Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

– Интересно, как бы ты повёл себя на моем месте? – усмехнулся в ответ Президент. – Насколько мы все знаем, ты всегда, с комсомольских времён, открещивался от любой реальной, самостоятельной работы…

– Именно. Чем чище погон, тем чище совесть. Кроме того, для руководящей работы, что в СССР, что сейчас, нужен набор личностных качеств, которых я полностью лишён. В подробности вдаваться не будем, неподходящий момент, да вы их и так знаете. Но ты-то наделён ими в достаточной мере. Следовательно, вопрос лишь в том, чтобы верно уловить момент, когда и какие из них следует пустить в ход, не ограничиваясь в средствах. Нравственно всё, что ведёт к достижению цели. Была бы цель достойной… – Литератор непроизвольно начал впадать в назидательный тон, больно уж момент был провоцирующий.

– А кто это вправе определять? – осведомился Президент.

– В данном случае – ты, если уж наделён мандатом и облечён доверием. Я во многом согласен с твоими «собеседниками», «защитниками реальности». Ситуация с этой самой реальностью действительно непростая и требует неординарных мер. «Александр» упомянул про «синдром Павла Первого». Доля истины в его словах есть. Ты ведь действительно имеешь в виду… Пусть не табакерку в висок и шёлковый шарфик, но что-то вроде «бунта элит», переходящего в «последнюю и окончательную» российскую смуту. А «защитники» – не боятся. Иван Грозный не боялся, ввёл, когда счёл нужным, опричнину, Пётр, Александр Третий, Сталин, наконец… Да и Ельцин, уже на наших глазах. – В ответ на протестующий возглас одного из друзей Литератор примиряюще улыбнулся: – Только не будем о нравственных оценках. Для каждого времени они свои. Атомную бомбардировку Хиросимы большинство граждан антигитлеровской коалиции восприняли с чувством глубокого удовлетворения. Как в то же время мир рукоплескал победам Красной Армии. Через недолгое время точки зрения на указанные события кардинально поменялись. То же касается и всего остального. Часовой на посту стреляет без предупреждения по нарушителю охраняемой территории и получает награду, не вникая в обстоятельства и личность убитого. Но одновременно казнь по суду безусловного преступника вызывает такие протесты, что фактически отменена в «цивилизованных странах». А американцы плевать на мнение «общечеловеков» хотели, прошу заметить, и проводят «санитарные чистки» и у себя дома, и за его пределами, везде, где можно это делать безнаказанно…

– Мы, кажется, отвлеклись, – сказал Философ.

– Отнюдь, – не согласился Литератор. – Я подвожу вас к мысли, что позиция «защитников» пусть и несколько прямолинейна, но зато рациональна. Если у нас с вами есть какие-то цели и идеалы, нужно проводить их в жизнь решительно и бескомпромиссно. Или бросить вёсла и… Куда вынесет. Одним словом, я за то, чтобы принять помощь кандидатов в союзники. Лучше всего после переговоров создать какой-то совместный координирующий орган. Другого выхода я просто не вижу. Иначе, не исключаю, могу пойти на личную унию с этими ребятами. Если позовут…

Сказано было так, чтобы присутствующим стало ясно – хоть и шутит товарищ, но не так уж и шутит.

– Стоп, – пресёк слишком длинный монолог товарища Президент. – Брэйнсторминг так брэйнсторминг. Твоя позиция ясна. Кто присоединяется?

С теми или иными оговорками позицию Литератора разделило незначительное, но большинство. Категорически против были Финансист, Юрист и, что показалось удивительным, Контрразведчик. Резоны двух первых были ясны и во многом совпадали с точкой зрения Президента. Угроза краха кое-как отлаженной экономической системы, серьёзные проблемы с важнейшими зарубежными партнёрами, почти тотальный слом всей правоохранительной и правоприменительной системы и полная неясность, что удастся выстроить взамен и удастся ли вообще хоть что-нибудь при нынешнем внутреннем и международном положении. Запаса прочности у страны почти не осталось.

Но вот Контрразведчик… Казалось бы, ему следовало обеими руками ухватиться за предложение «комитета». Неограниченные ведь возможности открываются.

Президент так и спросил.

– Ребята правы, – ответил тот. – С запасом прочности у нас плохо. Зато имеется масса желающих организовать десяток «цветных революций» сразу. И технически это не такая уж сложная задача. Особенно если и «друзья» захотят сыграть на этом поле. Ты ведь об этом тоже думал, признайся.

