Северный перевал

– Очень страшно? – шепнул он, глядя в упор неожиданно сочувствующим взглядом.

– Лучше, чем я ожидала, – честно призналась она, – на вас заживает как на кошке. Смотрите.

И спокойно подсунула ему под нос небольшое зеркало. Лэрд замер, уставившись в него, потом протянул руку и отобрал. Несколько минут вертел, изучая свое лицо с разных сторон и все мрачнея.

– Представляю, как это выглядело сразу, – наконец глухо буркнул он и Ильда решительно вынула зеркало из рук лэрда.

– Нет, не представляете, – хладнокровно заявила, начиная протирать шрамы смоченной в зелье ватой, – сейчас на вас можно смотреть спокойно. Вам еще повезло, что ножи у негодяев были очень острые… разрезы получились ровные. Такие быстрее заживают. Думаю, через пять – шесть дней вы будете выглядеть как прежде. Но сначала, конечно, придется прятать шрамы под пудрой в цвет остальной кожи.

– Не нужно меня успокаивать… – упрямо поджал он губы, и Ильда сочувственно улыбнулась в ответ.

Она и не успокаивает, просто он пока не осознал до конца, какого ужаса избежал. И это тоже неудивительно, людям в таких ситуациях всегда страшнее всего признать что непоправимая беда случилась именно с ними.

– И не смей меня жалеть! – неожиданно вспылил он, – я не переношу ни жалости, ни сочувствий!

– Ну и глупо, – оборвала Ильда, – потому что способность жалеть и сострадать – это самые лучшие и добрые человеческие качества. Нам объясняла настоятельница монастыря и я с нею полностью согласна. Просто сейчас вы имеете в виду вовсе не их, а бездушное лицемерие дам, пытающихся изобразить те чувства, которые им вовсе не присущи. И как вы думаете, почему? Инстинктивно, в глубине своего хитрого сознания, они понимают, что добрые нравятся всем больше злых и подлых, но стать такими просто не могут. Потому им остается лишь играть в благотворительность и лицемерно вещать о сочувствии к слабым и сирым. Но всех обмануть трудно… многие чувствуют фальшь. Поэтому и отказываются от любого проявления чужого сострадания, в глубине души опасаясь напороться на лживую подделку.

– А ты? – колко глянули на Ильду льдинки настороженных глаз.

– А я знахарка, – мягко улыбнулась она, – к нам просто не идут те одаренные, в ком чужая боль не вызывает живого отклика. Они идут в травницы, в аптекари, в гадалки и погодницы, иногда в садовницы. Туда где можно жить спокойно. Но это вам и без меня должно быть известно, с вашими способностями.

Он долго молчал, послушно поворачивая лицо, пока девушка протирала шрамы, мазала мазью и бережно заклеивала узкими полосками ткани.

– Завязывать не буду, так вам удобнее, но ради своего собственного здоровья, постарайтесь не трогать и не чесать. Швы еще слабоваты, лучше дня три поберечь.

– А что ты имела в виду, говоря про мои способности? – справился он вроде бы мельком, но напряженный взгляд выдал его тревогу.

– Дар мага. Или знахаря.

– Ты ошибаешься… – поднимаясь с подушек, сухо усмехнулся пациент – у меня нет и никогда не было дара.

– Как это нет?! – искренне возмутилась Ильда, – если я его чувствую? Нас специально учили различать… ведь лечение разное для обычных людей и одаренных. Но когда звери вас притащили… магии не ощущалось, я проверяла. Потому и бросала заклинание регенерации и заживления. Одаренным оно не требуется, у них организм сам в случаях опасности направляет всю магию на поддержание жизни. И борется до последнего, пока сила дара не иссякнет. А что же тогда, как не магия, помогло вам выжить в такой холод? Ведь звери притащили кусок льда… я не верила, что сумею вернуть вас к жизни.

– И где ты его чувствуешь? – недоверчиво спросил лэрд, смерив ее подозрительным взором.

– Тут, – теплая ладонь легла на солнечное сплетение, – в средоточии жизненных сил. Еще вчера ощутила… а сегодня он еще ярче. Но до мага пока далеко… знахарь или ведун. И скажите мне, как бы вы снимали свой панцирь, если у вас не было магии?

– А откуда ты знаешь… – опешил он и тотчас усмехнулся, – извини… не сообразил. Но это мне и самому теперь интересно… Раньше замки открывало кольцо, которое было у меня на пальце, а что открывает теперь – я даже не задумывался. Не до того как-то было. Хотя без магии это конечно невозможно… А скажи, Ильда, ты не могла принять за дар этот артефакт?

