Прохожим зубы свои скалил,
Загрызть грозил.
Там рыба «ТУПА» ртом хватала воздух,
Ох, как же было ей дышать не просто,
Поджаренная до румянца коксом,
Пускала паровозики в откос,
Бурлила маслом выдувая слюни,
Кот, вместо лески – рыбу ногтем улил,
Как Васька, тот, что слушает, да жрет.
На фонари ночные в стекле мата,
Мотыль, упитанно – мохнатый,
Крылом махал каштанового пледа,
Огнёвка плавилась,
Соленою казалась им победа,
Пить хотелось, горели трубы!
Хватали жадно пену пива – губы…
Лоснилось жиром тело,
А, вот душе чего то не хватало,
Душа болела, как душа болела!
Кололо сердце,
Псу – по человечьи,
А людям – по собачьи.
Горело все!
И был тот цвет красивый,
Рубин волос взъерошенной осины,
Что вся сгорая от стыда – дрожит.
Как вспомнит, что повесила Иуду,
Что грех ее давно открылся люду,
Трясется у дорожного креста.
Распутье, да беда…
На все четыре стороны иди…,
Но где узнать куда?
Похмелье…,
Словно после дикой пьянки,
Давно уже наскучили гулянки,
И все не так уж больно вроде, больше «по»
Сидишь на «точке»,
Как цветок в кашпо -Ядренна горечь!
Cachucha в тесной паре с Нага Морич, спелись,
Пылать хотели, но, не загорелись, тлели,
Огонь любви не зазвучал…
Колени моют волны, берег обмельчал,
Корабль разбитый в доску, нашел таки причал,
Пришвартовало, под ногами ползал,
Слюнявой пастью стопы целовал…
И жалился так больно пчело улей, до слез,
Лист желтый облетает у берез.
Кому-то все ж таки обрили бошку,
Облили йодом цвета «брюшко блошки»
Матрешку извлекают из матрешки.