Сага о халруджи. Последний исход. Книга четвертая

На каждом шагу мы оставляем клочки наших жизней. Нельзя, чтобы враги подобрали их. Враги везде. Он кружили с ними в бою, но их было слишком много. Так было всегда, так будет вовеки. Воин помнит своих врагов. Всех до единого. Они стали его совестью, которая никогда не спит. Он будет сражаться, даже если поражение кажется неизбежным. Будет безрассудно бросаться вперед, не думая о победе. «Поступая так, ты освободишься от грез», – обещал иман, но на пути халруджи оказалось слишком много дорог.

Учитель подобен игле, ученик подобен нитке. Я пришел за вами, Тигр Санагор. Я сварю в масле того, кто предал вас. Слышишь, Бертран? Я нанесу неожиданный удар по твоим сомнениям. Ударю по твоей решительности. Сокрушу твои порядки. Воспользуюсь твоими ошибками. Проникну в твои мысли. Извлеку выгоду из твоего страха.

Я – дракон, поднимающий коготь. Дьявол, озирающий океан. Феникс, танцующий с ветром.

И тут он услышал Магду. Ее слова были нежны, как капли дождя в выжженной пустыне.

– Когда моросит, кажется, что с неба падают бесчисленные волосы, – прошептала она. – Когда волосы человека меняют цвет, он стареет. После смерти нет ничего.

Остановись, Арлинг.

Халруджи показалось, что он с размаху врезался в каменную стену, которую кто-то возвел у него на пути. В голове затрещало, пыхнуло жаром, лицо опалило пламя, оставив след на щеках. Твердый пол стукнул его по коленям, шлепнул по ладоням, оглушил ударом по голове. Заставив себя подняться и стараясь не замечать волны тошноты, подкатывающейся к горлу, Регарди потушил пламя, жадно метнувшееся от упавшей свечи к ковру. Все чувства взбунтовались. В комнате не должно было пахнуть свежей весенней грязью, и грачей, которые водились только в Согдарии, здесь тоже не могло быть. Но они хрипло и надрывно кричали, зовя его пройти по сожженным мостам. Драгоценные минуты ушли на то, чтобы подняться. Его шатало, а ноги дрожали так, словно он обежал весь Балидет, не останавливаясь.

Сбив несколько столиков с декоративными фигурками, которые собирал Бертран, халруджи пополз туда, где оставил Аджухама. Как и все другие люди в комнате, Сейфуллах сидел, неподвижно застыв, словно восковая статуя. И хотя Арлинг ожидал подобного, результат удивлял. На тренировках в школе иман всегда останавливал его после часа кружения, на словах объясняя, что произойдет, если продолжить танец дальше. Когда Веор привел Арлинга к настоятелю, еще не было полуночи. Сейчас же за окном начинал брезжить рассвет.

Коснувшись Сейфуллаха, Регарди понял, что не знал, как выводить людей из того состояния, в которое повергал их танец. Иман рассказывал ему о гипнотической силе этих движений, но ничего не говорил о том, что делать после. Нашарив таз с водой, оставшейся после умывания Бертрана и удивляясь его тяжести, халруджи вылил его на голову Аджухама. Им нужно было спешить. Он не знал, сколько пройдет часов, прежде чем Бертран и другие серкеты очнутся. Возможно, у них были минуты. Хлопая Сейфуллаха по щекам, Регарди поймал себя на мысли, что думал о чем угодно, только не о том, что ему нужно убить предателя. То, что так хотелось сделать во время танца и до него, сейчас лишь усиливало тошноту. Он разберется с ним после, когда спасет учителя из Солнечной Комнаты.

Наконец, Сейфуллах зашевелился, и халруджи почувствовал облегчение. На какой-то миг ему показалось, что иман обманул его, и танец Атреи – еще одно оружие смерти.

– Что это было? – прохрипел Аджухам, тряся головой. – Откуда дым?

