Последняя роза Дивеллона

Вера Платонова «Последняя роза Дивеллона»

Глава первая. Не жди многого

– Не жди многого, и тогда будет легче, – говорила старая бабка Вереск, подслеповато приглядываясь к моей коже и вырывая щипцами очередной волос. – Тиульбы – жестокие и закалённые воины, они не добиваются любви, а приходят и берут, что им надо. А уж повелитель у народа всегда таков, что преумножает эти качества многократно.

– Уй! – пискнула я, когда она уже в сотый раз больно прищипнула кожу.

– Что ж поделать, – вместо извинений говорила она, – если уж самой старой положено собирать молодую невесту. А глаза мои давно потеряли зоркость. Тебя мы берегли, Цветочек, от дурных мыслей, от случайных взглядов, от опасных свиданий, от лишних разговоров, что могли породить никчёмные домыслы… Ни одна из дев Дивеллона так зорко не охранялась, как ты. И если вожаку тиульбов нужна первозданная чистота, какая только может быть на этом свете, он её получит. Дивеллон никогда не обманывает тех, кто готов защитить его от беды. Так повелось издревле, что сила наша не в воинах, а в чистоте. И сейчас тиульбы готовы за тебя отдавать свои жизни, сохраняя их нашим сынам и дочерям.

В комнате было прохладно, а мне приходилось лежать на постели у окна совсем обнажённой, чтобы Вереск не пропустила ни одного волоса.

– Но что будет потом, когда они заберут меня из дома и я останусь на этой суровой земле совсем одна?

– Никто не может этого знать, моя девочка. – Вереск отвернулась, будто ей захотелось кашлянуть, но я-то знала, что она пытается скрыть предательскую слезинку. Ей было меня жаль.

И от этого вокруг сердца сжимался тяжёлый железный обруч.

– Что из себя представляет этот Айволин Дегориан, мне неизвестно, кроме того, что он обещал нам за принцессу Дивеллона свою защиту… Каков он: добр или зол, весел или угрюм, – того не ведаю. Знаю лишь, что у тиульбов женщина, выходя замуж, попадает полностью во владение супруга. И как только опустит муж полог семейного ложа, отныне она должна во всём ему угождать и повиноваться. Даже если будет он жесток, она не смеет никому жаловаться на свою горькую долю. Её же, бедную, осудят первой.

Я тут уже и вовсе всхлипнула, даже не пытаясь сдержать слёз.

– Ну полно, полно тебе, не для того я тебе этого говорила, чтобы ты слёзы заранее лила. – Старуха погладила меня жёсткой рукой. – Хотя лучше поплачь здесь и сейчас. Но как только выйдешь из этой комнаты – больше ни одной слезинки. Никогда. С того момента будешь ты уже не наш Цветочек, Иммериль. Не ты за нами будешь, а мы укроемся за тобой, вся наша долина и люди, её населяющие, когда ненавистные аторхи придут за нашими землями, нашими домами, нашей кровью, – мы все посмотрим на тебя с надеждой.

Аторхи! Одно только слово это внушало ужас в сердца привыкших к миру жителей Дивеллона. Откуда они взялись? Словно однажды выбрались из-под земли и покатились по миру, захватывая всё новые и новые территории. Они не выдвигали требований и не договаривались ни с кем. Словно порождения чьего-то злого умысла, они появились из ниоткуда и не преследовали иной цели, кроме как захватывать и уничтожать. Тёмные лицом и волосами, с дикими глазами и острыми зубами, в битвах они не жалели ни своих, ни чужих. Когда-то они казались далёкой угрозой, отголоски которой доносились до нас с того конца мира. Теперь же они шли по материку, и небольшие отряды были замечены не так далеко от нашей долины.

– Вереск, почему мы не можем закрыть большие ворота и спастись здесь, в долине Сиреневых Роз, заготовить еду, всё необходимое и переждать самое страшное время? Тиульбы, демарфены, иттеросы – все воинственные народы уже объединяются, чтобы дать бой аторхам; так говорили вчера перехожие странники, что пережидали снежную бурю в малом зале. Пока они будут сражаться, мы сможем молиться за них тем богам, которым они служат. Мы будем внушать их воинам храбрость и отвагу, готовить заговорённое вино, заготавливать священные травы и исцелять их раны…

– Потому что не всё так просто, – прервала мои размышления Вереск. – Ты просто ещё дитё малое, хоть и вошла в возраст невесты.

В дверь забарабанили.

