Снежность Иве, или Господин Метелица

Глава шестая

в которой госпожа Метелица делает свой выбор

г. Мюлль, площадь у храма Селестины

Площадь у храма Селестины служила в Мюлле тем самым местом, в котором рождались, распространялись и перевирались различные слухи, новости, совершенно бессовестные сплетни. В общем, все то, без чего жизнь обычной хозяйки, с утра до ночи занятой бытом, была пресной и скучной. Вдоль площади располагались небольшие лавки: бакалейная, скобяная, мясная, молочная. Здесь же были булочная и мастерские скорняков и портных и других ремесленников. Чуть поодаль стояли аптека и артефактория.

В бакалейной, благодаря Дигги, размещавшему все объявления в городе, было оживленнее всего, потому как все новые известия он в первую очередь вешал рядом с лавкой отца.

Каждая уважающая себя горожанка считала своим долгом хотя бы единожды за день прогуляться на площадь и совершить обход всех местных заведений, чтобы при встрече с соседкой не ударить в грязь лицом, а выказать полнейшую осведомленность в делах мира, страны, города и собственных знакомых.

Отбор для госпожи Метелицы был большим событием, потому что девиц, желающих принять участие всегда было хоть отбавляй.

Рози это знала, поэтому пришла на площадь еще с вечера, прихватив с собой шерстяное одеяло, еду и Иве. Рассудительная Иве, конечно же посмеялась над ней, но донести сумку с вещами до площади помогла и даже обещала ненадолго составить сестре компанию:

– Рози! Ты не высидишь и пары часов, замерзнешь. Ночи еще прохладные. А как спать?

– Какие пустяки! – отозвалась та. – Думай о том, как мы решим все неурядицы разом, когда разбогатеем!

Они вышли на площадь и разочарованно охнули. Здесь, тоже с одеялами и припасами уже расположилось с полтора десятка девиц.

– Это как так получается? – с досадой в голосе спросила Рози.

– Кто последний в очереди? – поинтересовалась Иве и, дождавшись ответа, сообщила. – Нам за той девицей в синих башмаках, сестрица.

– Еще чего не хватало! Я насчитала тут семнадцать человек! Мы восемнадцатые! Эдак до моей снежности даже не дойдет? А вдруг она еще до нас выберет. Эй, Летка, давно тут? – обратилась она к одной из своих приятельниц. – С обеда? И какая ты по счету? Ого! Девятая!

С противоположной стороны грозно поднялась, уперев руки в бока, дочка аптекаря:

– Какая ж ты девятая, когда я десятая, а ты позднее меня пришла? – она сдвинула широкие брови и ткнула пальцем в миленькую Летку.

– Я позднее пришла, а до того на этом месте Маруха сидела, мы с ней меняться договорились!

– Что ты мне лечишь! Не было тут Марухи!

– Была! А тебе, что, больше всех надо?

Остальные девушки стали подливать масла в огонь, припоминая была Маруха или не была, и высказывая свои соображения по поводу очереди. Намечалась серьезная потасовка.

– Кто последний? – послышалось сзади. На площадь “заранее” подходили новые девушки.

Рози тут же ткнула в сестрицу пальцем и выпалила:

– Вот она, девятнадцатая, кстати, продает свое место!

– А почем?

– Золотой!

– Пфф! – шикнула новенькая. – За золотой я сама постою.

– Конечно, постой. Ты глаза ее видела? Чистая саатка. У тебя после нее не будет шансов. Она дома веником подметает, снег летит во все стороны! Девать его уже некуда.

Иве сделала самые страшные глаза, какие только могла, чтобы предупреждающе взглянуть на Рози, чем впечатлила новоприбывшую.

– Ладно, – достала кошелечек та и стала считать сребрушки и медяки. – Все, что есть! – она высыпала Рози на ладонь монеты.

– Должна будешь! – сказала ей Рози. – Я тебя запомнила.

– Кто на отбор к Метелице крайний? – снова послышалось за спиной.