Немедленно вставил очередное слово Философ:

– Коллега просто боится конкуренции. С теми методиками, что якобы доступны «защитникам», ему и его структурам, как бы он лично к ним ни относился, в новых условиях светят только вторые, а то и третьи роли – мальчиков на подхвате и на побегушках. Вдобавок все наши разведки и контрразведки сами станут объектами наблюдения и разработок. Я правильно понял?

– И это правильно, – не стал кривить душой тот. – Такой «союз» непременно низведет нас до роли марионеток. Нам всем будут что-то сначала подсказывать, потом рекомендовать и, в конце концов, просто предписывать. И самостоятельности у нас в итоге не останется никакой, и способов противостоять давлению – тоже.

– А сейчас они есть? – осведомился Литератор. Казалось, ему диспут доставляет истинное удовольствие. Да так оно и было. Он оказался в своей стихии: всё, что раньше представлялось лишь играми разума его самого и «собратьев по перу», сейчас явилось совсем в ином свете. Будто бы богослов вдруг наяву встретился с объектами своей схоластической деятельности. И всем стало абсолютно ясно: нет больше у него другой цели, как вступить в личный контакт с «защитниками», по воле Президента или вопреки ей.

– Кто это может знать? – неохотно вымолвил Контрразведчик. – Демонстрация, на твой взгляд, выглядела убедительно, не спорю, – обратился он к Президенту. – Но что, если это была именно демонстрация, на пределе их возможностей? Предположим, их прибор способен только на то, что он изобразил. Прямой контакт через телеэкран, перенос некоторой материальной массы на километры, а может быть, всего лишь на метры. Мы ведь не знаем, откуда велась передача. То же и с якобы «жертвами». Достаточно простой фокус – замотивировать нужным образом уже случившиеся события. Шерлок Холмс демонстрирует чудеса дедукции, называет имя и адрес преступника, описывает внешность, все повергнуты в шок и восхищение, а он всего лишь нашёл на месте преступления впопыхах оброненный паспорт. То же и их «аппаратуры» касается. Пусть она действительно есть, но в настоящее время – как винчестер без патронов. Только что стрелял и произвёл фурор, а что перезарядить его нечем – никто вообразить не может.

– И это не лишено. Тем больше оснований согласиться на предложенную встречу. Так что давайте как следует к ней подготовимся, исходя из любых мыслимых вариантов. Это для вас с Философом задача, – предложил он Литератору, – спрогнозировать ходы партнёров, – прекратил Президент дискуссию. – Прочие подготовят соображения каждый в своей области.

А Контрразведчику он поручил озаботиться мерами обеспечения безопасности, исходя из максимума возможностей «защитников».

– Если из «максимума» – вообще ничего делать не надо, – ответил тот. – В таком варианте мы перед ними бессильны. Если блефуют – тем более бояться нечего. А вот меры безопасности против чересчур любопытных «своих» я безусловно приму, надёжнейшие из возможных.

Глава четвёртая

Ляхов-Секонд так до сих пор и не получил обещанные Императором «под настроение» за организацию романтической встречи с Сильвией и идею «Мальтийского креста» генерал-адъютантские погоны. Через несколько дней Олег Константинович как бы между прочим заметил, что он своих слов не забывает, но сначала – результат, награды – позже. Вадим и сам не особенно надеялся, учитывая свой неприлично молодой для генеральства возраст. Но всё равно было немножко обидно, пусть на самодержцев и не принято обижаться. «Над жизнью я своих людишек волен, и над смертью тоже», – как любил выражаться Иван Грозный.

Грешным делом, Вадим считал, что в его карьерной неудаче косвенно виновата именно Сильвия. Согласись она ещё дня три-четыре поиграть с государем во всепоглощающую страсть, заданного в подходящий момент вопроса: «А что это наш конфидент до сих пор в прежнем чине ходит?» – хватило бы.

Карьеристом в обычном смысле Вадим не был, велика ли разница для рыцаря «Братства», какие аксессуары украшают его в один из преходящих моментов? Но для пользы этого же «Братства» его генерал-адъютантский чин предоставлял значительно большие возможности, без сомнения.