– Тиульбы едут! За принцессой!

Обруч на сердце сжался с невыносимой силой. Мне захотелось соскочить с постели, одеться и бежать что есть мочи куда глаза глядят. Кровь прилила к лицу, и Вереск, чувствуя это, сжала крепко мою руку и строго произнесла:

– Держись, Цветочек. От тебя сейчас зависит слишком многое. Глупо думать, что правители живут как им вздумается, в угоду своим капризам и пожеланиям. Одним своим рождением вы уже должны. Должны людям, которые ждут от вас защиты. И ты должна. У тебя было много времени жить беззаботно, у многих и того нет. А теперь пришло время отдать долг.

– Я не могу. – Я вдруг затряслась мелкой дрожью, как осиновый листочек, когда поняла, что вот-вот меня вырвут из родного дома и увезут в страну, о которой я толком ничего и не знаю.

– Можешь! – грозно прикрикнула на меня Вереск. – И будешь. Будешь тёплым воском и сладким мёдом для Айволина, пока есть угроза для Дивеллона. Будешь улыбаться и мыть ему ноги.

– Я принцесса Долины! Я не буду никому мыть ноги!

– Тогда ты обречёшь нас всех на мучительную смерть. Ложись, я ещё не закончила!

– А-а-а-а! – Я топнула ногой, но, повиновавшись, улеглась назад, пока дневной свет позволял моей троюродной бабке разглядеть хоть что-то, иначе она истыкает меня щипцами наугад.

Глава вторая. Достаточные доказательства

– Вереск, Цветочек. – Малышка Мидара стучала кулачками в дверь. – Впустите!

– Чего тебе? – Старуха, которая прикалывала к моей голове тонкую золотую сеточку, закрывающую лицо, распахнула дверь.

– Там все вас ждут уже так сильно, что не могут. Владыка Иммерион устал глядеть то и дело на двери.

– Ай, сломалась булавка! – недовольно проворчала Вереск. – Мидарка, сбегай в мою комнату, принеси, только такие нужны. К этой вуали другие не идут. А хотя… Ты не найдёшь, я сама. Подождут, никуда не денутся. Не простолюдинку собираем всё-таки, а принцессу Священных Земель.

Она тяжело зашагала из комнаты, иногда издавая тяжёлые вздохи и причитания.

Мидара, шустренькая и пресмышлёная девчушка, которой было ещё лет пять до того, чтобы заневеститься, вдруг шлёпнулась передо мной на коленки и обняла за ногу:

– Цветочек, миленькая, не ходи туда, уж лучше помереть! Вот, вот, на… Я принесла тебе. – Она вынула из кармана маленький золотой кинжальчик в крошечных ножнах, пригодный разве что для очистки яблок от кожуры. – Вот, не смотри, что он маленький, он очень острый. Не надо тебе замуж… Не надо туда!

– Да что такое-то? Отлепись уже от моей ноги, малышка! Я ж не могу не выйти! – попыталась я её успокоить, принимая в руки ножны.

– А то! Я недавно узнала от Шиялки, что помогает на кухне посуду мыть… про замуж! У них младшая кухарка на днях вступила в брак с селянином, и Шиялка им вина понесла в опочивальню, да замешкалась по дороге: там котёнок мяукал, она его побежала изловить… А когда донесла кувшин…

– Да что ж ты узнала?! – воскликнула я в нетерпении, думая, что хуже моего положения уже не сыщешь.

– А то, – торопливо зашептала Мидара, с ужасом заглядывая огромными карими глазищами в мои глаза, – что на брачном ложе происходят ужасные вещи. Как только мужчина ложится с женщиной на постель, между ног у него вырастает палка… Вот такая! – Она развела руки в стороны. – И он начинает этой палкой жену свою колотить так страшно, что та плачет и кричит! Я не хочу, чтоб тебя били палкой, ты такая хорошая. Ты со мной и в башенки играла, и песенки сочиняла, венки научила плести по-хитрому.

– Может, это не у всех так, может, селянин тот кухаркин хворый какой? – испуганно переспросила я.

– У всех! – зарыдала Мидарка, размазывая слёзы по щекам. – У всех! Шиялка спрашивала у своих, те посмеялись над ней, но рассказали!

Тут уже я не выдержала и тоже заревела.

– Это что здесь деется? А ну, иди отсюда, – заругалась вернувшаяся с золотыми булавками Вереск. – Скажи, что скоро выйдет невеста!