– Вот она, двадцатая! – широко улыбаясь и показывая на сестру, заявила Рози.

– Рози, надо сворачиваться, пока нас тут не побили! – сказала Иви. Она то и дело ловила на себе недобрые взгляды и слышала за спиной перешептывания.

– Хорошо, пошли домой! – на удивление быстро согласилась Рози.

Она шустро продала свою очередь, и они отправились домой.

Когда они отдалились от основной толпы, Иве дернула сестру за руку и серьезно спросила:

– Ну, и какой же твой новый план? Не поверю,что ты так просто ушла с площади.

– А никакого! Я сейчас забегу в бакалейку, мне там кое-чего матушка велела купить, а с вещами неудобно, ты уж тут постой. А завтра придем к назначенному времени. И пусть все будет, как будет! Положусь на волю богини.

– Ну, ну! – сказала Иве, не веря ни на грошик сестрице.

Следующим днем они вновь пошли площадь. Девиц там набралось за ночь и утро предостаточно.

– Ого! – воскликнула Иве.

Из бакалейной лавки вдруг вышел Дигги, несущий в руках табличку, гвозди и молоток. Оглянувшись по сторонам, он стал прибивать табличку к столбу.

“Что там? Что там?” – пробежал любопытный гул по собравшимся девушкам. Дигги пожал плечами и отошел в сторонку. Одна девушка, что стояла ближе всех, громко прочла вслух:

“Собщаем, што ачередной атбор помошницы г-жи Мителицы переносица на осемнадцатое число полетника в два часа пополудни у храма Селестины. Приносим звинения”.

Раздался гул разочарования и шквал ругательств.

Рози прищурилась и недовольно сказала:

– Вот ведь грамотей!

Девушки-претендентки стали в недовольстве расходиться.

– Это ты подговорила Дигги написать новое объявление, да? – прошептала Иве и пихнула сестру локтем в бок.

– Ой, ты чего творишь? Ну, не буду отрицать.

– Ему же попадет!

– Будет наука! Тем более, я ему два золотых из вчерашних отдала. Так что, он не в убытке.

– И поцелуй? – подняла Иве бровь.

– Угу, – кивнула Рози и скривилась.

Дигги выждал, когда толпа разойдется, вынес гвоздодер и убрал табличку. При этом он заговорщицки подмигнул Розетте.

На площади помимо сестер Эдегор осталась лишь одна девушка, которая была то ли глуховата, то ли глуповата и не поняла, почему все расходятся. Но теперь она стояла в очереди первой, Рози и Иве – вторые, и за ними собралось еще с десяток опоздавших.

Все они выстроились в ряд, за исключением Иветты, которая встала чуть поодаль, чтобы наблюдать за процессом, и принялись ждать.

Наконец, на площади показался невысокий упитанный мужчина с блестящей лысиной, которого все в Мюлле преотлично знали как бургомистра. Он достал пергамент и стал вписывать порядок и имена девиц, желающих принять участие в отборе.

Иве и не заметила, как рядом с ним словно из ниоткуда возникла дряхлая старуха в красном плаще. Почти все лицо ее скрывал глубокий капюшон. Но то, что открывалось взору – выглядело пугающе. Иве всмотрелась пристальнее, пытаясь запомнить все как следует.

Однако, провести у такого человека в услужении несколько месяцев – испытание не из простых. Одни только руки, со вздувшимися голубыми венами, длинными желтоватыми ногтями и стянутой кожей вызывали оторопь.

Даже не поздоровавшись и не произнеся каких-либо вступительных слов, Метелица тут же указала пальцем на девушку, стоявшую первой.

– Нет! – проскрипела она.

– СЛЕДУЮЩАЯ! – выкрикнул бургомистр.

Рози сделала шаг вперед. От Иве не укрылось, что сестрица задержала дыхание.

