Спасти Ивановку

Да, далеко идти, еще и через лес. А так бы хотелось там побродить, ведь кто знает, может, найдутся памятники предков, может, даже с фотографиями, ну хоть глазком на них взглянуть! Однако, Ирине Игоревне и так непривычно было оттого, что такая большая территория и так мало людей. А тут идти через лес, через реку и опять через лес. Впрочем, она заметила, что тут никто никого не боится, ведь вокруг все свои, односельчане. Нет никаких заезжих чужаков, гастролеров, даже бродячих собак нигде не видно.

– Вы случайно не знали Куриловых и Романовских?

– Куриловых знала, тетя Аня Курилова жила возле церкви. А Романовские… фамилия знакомая вроде…

Обойдя озеро с противоположной стороны, она увидела стройного красивого белого лебедя на траве, совсем рядом. Какой-то дедушка с палочкой ласково с ним разговаривал, называл Петрушей.

– А его лебедушку как зовут? – поинтересовалась Ирина Игоревна.

– Мы еще не дали ей имя, – взглянул на подошедшую местный житель, – ее совсем недавно из Петербурга привезли для Петруши. Он без пары скучал очень, а теперь вот, они вместе.

– Так может, скоро и птенцы появятся.

– А как же, конечно, появятся. А чайки, тоже парочка, сами здесь поселились. Мимо пролетали, остановились отдохнуть, да так и остались. Видят же, что так хорошо, никто не обижает.

– А на зиму птицы здесь не останутся?

– Что вы, конечно, не останутся. На зиму их переводят в специальное помещение с искусственным водоемом. Специалисты там за ними ухаживают. А озеро будут расширять, благоустраивать, обещают, что в следующем году и лотосы опять зацветут.

Какие здесь люди простые и добрые, – в который раз подивилась Ирина Игоревна. К кому ни подойди, все так дружелюбно разговаривают, даже не зная, кто я и откуда. Теперь я понимаю, почему папа всю жизнь с таким теплом и благодарностью вспоминал своего деда Тимофея Ивановича, моего прадеда. Тут даже незнакомые дети со мной здороваются на каждом шагу, а у нас в городе соседи по площадке не здороваются, только грызутся, кто чье место на парковке занял, кто во сколько шумит да кого достали соседские собаки.

В офисах сплошь высокомерные злобные начальники, на каждом шагу интриги и склоки, буллинг и травля своих же сотрудников.

То ли дело предки наши – жили себе в селах, работали на земле со своими семьями, никаких начальников-самодуров, никаких интриг коллег, никакой травли.

За озером располагался шикарный детский парк. Из динамиков лилась приятная современная музыка, по пути встречалось множество красивых цветных скульптур животных и мультяшных героев. Были тут целые семейства слонов, быков, оленей. На лавочке сидел Чиполлино, в тени деревьев стояли волк и заяц из «Ну, погоди!», кот Матроскин, кот Леопольд и Кот в сапогах. Ближе к забору стояли качели и карусели.

Выйдя из парка, Ирина Игоревна увидела высокую стеллу и пошла к ней по асфальтированной тропинке среди высоких деревьев.

Это была высокая белая стелла с изображением скорбящей японской женщины и надписью на русском и японском языках: «С чувством покаяния и глубокой скорби жителям Ивановки от народа Японии, от Сайто Рокуро и его единомышленников. 1995 год». На самой верхушке стеллы, среди облаков в лучах солнца возвышался православный крест.

То есть в 1919 году японцы натворили здесь дел, и не прошло ста лет, как они раскаялись.

Ирина Игоревна вздрогнула, вспомнив рассказы бабушки о том, что творилось здесь в тот страшный день 22 марта 1919 года во время Гражданской войны и нашествия интервентов.

Ну что, теперь надо искать краеведческий музей. Женщина у озера говорила, что он где-то за вторым озером.

Пройдя через деревянный мост, Ирина Игоревна вышла к деревянной синей церкви, которая в этот день оказалась закрытой. Совсем недалеко от нее было здание краеведческого музея.

Она осмотрела все экспонаты и фотографии, прочитала все материалы, попадавшиеся на пути.

Затем вышла в зал, посвященный нападению интервентов в 1919 году. На центральной стене висела огромная картина с изображением горящей Ивановки.

Под картиной, в стеклянном столе, лежали пожелтевшие от времени листы бумаги с фамилиями, набранными на пишущей машинке. Очень много листов с фамилиями. Среди них нашлась и надпись: «Курилов Иван Спиридонович, 50 лет». Фамилия прапрадеда в списках жертв японской интервенции и белогвардейцев. Только не был он никакой жертвой, он был настоящим героем.

Ирина Игоревна остановила проходившую смотрительницу музея.