Застав нас с Мидаркой ревущими навзрыд в объятиях друг друга, она совершенно вышла из себя.

– Несправедливо это! – выкрикнула девчушка старухе, поднимаясь на ноги и утирая мокрый нос рукой. – Почему она должна за всех страдать? Нечестно!

– А ну, кыш! – прикрикнула на неё моя прабабка и заворчала: – Всё сбили, волосы порастрепали… Это что ж произошло тут?

– Ничего, – ответила я, глядя безжизненным взглядом в стену и сжимая в руках украшенный янтарными бусинами кошелёчек, в который припрятала Мидаркин подарочек.

– Про слёзы помни!

– Угу.

***

В большом зале на высоком серебряном троне, украшенном искусными цветами из драгоценных металлов и камней, восседал правитель Священных Земель, владыка долины Сиреневых роз, род которого шёл аж от светлых ведов, что владели тайными знаниями. Долина же и была последним оплотом в мире, где бережно сохраняли крупицы древних знаний. Был владыка Иммерион мрачен, как никогда, ведь за всю долгую жизнь было дано ему всего три дочери и ни одного сына. И двум старшим дочерям судьбой было начертано рано покинуть этот мир и отправиться в царство спящих цветов. Две глубокие борозды печали и горя пересекали его лоб, и сейчас уже почти наметилась третья. Младшую, самую позднюю дочь, Иммериль, он так рьяно берёг от внешнего мира, что и вовсе не думал, что когда-то отдаст её в руки чужого мужчины.

Пятеро тиульбов стояли напротив трона, все как на подбор высокие и широкоплечие, с лицами, заросшими жёсткой щетиной за время пути в Долину роз, – и то, что видел он, ему не нравилось.

– И кто же из вас Айволин Дегориан? – нахмурившись, спросил он, понимая, что ни один из прибывших чужеземцев не имеет знаков власти на своей одежде.

Темноволосый тиульб с Т-образным шрамом на левой щеке сделал шаг вперёд и взял слово:

– Король тиульбов Айволин Первый сейчас возглавляет отряды, что бьются с аторхами у подножия Лысой горы на границе Демарфы и Солоса…

– Как зовут тебя? – прервал его король.

– Килиан Борх, ваше величество. Я правая рука короля, и только мне он доверил сопроводить вашу дочь в Излаумор. И это лично отобранные мной закалённые и опытные воины, которые обеспечат принцессе безопасность в пути. – Он указал на других четверых воинов.

Иммерион поднялся на ноги и, поддавшись порыву гнева, воскликнул:

– Я отдаю Дегориану, простолюдину, силой и хитростью заполучившему трон тиульбов в свои руки, самое ценное, что осталось у меня и моего народа, последнюю розу Дивеллона, а он не утруждает себя лично явиться за ней? Какое оскорбление! В Иммериль течёт кровь ведов и многих поколений королей Долины! И ваш безродный властитель должен ценить оказанную ему честь!

Борх при этом не выказал ни малейшего замешательства или попытки оправдать своего правителя, более того, он проявил ещё большую наглость, произнеся:

– Мы можем оставить вашу дочь вам, владыка Иммерион, и сейчас же покинуть Долину Роз. Мы можем перед этим даже принести свои извинения. Но когда у ваших ворот встанет орда аторхов, ни один тиульб не придёт вам на помощь. Надеюсь, вы тоже это понимаете.

При этих словах он легко коснулся широкой ладонью рукояти меча, что висел у него на поясе.

– … Дегориану, простолюдину… – донеслись до меня, стоявшей за дверями зала, слова отца.

Меня отдают простолюдину! Обычному человеку! Принцессу Дивеллона – простолюдину!

Кровь прилила к лицу. Вереск дёрнула меня за руку и открыла двери, буквально втолкнув меня внутрь.

– Преклоните колени и опустите глаза, тиульбы, – не меняя своего ворчливого тона, но гораздо громче обычного сказала она. – Идёт та, на кого вы не достойны бросить даже одного взгляда.

В серебряном длинном платье, окутанная золотой сеткой с головы до ног, я ступила в комнату, сохраняя величие поступи и прямую спину.

Пятеро мужчин не пали ниц, но склонили головы в знак уважения невесте своего короля.

Отец приблизился ко мне и крепко обнял, сказав на ухо лишь: «Прости меня, дочь».

– У тебя не было выбора, я знаю, – ответила я тихо, до конца не веря своим же словам. Неужели правда другого пути не нашлось?