– Туман в глазах скоро пройдет, – устало ответил Регарди, поднимая его с пола. Больше для того, чтобы повиснуть на Сейфуллахе самому. Лучше не становилось, а тошнота в горле плавно переходила в усиливающуюся боль в животе.

– У нас мало времени, – прохрипел он, – Я не знаю, когда очнется Бертран, но утром сюда наверняка заглянут слуги. Нужно найти Солнечную Комнату. Дверь должна быть где-то здесь.

– Ты не станешь его убивать? – спросил Сейфуллах, указывая на настоятеля. Бертран сидел, откинувшись на подушки и, казалось, грезил наяву.

Арлингу не хотелось отвечать, и он неопределенно махнул рукой. Плохое предчувствие подсказывало, что у них было мало времени не потому, что скоро наступит утро, и в покоях настоятеля появятся Веор и другие серкеты. Халруджи волновало другое. Танец Атреи не только ввел в транс зрителей – он изменил его самого.

– Тогда это сделаю я, – фыркнул Аджухам и потянулся к мечу одного из серкетов.

– Нет, он умрет и без нашей помощи, – остановил его Регарди, – если не сейчас, то очень скоро.

Впервые ему не хотелось чьей-либо смерти.

***

В покоях настоятеля оказалось всего две комнаты. Та, в которой Бертран принимал гостей, и спальная. И хотя Арлинг не надеялся, что дверь в Солнечную Комнату, будет гостеприимно открыта, он был уверен, что они легко найдут ее. Комната, где спал Бертран, была круглой и находилась на большом карнизе, который выступал над телом башни, словно старый нарост. Вдоль стен тянулся ряд высоких окон, закрытых стеклами – редким материалом, завезенным из Согдарии. В Сикелии только самые богатые дома позволяли себе иметь стеклянные окна. Помимо стекла в спальне Бертрана хватало роскоши. Одеяла из тончайшего шелка, пухлые подушки, расшитые золотом, шкатулки с редкими минералами и драгоценностями, изящные вазы с засахаренными фруктами больше подходили для обстановки будуара сикелийской красавицы, чем для настоятеля древнего ордена отшельников.

Тщательно обыскав комнату и не найдя в ней потайного хода, Регарди со злости сорвал тяжелую ткань, которой было закрыто одно из окон. Мощный поток света залил тесное пространство, ослепив Сейфуллаха и заставив Арлинга почувствовать себя беспомощным. Ночь ушла, уступив место могучему пустынному солнцу. Сколько часов или минут понадобится Веору и другим серкетам, чтобы понять, что с настоятелем что-то произошло? Сколько времени будет спать Бертран, он тоже не знал. В голове настойчиво звенела мысль, что настоятеля лучше убить, но пока Арлинг отгонял ее, заставляя себя подождать еще немного. Впрочем, чего он ждал, тоже не было понятно.

Оставив ругающегося Сейфуллаха бегать по комнатам, халруджи присел на край роскошной постели, сопротивляясь желанию растянуться на шелковых простынях. Танец Атреи постепенно отпускал его, но в голове еще кружились золотые капли воспоминаний. Он не пытался освободиться от них, зная, что они останутся в нем надолго. Солукрай никогда не уходил быстро.

Они что-то делали не так. Слишком надеялись, слишком спешили. Слишком верили. А если не было Солнечной Комнаты? Если Бертран солгал ему, увлекшись игрой в слова?

– Что там наверху?

Вопрос Аджухама отвлек от мрачной меланхолии и заставил думать по-настоящему.

– Наверное, крыша, – пожал плечами Арлинг. – По словам Веора, это последний этаж.

– Странно, – хмыкнул Сейфуллах, высовываясь из окна. – Если смотреть снаружи, то до крыши еще салей пять или больше. В этой комнате потолки не высокие. Значит, над ней есть что-то еще. Карниз начинается отсюда, но тянется выше, почти до крыши. Голову даю на отсечение, что там Солнечная Комната. Если это она, лаз должен быть на потолке. Или нам нужно поискать лестницу.