Игра Сильвии тоже была ему не совсем понятна – отчего она вдруг резко прервала так удачно им подстроенную связь с Императором. Женщине её характера и морали не всё ли равно, одну ночь провести в чужой постели или «сколько потребуется»? Сам он с юных лет считал, что понятие «измена» количественному измерению не поддаётся. Что в любви, что на войне. Если «старшая сестра» изменила нынешнему мужу единожды, то, не рискуя больше повредить своей «чести», могла бы делать это и далее, в меру необходимости.

И тут же сам себя одёрнул – не его дело рассуждать и оценивать поступки людей иного уровня и иной культуры. Если Сильвия поступила именно так, значит, имела к тому основания. Со своими бы делами разобраться.

Он вплотную занимался порученным делом, как вдруг поступило новое задание – в трёхдневный срок подготовить необходимые обоснования по «Мальтийскому кресту» для намеченной личной встречи Императора с Президентом Российской Федерации.

Ничего особо сложного, если бы не сам предмет переговоров. Если говорить без обиняков, то подразумевалась неслыханная в истории акция – фактическая аннексия независимого государства самим же собой, но выступающим в другой ипостаси. Как если бы богословам предложили рассмотреть практическую возможность слияния «живоначальной Троицы» в единую личность. При всей их «нераздельности и неслиянности».

Увлёкшись идеей «Креста» как чисто военной задачей, способом обеспечить Россию несокрушимым тылом и стратегическими ресурсами на случай грядущей европейской или мировой войны, он упустил из виду политический аспект. С некоторым опозданием вспомнил, что нации, а уж тем более такие, как русская, крайне болезненно относятся к малейшим попыткам ущемления своего суверенитета.

Впрочем, пришла следующая мысль: собственно высокая политика – не его уровня проблема. Он должен дать в руки Императору инструмент для её проведения, всего лишь, а уж как он им распорядится…

Всего за три отведённых дня нужно было успеть собрать подходящих людей из числа «пересветов», наилучшим образом подготовленных дипломатически, свободно владеющих необходимыми статистическими, демографическими, военно-экономическими данными, разъяснить им смысл задания и снабдить нужной информацией о реальном положении дел на «сопредельной стороне». Чтобы могли без запинки играть на сопоставлении потенциалов, крыть доводы собеседников цифрами, историческими примерами и политическими аналогиями.

То есть работать экспертам пришлось в условиях жесточайшего цейтнота, как в условиях внезапно вспыхнувшей и неудачно развивающейся войны с малознакомым противником.

Здесь очень к месту пришёлся Федор Ферзен, обладавший всеми необходимыми качествами как раз для такой деятельности. Он очень хорошо проявил себя в польской кампании и при ликвидации «московского инцидента», где успел познакомиться, пусть и поверхностно, с положением дел в стане предполагаемого «союзника». Да и не просто союзника.

В последний перед днём судьбоносных переговоров вечер Вадим, в принципе довольный результатами работы своего «полевого штаба», пригласил Фёдора Фёдоровича посидеть с ним в том самом «извозчичьем трактире» напротив храма Христа Спасителя, где состоялась их первая беседа после поступления Ляхова в Академию[33 - См. роман «Дырка для ордена».].

Тогда у них состоялся интересный разговор. Ферзен на семинаре по истории высказал мнение, что нынешнее государственное устройство и само послереволюционное существование России не соответствует основным принципам геополитики и даже «здравого смысла» в широком понимании. Проще говоря, тогдашний подполковник самостоятельно пришёл к выводу, что окружающая его реальность является в определённом смысле «химерической». До тонкостей хронофизики и истинного устройства мироздания он, конечно, не додумался, но суть ухватил верно. Проанализировал все доступные ему источники и пришёл к выводу, что по всем предпосылкам и политико-психологическим раскладам в гражданской войне должны были победить большевики и установить свой «социализм». «Белые» не могли выиграть, при всей своей отваге и тактическом превосходстве, без полномасштабной интервенции вооружённых сил Антанты.

Этот вариант показался Ляхову довольно любопытным, как опытному шахматисту – неожиданный ход в давно известной, канонической партии. Тогда Ляхов ещё не читал соответствующих трудов из «параллели», не был знаком с деятельностью Шульгина на испанской гражданской войне 1936 – 39 годов. Иначе восхитился бы проницательности Ферзена, столь чётко реконструировавшего неизвестный ему «исторический симулякр», как некогда Кювье, наловчившийся восстанавливать полный облик динозавров по одной-единственной кости.

Сейчас, по прошествии достаточно долгого времени, они снова сидели за тем же столиком, даже заказали, кажется, то же самое.

