Литера «Тау»

Сальвадор не стал спорить, несмотря на свою уверенность в том, что будь на его месте Ансгар – все узнали бы правду сразу же. Он так же считал, что Маньяк с Турком в случае с Мерцем не стали бы и пытаться действовать путем угроз и насилия. Во всяком случае, Сальвадор не мог себе такого представить. С кем угодно, только не с ним. Было в некроманте нечто, лишающее этот процесс удовольствия.

– А теперь я расскажу о том, что случилось на днях, – продолжил Сальвадор, явно намеренный выговориться полностью, досуха.

*

Некогда, говоря об отсутствии у себя личной жизни, Сальвадор немного лукавил. Была у него личная жизнь. Только вот он не очень хорошо знал, что за персона, помимо него самого, принимает в ней участие. Он даже долго не понимал, какого она пола. Он называл ее «Призраком».

Началось все со странного письма, подложенного под дверь. Мол, выключайте, пожалуйста, свет в подъезде, когда приходите позже полуночи, а то лампочка зря горит. Вы ведь такой замечательный человек и так всем нравитесь.

Сальвадор стал выключать. Однажды за лампочку заткнули еще одно письмо – длинное, написанное мелким почерком. Мол, вижу вас каждый день, можно к вам прийти. Но так, чтобы вы видели моего лица. Это важно.

Сальвадор был так заинтригован, что согласился.

Призрак носил просторные одежды и маску с вуалью. Теперь перед каждым своим приходом он писал Сальвадору на мобильный телефон: «Я приду во столько-то». И, открыв дверь ровно в это время, Сальвадор заставал его на пороге. Человек в маске кивал, входил в квартиру и доставал листок с программой вечера. Обычно это выглядело как «Сегодня мы сначала смотрим кино, а потом пьем чай».

Сальвадор никогда не слышал голоса человека в маске, и не видел его рук – те всегда были в перчатках. Иногда, наблюдая за движениями, он подозревал в нем женщину, но потом сам себя опровергал. Иногда ему казалось, что под маской его посещает не один человек, а разные. Но и это тоже не казалось достоверным, потому что по росту и звуку дыхания эти люди совершенно не отличались.

Сальвадору нравилась конфиденциальность. На месте человека в маске он мог воображать кого угодно, а поскольку связь их была односторонней – маска не позволяла до себя дотрагиваться, – то и говорить при этом он мог что угодно. Маске всегда нравилось то, что он говорил, и как выглядел. И Сальвадор позволял ей выражать свое им восхищение любыми доступными ей путями и порой сам удивлялся тому, сколькими способами можно общаться с человеком, не позволяя ему себя видеть.

Говорили они о странных вещах.

– Сегодня я пытался перевоплотиться, – говорил Сальвадор. – Я подражал иному голосу, иначе строил фразы, и даже цифры, которыми я мысленно считаю, из-за этого стали других цветов.

«Ты не боялся утратить себя?» – письменно спрашивал Призрак.

– Я утрачивал себя не единожды, – признался Сальвадор. – Иногда мне кажется, что моя суть – в череде этих неизбежных утрат.

«Ты никогда не выйдешь за рамки определенного круга личностей, которых ты можешь изобразить».

Порой он думал, что маска не раскрывает себя из-за того, что считает свою внешность неудачной. И он не настаивал на развиртуализации.

– Знаешь, – говорил Сальвадор своему странному визави, – я после тебя с нормальными людьми общаться не смогу. Видимые люди уже давно кажутся мне пресными и даже пугающими.

«Если таким образом я убиваю тебя, то это хорошо. Что может быть лучше, чем разрушать, сострадая!».

От этого пафоса немного коробило, но в то же время – он волновал. В бытовом разговоре, заметил Сальвадор, такая характеристика как «инфантильная женщина-гот» может прозвучать пренебрежительно, но общаясь с таковой, легко втянуться.

– Ну, хотя бы скажи, какого ты пола, – попросил он однажды. – Как это ни парадоксально, воображению, чтобы развернуться, нужны хоть какие-то рамки.

Призрак нарисовал на бумаге кружок. Потом, помедлив, пририсовал сверху стрелочку.