Вереск распорядилась вынести многочисленные свёртки, корзины и сундуки с моими вещами и приданым, но Борх и тут вмешался:

– В Излауморе есть всё, что понадобится госпоже, она не будет ни в чём нуждаться, но поедем мы налегке. Чем меньше будет внимания к процессии, тем безопаснее для её высочества. Но для начала я хотел бы убедиться, что мы забираем с собой именно королевскую розу, а не простой полевой цветок. Поднимите вуаль, принцесса! – обратился он ко мне.

Я выждала паузу, чтобы наглец не думал, что я буду выполнять все его пожелания сию секунду, тем более подобного оскорбительного рода. И взглянула на отца: тот медленно кивнул мне, прикрыв глаза. Тогда я неторопливо взялась одной рукой за край вуали, которую Вереск с таким тщанием прикрепляла к волосам, другой – вынула заколки. Золотая сеть упала к ногам, открыв взглядам густые локоны светло-сиреневого оттенка, точно такого же, что имели розы из нашего сада. Они, как и я, были последними в мире из тех, кто хранил в себе отголоски рода первых светлых ведов.

– Достаточное доказательство? – спросил отец Борха.

– Более чем. – Он невольно склонил голову, поражённый увиденным.

Глава третья. Неожиданная встреча

Зима в моей родной Долине отличается от зимы в остальном мире. Я знаю это по рассказам тех, кто был в других государствах. Наша зима особенная, она не обижает живых существ. Ни один человек не замёрз насмерть в Долине Сиреневых Роз. Бывает, что вода в деревянной кадке, которую забыли занести в дом, промёрзнет на всю толщину, да так, что кадка потрескается; а выпивоха, что перебрал вина в питейной и улёгся посреди улицы, утром встанет, отряхнётся и, поёживаясь, побредёт домой. Говорят, что она не трогает только своих, но ни об одном замёрзшем у нас чужаке мне тоже слышать не доводилось.

Тиульбы притащили к Великому дому уродливую одноместную повозку, которая выглядела так убого, что даже глядеть на неё мне было оскорбительно. Моя собственная зимняя колесница, обитая мехом, с подножкой из резного тиса, стояла неподалёку, затейливо украшенная, лёгкая, изящная, тёплая.

Но Борх был непреклонен и здесь. Что толку от хвалёных закалённых воинов, если они то и дело приговаривают о какой-то опасности? Неужели тиульбы так трусливы?

Перед тем как мне ступить на подножку этого чёрного сундука, годного больше для перевозки прогорклого масла, чем людей, старая Вереск не выдержала и схватила Борха за рукав:

– Позволь мне с ней поехать! Я не доставлю хлопот, вы меня даже и не заметите!

Но тот, не меняя интонации, ответил, как и прежде на все просьбы, своё одинаковое «нет».

Тогда Вереск выкинула вовсе удивительную штуку, которой никто от неё не ожидал. Она ловко вынула из моей головы золотую острую шпильку, слегка задев кожу, и оцарапала ей руку Борха, который занимался тем, что распрягал свою лошадь, чтобы поставить её в пару с той, что повезёт мою колесницу. Тот от неожиданности дёрнул локтем и ударил старуху в грудь. Вереск отшатнулась, и её подхватило на руки несколько человек. Я не сдержала крика ужаса и подбежала к ней с тревогой, что тиульб зашиб её насмерть. Много ли нужно дряхлому человеку?

– Ты что творишь, старая? – крикнул Борх, ошалело глядя на неё.

А Вереск старыми, скрюченными пальцами творила знаки, о смысле которых никогда мне не рассказывала.

– Раз не дал мне её сберечь, теперь это твоё дело. Я увязала тебя с ней. Коль с девочкой случится что – твой конец наступит быстро.

– Уезжаем! – крикнул Борх, делая вид, что не принял всерьёз случившееся, но было ясно, что слова Вереск произвели на него впечатление. По крайней мере, я углядела в его взгляде смятение, быстро сменившееся показным равнодушием. Но меня с детства учили замечать всё, что можно увидеть глазами. И немного догадываться о том, чего увидеть глазами нельзя.

Народу у крыльца столпилось много: откуда только узнали, что меня выдают за тиульба? Пятеро иноземцев жителям Долины не пришлись по душе. Все видели тяжесть моего положения, ибо это чувство висело в воздухе, словно меч, подвешенный на волоске.

