– Он атеистом был! – крикнули из толпы. На кричащего тут же зашикали – мало ли кем кто был, процедура одна для всех. Теперь ему один хрен все равно.
– Ага, атеистом, – отозвались из другой части толпы. – Алкоголиком он был… и бабником. Правда, когда стакан поднимал, говорил: «ну, с Богом»…
Теперь зашикали в другой части толпы. Всем не терпелось начать уже главное – поминки, и отходную попросили читать быстрее.
– Три часа, – негромко сказал доктор Мерц, обращаясь не то к Венере, не то к Ивану. Ваня на всякий случай кивнул, а Венера хлюпнула носом.
По традиции полагалось перед погребением поднести покойнику стакан водки и кусочек черного хлеба.
– Мы всегда будем помнить тебя, Николай Евсеич, – солидный мужчина в драповом пальто медленно прошествовал к украшенному цветами гробу. – Пусть земля тебе будет пухом!
Ансгар Мерц покосился на Ваню. Он впервые видел, чтобы на лице его помощника – натуры очень светлых помыслов – отражались столь темные мысли.
– Это лабазник Корней Савельевич, – охотно прошептала ему Венера на ухо. – Он тогда у Ваньки Маринку отбил, сволочь!
Между тем Корней Савельевич приблизился к гробу и аккуратно поставил свои приношения на специальный столик рядом.
– Вечная память! – воскликнул он трубно.
– Вечная память! – нестройно повторила истомившаяся толпа.
– Вечная, – проскрипел покойник, садясь в гробу, словно дитя в колыбели. Протянув руку, он схватил стакан, опрокинул внутрь, крякнул и потянулся за хлебом.
Толпа охнула и отшатнулась.
Что тут началось!
– Свят-свят-свят, – закрестилась Венера.
– А ты-то чего? – буркнул Ваня. – Ведь видела…
– Так все равно страшно!
Было действительно страшно, тем более что венчик с расколотого черепа воскрешенного сразу слетел, а волос у него было негусто.
– Я всегда говорила, – раздался голос из толпы, – брешут врачи! Такого топором не убьешь!
– Ура, товарищи! – воскликнул бывший председатель Укуринского колхоза «Красный Укур», почетный пенсионер, фамилии которого Ваня не помнил.
Все закричали «Ура».
Беннар, стоящий поодаль, невозмутимо писал в блокноте.
– Ах ты, сволочь! – крикнул вдруг кто-то. – Все еще жив! А ну отдавай канистру!
– Ой, мамоньки, – запоздало заголосили бабы.
Покойный между тем выплюнул то, что набрал в рот.
– Паленая водка! – крикнул он. – Не могли нормальной налить! Думаете – раз покойный, то все можно, да? Ну уж, дудки…
На лице некроманта внезапно отразилось самое настоящее страдание.
– Что это с вами, Ансгар Фридрихович?! – тут же спохватилась Венера.
– Никакого уважения к смерти, – прошептал бледный доктор Мерц. – Никакого.
…Два дня Ваня откармливал шефа протертыми кабачками и парным молоком с ближайшей фермы. Генку обещали назавтра выпустить. Николай Евсеевич сказал, что на его жизнь покушался топором пьяный лабазник, и того забрали под следствие.
А на третий день снова прибежала Венера.
– Ансгар Фридрихович! Ансгар Фридрихович! – закричала она с порога. – Там… Николай Евсеевич… его, блин, опять убили, похоже… Не знаем кто! Но на этот раз врач говорит – точно помер. А следователь из прокуратуры приезжал – говорит, у всех стопроцентное алиби! И у Генки тоже – они там, в тюрьме его паспорт потеряли, только сегодня нашли, даже не выпустили еще, так что он тоже ни при чем… лабазника тоже выпустили. Бабы говорят – неудивительно, что Евсеича добили. Видимо, не у одного человека повод бить-то его был. Так уж он всех достал…
Венера говорила и говорила. Ансгар Фридрихович откинулся на подушки и закрыл глаза. Открыл их, только когда девушка покинула дом.
– Ваня, – велел он слабым голосом, – мне надо с Беннаром поговорить. Он сегодня уезжает…
Освальд только что вернулся из леса с корзинкой лисичек и пребывал в самом благодушном настроении.
– Прекрасная работа, коллега, – похвалил он доктора, поправляя ему подушки. – Просто прекрасная. Зря вы так переживали! И невинного человека спасли, и воскрешенный вовремя преставился…
– Освальд, – обвиняющим голосом произнес доктор Мерц, – зачем?
Освальд оставил подушки в покое и посерьезнел.
– Меня не допрашивали, – сказал он. – Я иностранный подданный. И вообще сегодня уеду.
– Это я понял, спасибо, – съязвил доктор и сел на кровати. – Начерта ты?..
Освальд потупился.
– Я догадался, – объяснил доктор, – по своему чемоданчику. В нем все было на месте. Сторожу было сорок пять, и он бы прожил еще столько, если бы не специальный яд. Яд был только у меня и у вас. Мой остался нетронутым. Следовательно?..
Освальд Беннар вздохнул.
– После воскрешения Николай стал трезвенником, – пробурчал он. – Но это еще не все. Он стал… как это у вас называется… гомосексуалистом. Я зашел в магазин за черным хлебом – он приставал ко мне. А я, знаете ли, гомофоб. Вот я и подумал, что раз он все равно уже умер, то по Кодексу я имею право вернуть его в то состояние, из которого он был вами извлечен. Простите, если я невольно нарушил ваши планы…
– Нет, что вы, доктор Беннар, – Ваня аккуратно вывел иностранца из комнаты, по большой дуге обогнув доктора Мерца, пребывающего в странном, очень странном настроении. – Зато теперь все будут с уважением относиться к смерти… да, с уважением. Как и подобает. Доктор Мерц будет доволен, поверьте мне.
Глава 3. Душа Генциана
– Дорогие дети! – голос учительницы просто лучился счастьем. – Сегодня мы приготовили вам сюрприз!
Дети перестали кидаться стульями. Вовочка даже остановил ладонь, поднятую над перекинутой им через собственное колено рукой Машеньки. Дети любили сюрпризы.
– На этом уроке, – с еще большим ликованием в голосе продолжила учительница, – нас ожидает встреча с удивительным, талантливым и, конечно, всем хорошо известным человеком – Джеком-Потрошителем! Джек научит вас, как правильно выслеживать жертву, покажет ее анатомию, научит уничтожать улики и обманывать полицейских, пуская их по ложному следу!
– А когда будут террористы? – спросила Машенька, выдергивая руку из рук Вовочки и показывая ему язык: мол, не успел – значит, опоздал. – Обещали календарики с террористами! «От Герострата до наших дней!»