– Ну вот, Фёдор Фёдорович, вы завтра, наконец, сможете наяву увидеть результаты того самого коммунистического «эксперимента». Всё у них там случилось совершенно так, как вы предположили. Я до нашей встречи понятия не имел ни о каких «параллельных реальностях», не мог и вообразить возможности их физического существования. Преклоняюсь перед изощрённостью вашего воображения и полётом фантазии…

– А не расскажете, если не секрет, как вам удалось в моей правоте убедиться? – спросил барон, поднимая зеленоватую гранёную рюмку. – О ваших приключениях в «боковом времени» все, кому положено, знают, а вот насчёт «прямого»? С самого начала…

– Некогда, Фёдор Фёдорович. Слишком долгий рассказ бы получился. А если в двух словах – не более чем слепой случай. Попал я необъяснимым до сих пор образом на перекрёсток времён, выжил, несмотря на крайнюю маловероятность такого события, и, более того, привлёк внимание людей, умеющих ходить по трёх– и более мерным мирам, как мы с вами циркулем и курвиметром по топографической карте. «Боковое время», что вы упомянули, для них такая же частность, как физика Ньютона в сравнении с Единой теорией поля, которую никто до сих пор не создал. А «другая Россия» – вместе с нашей, заметьте – две рядом очутившиеся раковины на морском берегу…

Ферзен покрутил головой, будто воротник кителя стал ему внезапно тесен, хмыкнул непонятно в адрес какого высказывания Ляхова, предложил для успокоения выпить ещё по рюмке.

– Большой, – уточнил он.

– Да вы сами скоро всё своими глазами увидите, – продолжил Вадим. – И мир этот увидите, и людей. Раньше я не имел права говорить, но теперь уже можно. Вместе с нами на переговоры пойдёт лично Его Величество, и встреча состоится на той стороне.

– Ух ты! – Ферзен удивился, но не очень. Естественно, что первое лицо непременно должно скреплять своей подписью и рукопожатием акты государственного значения, однако барон считал, что непосредственная встреча вождей состоится на заключительном этапе, когда все принципиальные договоренности будут достигнуты. – Не слишком ли рискованно?

– То есть? Риска гарантированно никакого, это мы обеспечим…

– Не в том смысле. Представим, что переговоры закончатся неудачей. Это какой же урон самолюбию Государя! Зная его характер, можно ожидать вспышки неконтролируемых эмоций с самыми серьёзными последствиями…

– Ну, зачем этот пессимизм, Фёдор! Государь гораздо более здравомыслящий человек, чем это моментами представляется. Эксцессов не будет. Прежде всего потому, что лично я неудачу просто исключаю.

– Отчего же вдруг? – хитровато прищурился генштабист. – Если я правильно мыслю, подразумевается ведь самая банальная аннексия «дружественного государства», пусть и обставленная как братская помощь без малейшего посягательства на суверенитет…

Ферзен почти дословно повторил недавнюю оценку предстоящего самим Ляховым. Что ещё раз подтверждало – не зря они так легко и быстро нашли друг друга на первом курсе Академии.

– Вот этого я и опасаюсь, – серьёзно сказал Вадим. – Что подобная гипотеза придёт в голову и нашим партнёрам. Навредить сильно она не сможет, слишком легко опровергается и логическими доводами, и текстом договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, который мы намерены предложить. Но осадочек может остаться, не спорю. Если противники соглашения грамотно разыграют эту карту, переговоры могут осложниться. Поэтому (для чего, собственно, я вас и пригласил) следует прямо здесь обсудить все возможные контрдоводы и гарантии, чтобы сразу пресечь любые выпады переговорщиков с той стороны в этом направлении. Там люди не глупее нас с вами соберутся. Вы знаете, в той реальности, куда мы завтра отправимся, имел место близкий по смыслу сюжет. В тридцать восьмом году Австрия, как и сейчас, была независимым государством, только ещё меньшим территориально. Союзники по Версальскому договору обстрогали её по самое некуда. А Германия как раз набирала силу и решила братскую Австрию присоединить в качестве обычной провинции Остмарк. Так самое интересное – более восьмидесяти процентов населения были «за». Аншлюс прошёл гладко. Антанта не возразила. Правда, канцлера Дольфуса, сторонника независимости, пришлось убить, но это на ход событий никак не повлияло. Правда, потом австриякам пришлось опять воевать на стороне Германии против Антанты, и конец был аналогичный, так это ж потом…