Метелица взяла Рози за подбородок и взглянула ей в глаза. Не отвергнув и не одобрив, старуха хмыкнула и произнесла:

– Посмотрим следующих. Что-то мало девиц нынче собралось.

– Следующая! – подозвал бургомистр, Рози в растерянности встала в сторонке.

Так старуха прошла всех девушек, говоря “нет” каждой из них.

Затем она остановила свой взгляд на стоявшей в стороне Иве и громко спросила у нее:

– Ama saata dekoohler do hobta gun?*

– Не хочу, – тихо ответила Иве.

Старуха поджала узкие губы, выражая недовольство ответом, но проворчала:

– Я никого не принуждаю. Ладно, давайте эту! – она показала на Рози и добавила бургомистру. – Первым днем осени лично привези ее к моему дому.

Тот поклонился.

После этого она развернулась, сделала два шага в сторону лавок и растворилась в воздухе, будто ее здесь и не было.

– Как зовут тебя, и на какой улице ты живешь? – спросил он Рози.

Та ответила, раскрасневшись от счастья:

– Розетта Эдегор, переулок Бронников.

“Девица Эдегор, пер. Бронников”, – нацарапал бургомистр на пергаменте.

– Смотри, не подведи, – серьезно сказал он Рози. – Раз уж вызвалась, изволь в назначенное время быть готова. С Метелицей не шутят.

– Я готовее всех! – воскликнула та с жаром.

– Да хранит тебя Селестина, – сказал бургомистр и удалился восвояси, испытывая облегчение, что ежегодная формальность выполнена.

Рози подскочила к сестре, и после того, как они крепко обнялись, затараторила:

– Ууу, видала, какая страшная? А что она у тебя спросила? Это на каком языке? А ты такая в ответ “не хочу”? Ну она так долго думала, у меня сердце так и ухнуло. Думаю, сейчас, как выберет не меня! И все! Не будет у меня золота! А если у меня не получится снег сделать? Хотя, такого не может быть. Представь, выхожу я из ворот, и сразу передник готовлю, а на меня так и сыплются золотые монеты, драгоценные каменья, перстни, ожерелья!

– Ага.

– Ну что, Рози, готова вернуться домой, как смоляное чучелко? – подошел к ним Дигги. – С тебя еще золотой, как договаривались, ииии… – он постучал пальцем по своей щеке.

– На, золотой. И все! – Рози вложила ему в ладонь тяжелую монету, которую Дигги тут же убрал в кармашек.

– Эй, сестра Розетты… – сказал Дигги.

– Её зовут Иве, – подсказала Рози.

– Точно, Иве, все время забываю. Ты же вроде картинки рисовать любишь, да? Говорят, скоро в Бьё приезжает большой художник из Фьорса. Картины свои будет всем показывать за деньги. Может, и тебе поглядеть захочется! Хотя за глупость такую еще деньги платить.

– А что за художник? – оживилась Иве.

– Забыл. Что-то на Дэ.. или на Тэ…

– Гиссарион? – спросила Иве с надеждой в глазах.

– Да, точно он!

– Не может этого быть!

Глава седьмая

в которой Иве потратила пять сребрушек, два медячка, и получила аж тридцать золотых

Иве потратила две сребрушки, чтобы добраться до Бьё. Еще один золотой она держала в кармашке за пазухой на обратный путь с небольшим запасом: мало ли что в дороге случится. Рози из кожи вон лезла, чтобы составить сестре компанию и побывать в новом для себя месте. Но оплачивать два места сначала в почтовой телеге до Вильхово, а затем в четырехместной карете до Бьё было слишком большой расточительностью. Да и матушку одну с той поры, как их домик посетили кредиторы отца, надолго они старались не оставлять.

Не успела Иве выйти в центре городка, уж очень похожего своим видом на Мюлль, как в небе разразилось целое светопреставление. Засверкали молнии, сначала вдалеке, а потом будто над головой забухал гром, ветер закрутил пыль на площади серыми вихрями, на макушку упали крупные и еще пока редкие капли.