Окрыленный идеей, Аджухам бросился обыскивать покои настоятеля с новыми силами, а Регарди заставил себя подняться и подойти к окну. Танец Атреи забрал у него больше сил, чем он думал, и халруджи чувствовал себя, как после изнурительной драки, которая закончилась не его победой.

Выглянув из окна, Арлинг с наслаждением втянул пустынный ветер, который, казалось, впитал все запахи мира. Ветер звал его в дорогу, но он застрял в этой башне, прирос к ней, словно лишай, который обильно покрывал стены Пустоши. Вытянув руку, Регарди погладил шершавый бок крепости и, отломив кусочек нароста, скинул его вниз. Ветер легко подхватил его, унеся к солнцу. Сумеет ли он поймать халруджи, когда его голова закружится, а пальцы разомкнутся? Арлинг никогда не умел летать – даже во сне.

– Сейфуллах, – окликнул он Аджухама. – Я заберусь на крышу, посмотрю что там. Если нагрянут серкеты или очнется Бертран, попробуй убедить их, что тебя тоже заколдовали, и ты очнулся недавно. Но лучше убегай.

– Не учи меня, – огрызнулся Сейфуллах. – Ты ведь говорил, что у тебя кружится голова. Если упадешь, я даже останков не соберу. Высота такая, что тебя размажет по стенам. Да и ветер слишком сильный. Может, выйдем из комнаты и поищем дверь снаружи, из коридора?

Но теперь Арлинг был почти уверен, что ему нужно наверх. Все указывало на то, что стоило поверить ветру еще раз.

– Я быстро, – ответил он, поспешно собирая декоративные шнуры, которыми были скреплены занавеси на окнах. Они не могли заменить хороший канат, но, сплетенные вместе, должны были выдержать вес человека. Или двух.

Сейфуллах пробурчал, что упрямство всегда было его худшей чертой, но задерживать не стал.

– Поторопись. А то мне придется открывать дверь Веору.

Арлинг махнул ему и вылез из окна. Туманная башня была выше, и ветер у ее стен бил сильнее, но шесть салей до крыши Пустоши дались с трудом. Голос внутри шептал о том, что ему лучше обвязать себя веревкой из шнуров, а другой конец обмотать вокруг ножки кровати Бертрана, но Регарди повесил самодельный канат на пояс и предпочел не думать о нем, пока пальцы не зацепились за козырек крыши. Если бы в тот момент, пока он полз по стене, в комнату ворвались серкеты, веревка, уходящая в окно, указала бы, куда исчез мастер танца. А он не хотел давать Скользящим подсказки. Хотя, когда однажды пальцы сорвались, ему подумалось, что драка с серкетами была бы лучшим вариантом, чем полет в неизвестность. Переведя дыхание, Арлинг нащупал край крыши свободной рукой и втянул себя на вершину цитадели.

Регарди не был зрячим, но, оказавшись на самой высокой точки башни, почувствовал, что у него захватило дух. Сухая корка такыра осталась далеко внизу, а небо давило на голову мягким брюхом. Несмотря на то, что солнце еще сливалось с горизонтом, от крыши веяло таким жаром, что халруджи поспешил скорее оторвать ладони, чтобы не обжечь их. Площадка была небольшой и находилась на отдалении от основного массива крыши крепости, которая ощущалась вдали. Уже занеся ногу для шага, он вдруг передумал и, опустившись на колени, пошарил руками впереди себя. Интуиция не обманула. Вместо камня пальцы нащупали стекло, которое успело нагреться. Вся крыша карниза была плотно усеяна каменными ячейками, в которые древние мастера искусно вплавили стекло. На ощупь оно отличалось от стекол, обычно украшавших окна жилых домов. Здесь оно казалось толще и теплее. В полдень крыша должна была превращаться в настоящую жаровню.

