Дикое поле

– Но его здесь нет, – парировал Кесе-сермед. – А Буге нужны деньги, и у него ревнивые жены.

– Это мое дело, – насупился сотник.

– Конечно, конечно, – тут же подхватил бен-Нафи, продолжая звенеть золотом. – Ты невежлив, Кесе! Умные волосы покинули твою голову, оставив только кость, обтянутую кожей.

– Я ухожу, – обиженно заявил лысый и встал с ковра. – Незачем было звать меня, если сговорились за моей спиной. Торгуйтесь! Но смотрите, чтобы русская девка и вам не раскроила черепа топором.

Не прощаясь, он пересек двор и хлопнул калиткой. Проводив его взглядом, толстяк бросил на колени Буге мешочек с золотом:

– На, здесь цена девки!

Сотник быстро раскрыл мешочек и высыпал монеты на ладонь. Пересчитав их, он возмущенно воскликнул:

– Но тут столько, сколько предложил Кесе!

– А что ты хотел? – лукаво усмехнулся Хассим. – Кесе упрям и не вернется. Сеида нет. Остался только я. Зато золото у тебя в руках. Ведь мы оба понимаем, что это не твоя добыча.

– Я сам схватил ее за косу. – Буга бросил на работорговца быстрый взгляд, но тут же отвел глаза и буркнул: – Хорошо, забирай.

– Будь спокоен. – Толстяк пухлой рукой коснулся плеча сотника. – Она будет там, где ее никто не увидит.

Анастасию вывели за ворота и посадили в повозку торговца живым товаром. Хассим хлестнул лошадь и неожиданно спросил на русском языке:

– Сколько тебе лет? Как зовут?

Девушка молчала, глотая жгучие слезы обиды, стыда и унижения. Ее продали, как скот, и неизвестно, что ждет впереди.

– Сейчас мы поедем к хорошему человеку, – как ни в чем не бывало, спокойно продолжал толстяк. – Он носит на шлеме перья серого кречета. Ты знаешь, что это значит? Такие перья носят только потомки рода Чингиза! Иляс-мурза мудр и справедлив, у него русская жена, и тебе будет хорошо в его доме. – Обернувшись, он посмотрел на Анастасию грустными черными глазами и, не дождавшись ответа, сказал: – Жизнь сложная, долгая… У меня тоже есть дети, и они хотят есть. Мы будем ехать два дня. Постарайся не делать глупостей, здесь некуда бежать, а ваш Бог не прощает греха самоубийства…

* * *

Через три дня запыленная повозка бен-Нафи вкатилась в ворота большого дома, окруженного роскошным садом. Вдали на горизонте виднелись горы. С другой стороны поднимались к небу высокие тонкие минареты над куполами мечетей: дом-дворец стоял на окраине большого, шумного города. Утомленная дорогой Анастасия увидела длинное двухэтажное здание из камня с деревянными решетками на окнах и плоской крышей. Во двор высыпала пестро одетая челядь. Толстяку помогли слезть с повозки, а две старухи в темных одеяниях подхватили девушку под руки и потащили в пристройку – мрачное, низкое строение с узкими, забранными железными решетками окошечками. Внутри царил полумрак, на каменном полу лежал слой соломы. У стены стояло несколько грубых скамеек.

Усадив на одну из них Анастасию, старухи встали по бокам, застыв в мрачном молчании. Привалившись спиной к стене, девушка прикрыла глаза и подумала, что сейчас, наверное, толстый и обманчиво ласковый работорговец продаст ее неизвестному мурзе Илясу. Кто этот мурза – любитель славянских женщин, ищущий сладких утех в объятиях северянок? Или он в свою очередь перепродаст ее еще кому-нибудь? Или подарит хану, чтобы добиться его благорасположения? Стар Иляс или молод, хорош собой или урод, захочет ее оставить в своем гареме или продать – не имеет значения. Больше Анастасия не намеревалась быть вещью или бессловесным скотом. Рожденная свободной, она хотела свободной умереть.

Неожиданно открылась дверь, по стенам метнулся отсвет пламени факелов, и в пристройку вошло несколько человек. Первым шел высокий жилистый татарин с надменным лицом цвета старой меди. Под низко надвинутой на лоб красной шапкой, опушенной мехом степной лисы, холодно поблескивали светло-карие глаза. Он остановился посередине комнаты, положил ладонь на рукоять заткнутого за пояс богато украшенного кинжала и начал разглядывать сидевшую на лавке девушку. Сопровождавшие его слуги повыше подняли факелы. Низко кланяясь, торопливо подбежал толстый Хассим и зло зашипел на Анастасию:

– Встань!.. Встань немедля, невежа!

