабриста Михаила Александровича Фонвизина, племянника писателя, генерала, героя 1812 года. Тот, в свою очередь, ссылается на рассказы своего отца – родного брата автора «Недоросля"104: «Мой покойный отец рассказывал мне, что в 1773 году или в 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился на дармштадтской принцессе, названной Натальей Алексеевной113, граф Н. И. Панин38, брат его, фельдмаршал П. И. Панин68, княгиня Е. Р. Дашкова52, князь Н. В. Репнин127, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо неё возвести совершеннолетнего её сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным38 конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие. … Единственною жертвою заговора была великая княгиня: полагали, что ее отравили или извели другим образом… Из заговорщиков никто не погиб. Екатерина никого из них не преследовала. Граф Панин был удален от Павла с благоволительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича 5 тысяч душ и остался канцлером… (чин 1-го класса по Табели о рангах; присваивался руководителям Коллегии иностранных дел) Над прочими заговорщиками учрежден тайный надзор». 48).

В 1783 – 1784 годах Денис Фонвизин103 сочинил посмертную похвалу своему покровителю – «Жизнь графа Панина» со следующими строками, не попавшими в печать и читанные современниками в рукописях: «Из девяти тысяч душ, ему пожалованных, подарил он четыре тысячи троим из своих подчиненных, сотруднившихся ему в отправлении дел политических. Один из сих облагодетельствованных им лиц умер при жизни графа Никиты Ивановича, имевшего в нем человека, привязанного к особе его истинным усердием и благодарностью. Другой был неотлучно при своем благодетеле до последней минуты его жизни, сохраняя к нему непоколебимую преданность и верность, удостоен был всегда полной во всем его доверенности. Третий заплатил ему за все благодеяния всею чернотою души, какая может возмутить душу людей честных. Снедаем будучи самолюбием, алчущим возвышения, вредил он положению своего благотворителя столько, сколько находил то нужным для выгоды своего положения. Всеобщее душевное к нему презрение есть достойное возмездие столь гнусной неблагодарности». 47).

Эйдельман27 полагает, что первым из них был секретарь Панина Я. Я. Убри, вторым – сам Д. И. Фонвизин, а третьим, конечно, П. В. Бакунин129 (1731—1786), именно тот, кто, согласно Михаилу Фонвизину, выдал царице панинский заговор 1773 г.

Эйдельман предполагает, что тогда же Панин38 и Фонвизин103 начали работу над каким-то новым документом, который лег бы в основу конституции, ограничивающей власть будущего монарха и дали для прочтения наследнику. Это дошло до сведения императрицы, которая осталась им недовольна, и сказала однажды, шутя, в кругу приближенных своих: «Худо мне жить приходится: уже и господин Фонвизин учит меня царствовать…» 47).

Сама конституция Фонвизина не сохранилась, но Фонвизин-декабрист воспроизводит часть её по памяти: «Граф Никита Иванович Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства, в учреждении Верховного Совета, которого часть несменяемых членов назначались бы из избранных дворянством из своего сословия лиц. Синод также входил бы в состав общего собрания Сената. Под ним (то есть под Верховным сенатом) в иерархической постепенности были бы дворянские собрания, губернские или областные и уездные, которым предоставлялось право совещаться в общественных интересах и местных нуждах, представлять об них Сенату и предлагать ему новые законы.

Выбор, как сенаторов, так и всех чиновников местных администраций производился бы в этих же собраниях. Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы власть исполнительная, с правом утверждать обсужденные и принятые Сенатом законы и обнародовать их. В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д. И. Фонвизиным под руководством графа Панина. Введение или предисловие к этому акту, сколько припомню, начиналось так: «Верховная власть вверяется государю для единых благи его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют… За этим следовала политическая картина России и исчисление всех зол, которые она терпит от самодержавия». Сохранилось Предисловие Дениса Фонвизина103 – «Рассуждение о непременных государственных законах». 47).

Сопоставляя первый сохранившийся панинский проект 1762 года с рассказом М. Фонвизина, Эйдельман27 приходит к выводу, что речь идёт о другом документе.

Будучи в Москве, Павел Петрович воспользовался случаем впервые заняться своим кирасирским полком, возвратившимся из турецкого похода. Как генерал-адмирал (флотский чин 1-го класса по Табели о рангах), он начал принимать большее участие в делах адмиралтейств-коллегии и в это время в нём проявились требовательность к службе и уважение к дисциплине, которые впоследствии легли в основу всей его дальнейшей военной деятельности. Екатерина воздерживалась от предоставления Павлу Петровичу какой-либо части управления, поскольку относилась с недоверием к его окружению.

Наталья Алексеевна112 с грустью смотрела на своего супруга, всем желающего добра, но затмеваемого фаворитами и не имеющего возможности завоевать себе подобающее ему место, деспотически управляла мужем, не выказывая к нему малейшей привязанности, а он полностью ей подчинялся. Кобеко34 писал, что «она не дозволяла ему пользоваться его умомъ; онъ былъ живъ и подвиженъ, – сделался тяжелъ и апатиченъ. Съ своей стороны она была управляема графомъ Разумовскимъ67, который, въ свою очередь, получалъ наставления и большую часть доходовъ отъ посланниковъ бурбонскихъ дворовъ». 21). Екатерина заметила такое поведение невестки и была недовольна им. Великая княгиня игнорировала мнение Екатерины, и только её смерть помешала возникшей было борьбе между ними. Менее трёх лет прожила она в России, так и не сумев принять нравы, далёкие от её идеалов, двора Екатерины. Осуждая поведение Екатерины в связи с тем, что та меняла фаворитов, она сама не была без греха, но искупила своё увлечение «страдальческою кончиною», отметил Кобеко. 21).

Траур по кончине Натальи Алексеевны113 не объявлялся.