Халруджи задумался, не зная, что делать со своим открытием, когда снизу послышался голос. И доносился он не из раскрытого окна покоев Бертрана. Приглушенный, звук мог исходить только из одного места – из комнаты со стеклянным потолком, на крыше которой стоял Регарди. Из Солнечной Комнаты. И халруджи знал этот голос.

Разбить одну из стеклянных ячеек оказалось не просто, но Арлинг забыл о том, что состоял из плоти и крови. Близость учителя придавала сил. Через несколько ударов сапогом, стекло поддалось, треснуло и, наконец, осыпалось вниз острым дождем. Регарди оставалось только надеяться, что имана не задело.

Ячейка была узкой, но Арлинг сумел протиснуться, оцарапав плечи и ладони об осколки стекла, застрявшего в раме. Уже прыгая вниз, он вспомнил, что забыл определить высоту комнаты. Пол оказался ближе, чем он думал, и столкновение с ним болезненно отдалось в ногах. Регарди было наплевать. Он уже почувствовал имана и бросился к нему, надеясь, что тот еще жив.

Тигр Санагор лежал в центре на возвышении, похожим на низкий стол. Халруджи заставил себя не спешить и быстро исследовал комнату в поисках ловушек. Помещение было небольшим, он пересек его в пять шагов и наткнулся на каменную стену, уже нагретую солнцем. Комната оправдывала свое название. Солнечные лучи беспрепятственно проникали сквозь стекло, заполняя ее ярким светом и нагревая воздух. Если когда-то она и служила местом для изучения небесных тел, то сейчас превратилась в жестокую пыточную. Арлинг не знал, сколько иман находился в ней, но был уверен, что долго человеку в такой комнате не протянуть. Каким бы сильным и выносливым он не был. С него уже ручьями стекал пот, хотя он пробыл в ней всего минуту.

– Учитель, – позвал он имана, опускаясь рядом. – Очнитесь, я знаю, что вы живы. Я слышал ваш голос.

Он слышал не только его голос, но и дыхание. Хриплое, тяжелое дыхание человека, уставшего бороться за жизнь. На имане оставались какие-то тряпки, раньше бывшие одеждой, а сейчас едва прикрывающие израненное тело. Осторожно касаясь учителя, Арлинг быстро исследовал его. Большинство ран оказались ожогами, многие участки кожи были вздуты и покрыты волдырями, но переломов или глубоких повреждений он не обнаружил.

– Тише, Лин, не кричи, нельзя будить пайриков, – неожиданно прошептал иман.

Арлинг улыбнулся, пряча за улыбкой желание расцеловать кучеяра в сухие, впалые щеки. Он нашел учителя. Пусть раненого, зато живого. Большего не требовалось.

– Здесь нет пайриков, это я пришел за вами, – от волнения голос Регарди сорвался. – Я, васс`хан.

Он хотел сжать руку учителя, но вдруг обнаружил, что не может не только приподнять ее, но даже сдвинуть с места. Она была твердой и так плотно прижималась к каменной поверхности стола, словно приросла к нему, став его частью.

– Разве кто-нибудь может быть лучше тебя самого? – пробормотал иман, и Регарди понял, что тот бредил. Что ж, лучше, чем смертельное молчание.

– На одного человека рождается десять демонов. Они следуют за ним повсюду, нападая в самые уязвимые периоды жизни. И вонзают острые клыки под кожу. Такие горячие, обжигающе ледяные. Можно отдернуть руку от источника боли раньше, чем испытать ее. Мышцы движутся быстрее боли. Если не превратятся в камень.

Арлинг прикусил губу до крови, стараясь справиться с приступом страха. Пугал не бред имана, а то, что он не мог сдвинуть его с места. Оставив в покое руку учителя, Регарди взялся за плечи, потом за голову, подергал ногу. Результат был тот же – иман словно приклеился к камню. Обнаженные участки кожи спины и конечностей настолько плотно прижимались к столу, что он не смог бы вставить между ними и лезвия. Там же, где тело учителя было прикрыто одеждой, к столешнице намертво прилипла ткань.