Тем унизительнее было, согнувшись в поясе, проталкиваться внутрь убогой колесницы, где были набросаны меховые одеяла, такими же одеялами меня кто-то укрыл сверху. В ногах у меня стоял небольшой ларец с ведовскими снадобьями (не все из них я понимала и знала) и недавно сорванной сиреневой розой. Мужчины, кроме Борха, ехали верхом. Тот же занял небольшой приступочек на моей колеснице, чтобы править лошадьми.

– Куда везут нашу принцессу? – переговаривались в толпе. – Куда её везут?

Я услышала властный отцовский голос, который призвал людей к спокойствию. Лошади, запряжённые в мою горе-колесницу, тронулись с места. Кто-то запустил камнем в нашу процессию, и тиульб, ехавший от меня по правую руку, громко выругался. Они пришпорили коней. Меня качало, как в очень быстрой колыбели, благо меховые одеяла не позволяли телу больно биться о стенки экипажа. Узкое окошко, больше похожее на бойницу в башенке, не позволяло наслаждаться видами Долины, хотя я надеялась на это последнее утешение, да и света давало ровно столько, чтобы можно было различать: день сейчас или ночь.

Было темно, тесно и безысходно. Казалось, что для меня в этой жизни не будет ничего хорошего. Всадники преимущественно молчали, изредка обмениваясь короткими фразами, касавшимися выбора дороги.

Я постаралась расположиться так, чтобы тело затекало как можно меньше, и, прикрыв глаза, вся обратилась в слух, почти видя четверых всадников, едущих по краям моей колесницы, и пятого, что сидел впереди и правил лошадьми. Через три-четыре шааза* я уже знала, как зовут каждого из них. И различала их голоса по сказанным, пусть даже очень тихо, словам.

В Долине Роз не было воинов, наши мастера не славились умением искусно создавать оружие, в наших питейных не собирались толпы почитателей кулачных боёв. Но всякий, от простого селянина до главного ведуна в храме, понимал, что имя человека может иной раз стать оружием, разящим не хуже меча из закалённой стали. Оно же может послужить средством, сохранившим от падения в объятия смерти.

Даррох, Ворон, Десволин, Туман. И Килиан Борх. Так звали моих сопровождающих. Надо полагать, что двое из них, а именно чернобровый и остроносый Ворон, и Туман, обладатель бороды с большой долей проседи, носили вместо имён прозвища. Даррох и Десволин – родовые имена. Но это не меняло сути.

К вечеру мы покинули Долину, и стало ощутимо холодать. Я закуталась в одеяла так, что наружу выглядывал лишь кончик носа. Как всадники переносили этот холод, укрываясь лишь тонкими шерстяными плащами, для меня было и вовсе загадкой.

Борх скомандовал остановку.

Мне остановка требовалась уже достаточно давно, ведь и принцессы имеют нужды, обусловленные телесными необходимостями. Но как объяснить эту потребность пятерым мужчинам?

Хвала предкам-ведам, Борх велел всем отвернуться, подавая мне руку и помогая выбраться из клетушки, от путешествия в которой у меня, несмотря на все попытки размяться, затекли конечности. И сам также повернул голову в сторону.

Сыскав средь деревьев подходящее местечко, я кое-как справилась с одеялами и юбками, и к большой своей радости, смешанной с изрядной долей унижения, свершила всё, что требуется. Затем расправила сложные одежды в обратном порядке. Впереди меня скрипнул снег под чьими-то шагами. Я подняла глаза и увидела то, что заставило меня оглушительно взвизгнуть. Точнее сказать – того.

Держась одной рукой за голую ветвь дерева, склонив голову, на меня с интересом смотрел человек с тёмно-синей, почти чёрной, кожей и ярко-жёлтыми белками глаз. Одет он был как оборванец. Но и это было бы не так страшно, как его улыбка, обнажившая ряды заострённых, чёрных на вершинках зубов. Вот тогда-то я и завизжала.

– Аторх! – крикнул Ворон.

Глава четвертая. Первые потери

Еле слышно просвистел воздух возле моего уха – это клинок Килиана мелькнул на мгновение серебристым отблеском, в тот же миг Десволин грубо дёрнул меня за локоть, оттаскивая подальше от аторха.

Он, Ворон и Даррох как по команде обнажили мечи, окружили меня с трёх сторон и замерли, напряжённые, как натянутые струны. Туман мягко обходил пятачок заснеженной земли, который мы занимали, вглядываясь в сумеречный лес, который вдруг стал выглядеть жутким и враждебным.