Настя медленно поднялась и, словно ощутив в себе новые силы, смело глянула прямо в холодные глаза татарина.

«Наверное, это и есть мурза Иляс? – подумала она. – Мурза, который мудр и справедлив?»

Стоя на расстоянии вытянутой руки от Иляса, девушка увидела, что он далеко не молод. В бороде и усах густо пробилась седина, лицо покрыто сеткой мелких морщин, под глазами набрякли старческие мешки.

– Эта? – словно ощупав Анастасию взглядом, глухо спросил он.

– Да, высокородный мурза, – не переставая кланяться, зачастил Хассим. – Ты останешься доволен!

– Сколько тебе лет? – Иляс с трудом выговаривал русские слова.

– Шестнадцатая весна пошла, – выдохнула Настя.

– Молоденькая, совсем молоденькая, – тут же подхватил работорговец.

– Вижу, – оборвал его мурза, цепко ухватил девушку за подбородок и повернул ее лицо ближе к свету.

– Не трожь! – Анастасия резким жестом отбила его руку.

Глаза Иляса потемнели от гнева, он выдернул из-за пояса кинжал. Старухи испуганно отпрянули от пленницы, осмелившейся перечить властелину; слуги застыли с поднятыми факелами в руках. Но тут вмешался бен-Нафи. С неожиданной для его комплекции быстротой он встал между мурзой и побледневшей девушкой.

– Сначала отдай мои деньги! – пронзительно заверещал Хассим. – А потом можешь ее убить!

– Дайте ему деньги, – не оборачиваясь, приказал Иляс. Один из слуг кинул к ногам работорговца кожаный кошель. Как только бен-Нафи нагнулся, мурза поставил ему на шею ногу и заставил уткнуться носом в пол. – Теперь, когда она моя, я хочу знать, сколько стоишь ты сам!

Толстяк лежал на животе, прижимая к себе кошель с золотом и боясь шевельнуться. Чалма съехала набок, и было видно, как по жирному загривку струйками стекает пот.

– Страшно? – презрительно засмеялся Иляс и вложил кинжал в ножны.

– Страшно, – безошибочно почуяв перемену в настроении грозного мурзы, как эхо, повторил работорговец.

– А вот женщина не побоялась, поэтому я возьму ее в свой дом. – Иляс убрал ногу с шеи Хассима. – Ты боялся потерять деньги, а сейчас узнал, как легко можно потерять жизнь.

– Да, высокородный, – стоя на коленях, поклонился мурзе бен-Нафи. – Я благодарен тебе, очень благодарен!

– За что? – с издевкой спросил хозяин. – За науку, за сохраненную жизнь или за деньги?

– За все, за все, – вполне искренне ответил работорговец.

– Ладно, ты развлек меня и порадовал красивой русской девушкой. И я за все щедро расплатился. Иди!

Не глядя на Анастасию, Хассим попятился к двери и выскочил вон. Через мгновение раздался его громкий голос:

– О, щедрый! О, великодушный!

– Гоните его со двора, а то до утра будет орать, – недовольно поморщился мурза и вышел.

Настя наконец облегченно перевела дух. Но все-таки жаль, что татарин не ударил ее кинжалом: наступил бы конец мучениям. Что ж, если Иляс решил сделать ее своей наложницей, она убьет его в первую же ночь, как только он войдет к ней. Или он убьет ее, но живой не получит!

Ожившие в отсутствие властелина старухи подхватили девушку под локти и повели во внутренние помещения дома-дворца. Сначала Анастасию хорошенько вымыли в бане, потом долго и старательно массировали, тщательно разминая каждый сустав. Расчесали волосы и принесли богатую одежду, сшитую на татарский манер. Безучастно повинуясь занимавшимся с ней старухам, девушка позволила одеть себя.

– Гурия, – оглядев ее, не смогла сдержать восхищения одна из прислужниц.

Расправив все складки на одежде Анастасии, старухи снова подхватили ее под локти и повели наверх.

Поднявшись по узкой лестнице с мраморными ступенями, они остановились перед двустворчатыми деревянными дверями, покрытыми тонкой резьбой. Распахнули их и втолкнули Настю. Девушка увидела большую комнату с расписным потолком: яркие цветы, диковинные травы, щедрая позолота, а по краю причудливой вязью бежали непонятные арабские буквы.

– Подойди сюда, – повелительно раздалось на чистом русском языке.