– Нет. Артефакт, пока его не касаешься, не активен. И никак не ощущается. А сила – она живая, теплая… ни с чем не перепутать. Я теперь вспомнила, бывали случаи, когда способности просыпались не с детства и не в период взросления, а в моменты смертельной опасности или душевного потрясения. Правда редко… но случается такое чудо.

– Если оно случилось, то я буду всю жизнь тебе благодарен, – признательно глянул лэрд.

– А я тут причем? – отказалась знахарка, – за эту ловушку вам придется благодарить врагов, да еще за то, что забрали все амулеты и оружие, оно небось тоже было заговоренное? Вот организму и неоткуда было взять силу, кроме как из спящего дара. А подпитывался он, как я начинаю подозревать, жизненной энергией… попросту – жировыми запасами, вот потому у вас такой голод… И как я сразу не поняла!

Она огорченно всплеснула руками, начиная сожалеть, что не кормила пациента почаще и поосновательнее.

– Зато теперь разобралась и мне объяснила, – попытался успокоить ее повеселевший пациент, – даже не жаль больше любимых кинжалов, которые палачи содрали вместе с перевязью.

– Нет, перевязь осталась, – отстраненно успокоила его Ильда, – я сама ее снимала. Там пряжка такая мудреная…

Она даже не успела договорить, как уже сообразила, что неизвестные злодеи все же сплоховали и недоглядели одну застежку.

– Где она? – с надеждой выдохнул пациент.

– У источника… так и валяется… – Ильда опрометью кинулась к двери.

– Я с тобой, – властно заявил он, не отставая ни на шаг, и знахарка не стала спорить.

Она почему-то чувствовала себя виноватой, будто спрятала перевязь нарочно, хотя это было абсолютно не так. Просто отшвырнула залитые кровью ремни в сторонку, чтоб не путались под ногами, и продолжала обливать потерпевшего водой, опасаясь лишь как бы он не умер, не дождавшись помощи.

В пещере как обычно было тепло, влажно и светло от расставленных по уступам и вдоль стен плошек и туесков с ведьминым мхом. В этом месте он рос и цвел особенно рясно. Пока лэрд изумленно озирался, Ильда оглядывала площадку, на которой в тот день стояла каталка. И наконец нашла под стеной среди обломков камней темную неопрятную кучку ремней.

– Вот она, – вскликнула облегченно, поднимая ее двумя пальцами.

Дар вмиг оказался рядом, почти вырвал у нее перекрученную, скукоженную перевязь и брезгливо сморщился.

– Что это?

– Кровь. Засохшая. – огрызнулась знахарка, вмиг забыв про всякое раскаяние, – а если вы не перестанете гримасничать, я снова заклею вас полотном и перевяжу.

– Извини… – выдавил он сквозь стиснутые зубы и не удержался от вопроса, – но на одежде же крови не было?

– Чем вы слушаете? – рассердилась Ильда, – Я же сказала – промазала одежду алхимическим раствором. От него кровь тает и теряет цвет. Все вещи были залиты… особенно грудь и плечи. Я думала, там тоже раны…

Она говорила все тише, глядя как внимательно пациент осматривает испорченную вещицу, хмыкая каждый раз, когда находит следы от срезанных пряжек и украшений. Несмотря на то, что пряжку, о которой говорила знахарка, он нашел довольно быстро, все равно проверил каждый ремешок и петлю.

– Спасибо, Ильда, – сказал он наконец, скрупулезно все оглядев и убедившись, что больше ничего не найти. – У тебя есть нож? Или ножницы?

– Может отнесем ее на кухню, я почищу… – примирительно предложила она.

– Не стоит. Вещь испорчена окончательно, осталось только выбросить.

– Еще чего… – буркнула она, – если вам не нужно – отдам наемникам, чинить упряжь, тут кожа хорошая.

– Как хочешь… – пожал он плечами, – только сначала нужно отрезать эту пряжку. Боюсь ошибиться, но похоже мне все-таки повезло. Точнее скажу, когда отмою ее.

– Может я отмою?

– И сам могу… не совсем белоручка, – отказался лэрд.

– Тогда проще отнести ее на кухню, – направилась к выходу Ильда, – я же все равно буду чистить.

– Ты и так целый день работаешь, – тихо ворчал пациент, шагая следом, словно зная, что она не выдержит, не смолчит.

– Так мне и положено, я же на службе. Но обычно зимой тут спокойно, даже тоскливо. Если ничего не делать – с ума сойти можно. Вот все и находят занятие по душе.

– А чем ты занимаешься? – Лэрд даже приостановился чтобы глянуть на нее.