В просвете между плащами Десволина и Дарроха я разглядела, как Борх отпинывает в сторону нечто круглое – голову чудовища? Было страшно и одновременно любопытно: я ведь ни разу не видела ни одного аторха, только слышала о них да ещё видела рисунки, которые передавались из рук в руки и разносились по миру перехожими людьми.

– Едем дальше! Привала не будет! – хмуря тёмные брови, сказал командир нашего маленького отряда.

– Ну, один аторх – не самое страшное, что могло произойти! – сказал самый молодой из тиульбов, русоволосый Десволин, который был истинным исполином и обладал таким широким разворотом плеч, что в шерстяном плаще выглядел просто горой. Я читала в его голосе самонадеянность.

– Только где ж ты видел, чтобы они бродили поодиночке? – Туман, кажется, понимал немного больше и не разделял его спокойствия. – Что-то его приманило.

– А главное, так близко к Долине… – присоединился к нему Килиан. – Напугалась? – Он посмотрел он на меня с долей участия во взгляде.

Почему тиульб решил вдруг, что после происшедшего он может так запросто обращаться ко мне, как к одной из своих низкородных подружек, было неясно. Но, положа руку на сердце, страху я натерпелась большого. Однако их разговор испугал меня сильнее самого аторха: эти страшные твари были совсем близко к моему дому. Кто знает, может быть, жертва моя будет напрасной, и я даже не успею достигнуть Излаумора, прежде чем орда темнозубых монстров… Впрочем, не будем об этом даже помышлять.

Но тиульбам знать о моих страхах было ни к чему, поэтому я повела плечами настолько выразительно, насколько это можно было сделать внутри мехового одеяла, и молча проследовала в свою куриную клетушку на колёсах. Все в мгновение ока расселись по коням, и клетушка вновь покатила. Воины, думая, что я ничего не слышу, переговаривались.

– Видали, какая? – тихо засмеялся Десволин, уверенный, что скрип колёс и цокот копыт заглушают для меня его слова.

– Такое чудо вижу впервые, – ответил ему Туман. – Как будто куколку фарфоровую везём. Дурные у меня предчувствия, ох, дурные…

– И у меня также, – кашлянул Борх.

– А я впервые вижу и девку с сиреневыми волосами, и аторха, который вместо того, чтобы сразу кинуться и разорвать добычу, стоит и любуется на неё, – мрачно подытожил Ворон.

– Даррох, ты чего думаешь? – спросил неугомонный Десволин, у которого вдруг развязался язык.

– Я думаю, что дело наше неблагодарное и шкурами рискуем мы зазря, – со вздохом пояснил рыжий тиульб, который по причине недостатка зубов сильно шепелявил.

– Это почему это?

– А потому как, даже если мы благополучно доставим Айволину невесту в Излаумор, Волчица тут же придушит её. И хорошо, если только её, а не вместе с нашим королём, удумавшим обжениться.

Тут уши напряглись на пределе своих природных возможностей. О какой волчице идёт речь?

– Айна проглотит и не поморщится. Это да, – хохотнул Десволин.

– Заткнитесь уже, – буркнул на них Килиан Борх. – Едем молча. Ждём желтоглазых.

Дальше воцарилось молчание. Под однообразное покачивание и шорох колёс я погрузилась в глубокий сон.

Во сне мне виделись сиреневые розы, цветущие зимой в нашем саду, отец, обнимающий сестёр, которые так и остались навсегда малышками, и Вереск, чертящая охраняющие знаки стоя на крыльце Великого дома.

– Ты больше не Цветочек, – сказала она мне вновь и начертала очередной знак оберега. – Прощай, Иммериль.

Она ушла! Я широко раскрыла глаза с полным осознанием того, что наша с ней незримая связь вдруг лопнула. Удар Борха убил её или Вереск, добровольно передавая ему ответственность за меня, отдала то, что удерживало её в живых?

Что-то было не так. Моя повозка стояла на месте. Негромкое ржание издала лошадь Ворона справа от меня. Я вслушалась и попыталась разглядеть в узенькое окошко хоть что‑то, но стояла глубокая ночь и тьма кромешная. Судя по звуку мягкого приземления, Десволин спешился. Остальные уже стояли на ногах. Тихо-тихо вынул меч из ножен Даррох.

Они чего-то ждут. Я выхватила из кошелька кинжал, казавшийся мне не грознее зубочистки, и сжала его рукой, отчего ладонь накрыла почти всё лезвие.