– Не верю, – сказал Сальвадор.

Призрак пожал плечами и дополнил картину крестиком снизу. После чего перечеркнул рисунок и нарисовал крестик побольше, схожий с могильным.

– А нарисуй кота, – попросил Сальвадор.

Он забыл, что неплохо умея рисовать сам, он мог многое сказать о человеке по его рисунку. О характере каждого своего ученика он узнавал все, стоило ему только посмотреть на то, что тот изображал на парте или на полях черновика.

Призрак послушался и нарисовал кота.

В тот день они пили чай и молчали. Сальвадор, внезапно понявший, кто такой Призрак, не мог говорить. А Призрак не понимал, почему он молчит.

*

После его ухода Сальвадор понял, что остро нуждается хоть в ком-то. С кем можно поделиться своей тайной, потому что хранить ее дальше не было сил. Он позвонил Ирине, и она честно поговорила с ним на лестничной клетке, потому что дома спал ребенок, а у него был очень плохой сон.

– Скажи, не бывало ли у тебя, – начал он вежливо, – таких моментов, когда ты готова умереть, если тебе не с кем поговорить?

– Эти моменты, – сказала Ирика, – у меня происходили постоянно. До замужества. Но сейчас мне всегда есть с кем говорить. Правда, есть один… один вопрос, который я хотела бы обсудить не дома. Но, наверно, я не скоро смогу это сделать.

– А мне позволено будет полюбопытствовать относительно если не сути, то хотя бы природы этого вопроса?

– Я вижу странные сны, – она улыбнулась. – Когда мне удается толком уснуть.

– Я думал, муж на то и существует, чтобы с ним обсуждать сны, – удивился Сальвадор. – По крайней мере, будь у меня жена, я бы привлекал ее к обсуждению снов, не стесняясь.

– Ты в последнее время стал совсем нечуткий, – Ирика тихо засмеялась. – Сны не про Мишку. С ним такое не обсудишь, мало ли, что ему в голову взбредет.

– Наверно, напоминать излишне, но я все же рискну обратить твое внимание на собственную персону. Со мной можно обсудить сны не про Мишку.

Ирика задумалась.

– Хорошо, что напомнил. Ты – свободный человек. Ты не хочешь поговорить с этими… ну, про которых ты мне рассказывал? – спросила она с таким растерянным выражением лица, что Сальвадор насторожился.

– Я почувствовал, что наш диалог вышел к важной для тебя теме, – сказал он. – Не строй коварных замыслов, проси прямо. Я готов исполнить.

– Тогда вспомни некроманта и его зомби. Ты еще говорил, мы вместе замерзали в степи глухой. Когда воскрешали Ай Поха.

– Некромант и его зомби сейчас в далекой деревне, куда меня приглашали в принципе, но не приглашали конкретно.

– Включи свой дипломатический талант на полную мощность. Пожалуйста, Валя. Я хочу, чтобы ты отвез этому Ансгару письмо. Мне нужно знать, что за события я вижу во сне. Бред это или правда.

– Ты можешь спросить у меня.

– А если речь идет о вещах, которые знает только он? А что, имею право спросить. Он у меня три месяца жизни отнял.

Посмотрев на нее пристально, Сальвадор вздохнул.

– Я тебе завидую, – сказал он. – У тебя и муж, и Ансгар. Нормальная личная жизнь. А у меня какой-то бред вместо этого.

Ему было неспокойно. Но вообще-то Ирина права – возможно, все эти дела давно минувших дней можно было и не обсуждать ни с кем. Главное – сменить обстановку. И уехать от Призрака, а вернувшись, сменить квартиру, чтобы Призрак его уже точно не нашел. Скорее всего, ничего плохого, конечно, не произойдет, но воспоминания Сальвадору пробуждать не хотелось. Они были еще слишком тяжелыми. Неподъемными были.

*

– Призраком назвалась сестра Акима, Тося. Мы же с ней вместе рисовали стенгазету, и я очень хорошо помню ее руку. Как она изображает. В том числе и котов. Увидеть созданную ее рукой картинку – все равно, что увидеть ее лицо.

Сальвадор замолчал и, скосив взгляд, увидел, что Ансгар поежился.