Иве, бережно удерживая обмотанные ветошью холсты на подрамниках и стараясь уберечь их от влаги, заскочила под козырёк булочной.

Судя по деревянной доске с объявлениями здесь же под козырьком, именно это заведение служило в Бье колыбелью всех новостей. Иве пробежалась глазами по всему написанному и отыскала то, что ее интересовало: “Выставка полотен самого именитого художника столицы Видмана Гиссариона будет проходить в течение недели в здании артефактории. Выразить свое восхищение мэтру можно будет там же в полдень”.

Дверь булочной открылась и на крыльцо вышел местный “Дигги” с намерением оторвать от доски одно из объявлений.

Иве, обычно стеснявшаяся первой заводить разговор, пересилила себя и обратилась к пареньку:

– Не подскажешь, где здесь артефактория?

– Купи булку, скажу, – ответил тот.

– Но мне не нужна булка…

– А я не бесплатный оракул! Та, что подешевле – медячок, – грубо оборвал ее парень.

“Вот бы Рози ему сейчас задала!” – подумала девушка, но бойкой сестры рядом не было. Она купила самую дешевую плюшку и поняла, что не имеет понятия о том, который сейчас час.

– А сколько сейчас времени, скажи, пожалуйста?

Из булочной Иве выбежала с двумя ненужными ей плюшками под проливной дождь – до полудня оставалась пара минут, а сколько художник пробудет на выставке – неизвестно.

В артефакториях продавались зелья и предметы, которые содержали в себе хоть капельку волшебства. Конечно, редкой вещицы вроде шапки-невидимки или камень-древа в обычной лавке не сыщешь, но в целом и простые штуки вроде достань-петли пользовались спросом у зажиточного населения. В небольших городах не было мест, отведенных для художественных выставок, поэтому месту назначения Иве не удивилась.

Она добежала до артефактории, вымокнув до нитки. Там оплатила сребрушку за вход.

Внутри девушка внимательно огляделась, пытаясь при этом хоть как-то привести себя в порядок. Часть полок, предназначенных для размещения магических товаров была освобождена, часть сдвинута вглубь зала. Все освободившееся пространство занимали картины в золоченых рамах, расставленные на напольных подставках. Мимо полотен с задумчивым видом прогуливались хорошо одетые горожане.

Иве зачесала мокрые волосы назад, понимая, что приличнее от этого ее вид не стал, и аккуратно отогнула со своих работ ткань – слава Селестине, холсты остались сухими!

Возле одного пейзажа, собрав вокруг себя несколько восторженных дам, стоял изысканно одетый мужчина, и что-то с воодушевлением рассказывал, указывая на картину. Дамы вглядывались в детали полотна и с восхищенным согласием кивали.

Да это же сам Гиссарион! Почему-то Иве представляла себе его как убеленного сединами пожилого господина, исполненного неспешной мудрости. А оказалось, что художник выглядит совсем иначе: приземистый, с широкими ладонями и толстыми пальцами, свои слова он сопровождал оживленной жестикуляцией. От внимательного взгляда девушки не укрылось, что мэтр не пренебрегает подкрашиванием волос выжимкой из черной казии. Иве испытала разочарование: ее кумир оказался больше похожим на продавца из скобяной лавки, чем на творца шедевров. Она тут же отругала себя за такие мысли: ведь талант выбирает человека не по внешности. Девушка подошла поближе, чтобы уловить разговор:

– … лишь истинно разбирающийся в искусстве человек может оценить художественное богатство сего полотна. Смешение оттенков, тонкая работа с деталями, филигранно исполненный переход света в тень… Вы только взгляните, как лежат блики на листве!

– Это потрясающе! – выдохнула одна горожанка.

– Вот, вы это ощущаете! – сказал ей Гиссарион с одобрением. – В вас развито чувство прекрасного!

– Очевидно, что вы вложили в эту работу всю душу! – похвалила другая дама. – Теперь ясно, почему ваши картины так высоко ценятся и дорого стоят!

Иве присмотрелась к карточке с ценой в углу рамы: сто двадцать золотых! Целое состояние! Вот, что значит настоящий талант вкупе с мастерством.

– Совершенно верно, дорогая моя! – ответил даме художник. – Всю душу вложил! А душа не может продаваться дешево!

Иве сделала круг по залу, восхищенно разглядывая работы мастера. Картины, действительно, были хороши. И что показалось Иве самым замечательным: они все были очень разными. Гиссарион не придерживался одного направления: он пробовал себя в разных. Отличались даже способы наслоения краски, величина мазков, общее настроение. На каждой стояла размашистая подпись с фамилией художника.

Он умолк, давая возможность дамам принять решение о покупке. Иве снова нерешительно подошла поближе, размышляя о том, как бы ей спросить мнения мастера о своих работах. Но Гиссарион сам обратил на нее внимание:

– Интересуешься живописью, красавица?

Иве смутилась от такого вольного обращения, и показала на свои завернутые в тряпки холсты.

– Я принесла свои работы, господин Гиссарион. Я ваша большая поклонница, и хотела бы спросить вашего мнения по поводу них.

– Вот как? – поднял брови художник. – Обожди немного, пока я тут закончу, и мы побеседуем.

Иве обошла еще на два круга выставку, когда мэтр подозвал ее к себе. Они прошли за высокую стойку, где обычно находился продавец артефактов, сейчас это место пустовало.

– Показывай, – бросил он, вальяжно усаживаясь на стул.

Иве достала сначала свою зимнюю зарисовку, затем портрет матушки, смущенно позировавшей ей возле окна, и наконец, свою гордость – весенний пейзаж с зайцем. Гиссарион смотрел работы в полном молчании, отчего у Иве душа ушла в пятки. Особенно долго он разглядывал последний холст, после чего хмыкнул и протянул:

– Работы, милая девушка, весьма сырые. Откуда ты, говоришь, прибыла?

– Из Мюлля, – торопливо сообщила Иве.

– Ну, для Мюлля, возможно, сойдет. Но, нет в них, знаешь ли, полета мысли, что ли. Скудненько, скучненько… В столицу с ними ехать тебе не вижу смысла. Только деньги на поездку зря тратить. Там каждый второй такое выдает! Прости мне, мою откровенность, но хуже нет, чем падать с высоты своих ложных надежд. Не желаю тебе такой участи!

На Иве в этот момент словно словно упала кузнечная наковальня, которая раздавила ее вместе со всеми мечтами, такое она испытала острое разочарование в самой себе. И на что надеялась, когда ехала сюда со своими глупыми картинками?

– Ну-ну, только не нужно грустить! – ободряюще сказал ей Гиссарион. – Ах, вот, я уже чувствую себя страшным человеком. А хочешь, я куплю твои работы?

– Нет, спасибо, – пробормотала Иве, которой хотелось бросить свои картины на пол и растоптать их ногами.

– Ну что ты, я заплачу по пять золотых за каждую. Ведь ты моя поклонница! Будут напоминать мне о народной любви, так сказать.

В Мюлле за свое художничество Иве выручила деньги лишь единожды, когда расписала розами и завитушками ворота портному. Пятнадцать золотых – было более чем щедрое предложение.

– Ведь небогато живете, да? – продолжал жалеть ее художник, видя что девушка замешкалась. – Тридцать золотых за все.

Он выложил три аккуратных желтых столбика на стол.

Иве переборола свою гордость, сгребла деньги со стола в свой кармашек и выбежала из артефактории, оставив три холста Гиссариону.

И так ей было стыдно за то, что она такая жалкая, и что ей подали милостыню, а хуже того, что она милостыню эту приняла, что не видя ничего перед собой, она добежала по разлившимся после ливня лужам до булочной, забрызгав весь подол платья почти до самых коленей.

Она не видела, как художник дождался, когда артефактория опустеет, закрыл дверь изнутри и снова сел за стол. Там он еще раз внимательно осмотрел картины Иве, задерживая взгляд подолгу на каждой. Затем воскликнул сам себе:

– Потрясающе, за зайца не меньше двух сотен выставлю!

Взял черный уголек и размашисто написал в нижнем правом углу каждой: “ВГиссарион”.

Под козырьком булочной возился местный “Дигги”, приспосабливая новое объявление. Он оглянулся на девушку:

– Эк тебя искусство-то потрепало! Впечатлительная! Булку будешь, даром?

Иве отрицательно помотала головой.

– Гляди, чего, – он показал на табличку. – Молодой король жениться удумал! Пишут, что любая девица может принять участие в отборе! Даже такая унылая, как ты!

Иве заночевала у тетки в Вильхово и добралась до дома только на следующий день. Как только она переступила порог дома, то взяла свою сумку с красками, оставшиеся холсты, подрамники, мольберт и закрыла в темном сарае.

Целый день она не разговаривала ни с матушкой, ни с Рози, которые уж было надумали себе всяких ужасов. А вечером пересказала все, как было, и выложила деньги. Те поохали, поахали, выказали все свое сочувствие, какое могли, но деньгам были несказанно рады. Иве от этого легче не стало, а как будто только хуже.

Рози обняла сестру и воскликнула:

– Вот видишь, все-таки принесли твои картинки доход! А мы-то не верили! Зря ты все в сарай закинула!

Но самой диковинной новостью для Рози стало то, что во дворце будет проходить настоящий отбор невест. Сердечко у нее так и застучало. Одно только досаждало: на отбор нужно было прибыть к последнему дню лета, а в первый день осени она должна была явиться к госпоже Метелице на службу. Всю ночь она не сомкнула глаза, обдумывая дело со всех сторон.

Глава восьмая

в которой Дагмар пьет чай, а Рози принимает решение

Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец.

Колдун, чародей, маг, волшебник – все это есть названия человека, наделенного волей богини чудесным даром волшбы. Принято думать, что колдуны злы, волшебники добры, чародеи обязательно должны носить колпак со звездочками, а маги иметь длинную седую бороду и чудесный посох. Но все это условности, которые лишь отражают отношение людей к тому или иному одаренному. По какому признаку Селестина сеет зёрна дара в ту или иную судьбу – никому не ведомо, может быть, что-то необыкновенное видит в их дальнейших жизнях, а может, просто, разносит вместе с ветром, как маковые зернышки.

Убить чародея непросто – “маковых зерен” не так много у богини, чтобы она тратила их впустую. Поэтому каждый одаренный наделяется бессмертием. Если мы, конечно, ведем речь об истинном маге, а не простом заговаривателе капель для артефактории. Но и это утверждение не абсолютно: там, где есть человеческая воля, найдется обходной путь любому утверждению, пусть даже продиктованному высшими силами.

Бессмертие не было равно отсутствию боли и усталости, это Дагмар знал не понаслышке. За двести лет службы престолу Фьоренхолле его раз пять только пытались убить ножом, дважды сбрасывали с высоты, не единожды травили ядами. Бывали и стычки с другими магами, после которых оставались самые долго и скверно заживающие раны и шрамы, что не разглаживались даже волшебными средствами.

Серповидный след, оставленный на животе огненным магическим шаром, уже десять лет напоминал ему о том, что где-то в глубине самой темной чащи Брендонхольма, в укрытой от посторонних глаз природой и магией темнице, заточен колдун, когда-то наделенный самой великой силой, которую только встречал Дагмар.

В королевском дворце Дагмар занимал отдельный флигель с собственной библиотекой, в которой он чаще всего и находился. На балконе у него была обустроена обсерватория, где он вел наблюдения за небесными светилами. Сейчас Дагмар размышлял, расставляя и классифицируя по новой системе, книги на полках. Это занятие его успокаивало и настраивало мысли на нужный лад.