– Скажите, а как пройти к этому обелиску? Который изображен на той фотографии?

– А это недалеко от стеллы, рядом со школой искусств. Кстати, эта школа была образована еще до революции, тоже наша гордость. Там еще в те времена обучали детей музыке и рисованию. И вот дойдете до этой школы, и справа от нее будет сосновая рощица. Это и есть место захоронения всех погибших в тот день. Правда, нет как таковых могил и надгробий, просто один обелиск. Можно туда и цветочки положить, и поклониться. А у вас кто-то из родственников погиб?

– Да, прапрадеду японцы голову отрубили – за то, что попытался вызволить людей из горящего амбара.

Смотрительница аж вскрикнула.

– Нелюди, сколько людей расстреляли в тот день, скольких сожгли!

– Прапрадед мой, Иван Спиридонович, начал открывать дверь амбара, в который загнали людей, чтобы сжечь. Японцы попытались его оттащить, но он только плечами повел и отряхнул их с себя. Он высокий был, сильный, статный, красивый. Амбар уже занимался огнем, люди внутри подняли крышу, и некоторые успели выскочить, но их японцы безжалостно расстреляли. Прапрадед тем временем сбил приколоченную доску с амбара, и еще несколько человек смогли выскочить. Тогда один подлый японец ухитрился прыгнуть чуть ли не выше своего роста и саблей снес Ивану Спиридоновичу голову.

– Ваш предок настоящий герой. Вы нашли его в этих списках, нашли его фамилию?

– Да, – ответила Ирина Игоревна.

– Вы знаете, мы к каждому церковному празднику эти списки переписываем и относим в церковь, и там о них молятся, за каждого погибшего молятся и проводят службы. Так что вы не переживайте, о душе вашего родственника здесь заботятся.

– Спасибо вам большое.

– В те страшные дни все тела привозили в церковь и отпевали. А потом увозили туда, где сейчас сосновая рощица, и там хоронили. На это несколько дней ушло, ведь так много было погибших, более пятисот человек!

– Как? – удивилась Ирина Игоревна. – А в источниках указывают цифру двести пятьдесят семь человек.

– Так это только те, кого опознали, чьи фамилии известны. А были еще и неопознанные, так что на самом деле пятьсот и более человек.

– Какой же это ужас!

– А в этой школе искусств, – смотрительница понизила голос, – которая рядом с захоронением, до сих пор странные вещи происходят, знаете ли…

– Что-то сверхъестественное?

– Да, там часто слышат потусторонние голоса, причем самые разные люди их слышат. Не могут же все они врать.

– Да я и не удивляюсь, такая энергетика мощная. Вы представляете, сколько людей в тот день неожиданно, в один миг, умерли, а сколько людей горевали! У моего прапрадеда шестеро детей было, почти все уже взрослые, со своими женами и детьми, представляете, какое горе было для них всех.

– Я сама в этой школе однажды ощутила что-то странное, – продолжала смотрительница. – Пришла туда дочку забрать, захожу в пустой кабинет рисования, и вдруг чувствую чье-то присутствие. Хотя пустой кабинет, заметьте! Потом слышу – двое людей стаканами чокаются и выпивают. Я застыла. И тут слышу – опять чокаются, стаканы звенят и вроде как осколки на пол посыпались! И вдруг такой грохот, как будто тело со стула свалилось! Я думала, поседею от ужаса. Выбежала из кабинета, а навстречу идет учительница музыки. А у меня на лице, видимо, все написано было. Она так понимающе на меня посмотрела. А потом мне дочка рассказала, что они как-то решили в этом кабинете своей группой сфотографироваться. Так вот, на фотографиях, кроме детей, оказались белые полупрозрачные тени!

– Да, энергия человеческая никуда не девается, – со вздохом согласилась Ирина Игоревна.

Вскоре она уже стояла возле школы искусств. Справа от школы она увидела ту самую сосновую рощицу и белый обелиск.

Спохватилась, что цветов с собой нет, но что поделаешь, по пути не нашлось цветочного магазина. И в сумке, как нарочно, ни конфет, ни сигарет, ничего, что можно было бы положить на эту землю. На стадионе возле школы, впрочем, росли какие-то дикие цветочки. Нарвав их, Ирина Игоревна с небольшим букетиком вошла в сосновую рощицу.

Побродила немного по траве, среди деревьев, потом негромко сказала:

– Деда Курилов, прапрадед мой! Я твоя праправнучка. Я хотела тебе сказать, что мы все тебя помним, хоть и видели только на фотографии. Все твои внуки, правнуки и праправнуки, – мы все тебя помним и очень любим! Низкий тебе поклон.

Ирина Игоревна поклонилась до самой земли.

Последний раз она плакала на улице, когда ей было четыре года, и мама сказала тогда тете Оле: