Виктория

Непродолжительное молчание.

– Спасибо за то, что успокаиваешь меня и слушаешь мои сумасшедшие бредни.

– Всегда, пожалуйста, Виктория.

Они улыбнулись друг другу и посмотрели вдаль, на потухшее небо, которое почернело. Появилась первая звезда. Откуда-то послышался звон колокольчиков. И снова и снова неповторимая музыка волн.

Когда стало прохладней, они взлетели вверх и полетели домой.

Глава 4

После того, как Виктория узнала, что она беременна, ее жизнь изменилось, хотя ничего существенного и не произошло. Все было по-прежнему. Она работала на ненавистной ей работе, ходила в магазины, готовила, прибиралась по дому, гладила, стирала, меняла спальное белье, навещала родителей, смотрела телевизор, сидела в интернете, редко писала в личный дневник. В ее жизни появился смысл – смысл в том, что она делает. Виктория почувствовала себя полноценной и гордой женщиной, которая через девять месяцев сотворить самое настоящее чудо. Родит ребенка. Станет матерью.

Когда Антон узнал о Викиной беременности, он не скрывал своей радости, счастья. Он всегда хотел стать отцом. Хорошим отцом. Не как его строгий и чрезмерно требовательный отец, который любил поколотить сына по причине и без нее, забывая о главном: отдавать даром, просто так, свою любовь, нежность, понимание.

Вика ему рассказала о беременности в среду, когда он проснулся, только-только отрыв сонные глаза. Вечером, во вторник, она так и не решилась сказать, как обещала Домовому. Ибо Антон был измотан, выглядел смертельно уставшим после месяца непрерывной работы, от постоянной езды в трясущемся поезде. Поэтому она предусмотрительно оставила эту затею до следующего дня.

Сначала Антон опешил; не знал, что сказать. Потом, когда первые чувства, пьянящие разум, угасли, он дрожащим голосом спросил: «Я бу-бу-бу-ду отцццом, Виккктория?». Она кивнула, глядя на него влажными глазами, полноми страха и радости. Она не знала, как он отреагирует… хотя знала, просто боялась в этом признаться. Мысль – вещь крайне не устойчивая и опасная. Мысль ведет к рассуждению, рассуждения к подведению итогов. И порой заведомо известные итоги внезапно искажаются, видоизменяются и уже несут совсем другой, крайне негативный посыл: «А что, если ему не нужен ребенок? А что, если он закричит на меня и скажет, чтобы я сделала немедленно оборот? А что, если…».

Когда Антон прильнул к ней, поцеловал, нежно шепнул, что она самая, самая, предавшись порыву нахлынувших чувств, она успокоилась и почувствовала на душе легкость.

Все утро они лежали в постели, спрятавшись под одеяло. Обнимались, целовались, любили друг друга. С благоговейной радостью осознавали тот факт, что с каждым часом, с каждой минутой, секундой их ребенок становится чуть больше. Мечтали… о том, как буду растить Константина или Марию, представляя свое семейное, безусловно, светлое будущие через призму детской наивности и восторга. Как купят большой загородный домик в безопасном районе, хорошую машину, заведут собаку, обеспечат ребенку самое лучшее воспитание и образование. Обыденные мечты будущих родителей, которые, к сожалению, не всегда сбываются. Сказка о лучшей жизни. Виктории считала, что лучше верить в сказки, нежели игнорировать их. По крайней мере, так проще жить, думала она.

Антон узнав, что будет отцом тоже, как и Виктория, изменился. Стал более сдержанным, внимательным, понимающим мужем. Помогал ей по дому, готовил, стирал, прибирался, даже научился гладить, ухаживал, одаривал приятными комплиментами, баловал подарками (чаще всего они выражались в виде драгоценного и неподкупного понимания и внимания с его стороны), каждый день носил на руках, боготворя ее, как женщину, которая подарит ему сыну или дочь. Неважно. В общем, делал все возможное, чтобы Виктория была счастлива; чтобы ничего ее не беспокоило и не волновало.

К слову, у него это получалось. Виктория в буквальном смысле сияла от счастья. Ей нравилось, как изменился Антон. Поэтому она старалась лишний раз не ругаться, не ворчать на него, когда он что-то делал не так, не обременять его пустяковыми делами, которые она могла сделать сама и не «пилить» по пустякам (супружеская жизнь учит всему, даже такому нехитрому делу!). Порой Виктории было нелегко себя сдерживать. Особенно, когда каждый день невыносимо болел живот, ноли соски и постоянно тошнило (каждое утро она опорожняла желудок). Не говоря уже о внезапных переменах настроения. В течение одного часа, она могла посмяться, поплакать, накричать, обидеться. Но это все мелочи, которые меркли по сравнению с тем неповторимым чувством, которые обвивало ее тело крепкими узами, что она в ближайшем будущем станет матерью.

Она уже мать. Гордая, прекрасная, хрупкая.

Утро. Виктория проснулась от сковывающей, пронизывающей боли в животе; как будто кто-то внутри сжимал ее кишки и разжимал, сжимал и разжимал. Снова и снова. По лбу катились капли пота; наволочка была полностью влажной.

Она встала с кровати. Выпела обезболивающие таблетки, который прописал врач. Посмотрел в зеркало: бледное лицо, синяки под глазами, растрепанные волосы. Ужас, подумала она и пошла умываться.

Перед глазами являлся из небытия сон, который ей приснился неделю назад глубокой ночью.

Она лежит на постели, на белых простынях, ее обнимает Антон. Ей не спится. Она думает о работе, о муже, о предстоящих родах. Обо всем, что взбредет в голову. Смотрит в окно, за ним – черная, непроглядная ночь без единой сияющей звезды. Только тьма. И тишина. Смотрит на мужа, как он спит. Открытый рот, еле заметное движение губ, закрытые глаза, вздымающая и опускающая грудь, подрагивающая правая рука. Смотрит на белый потолок и вдруг резкая боль в нижней части живота. Спазм. Смотрит на одеяло. Видит кровавое пятно промеж ног. В ужасе откидывает его в сторону. На лобковых волосах ало-бурая кровь. На простыне – серое бесформенное нечто, напоминающее округлый пузырь. Она берет в руки своего недоношенного ребенка, рыдает и кричит. И просыпается…

… жуткий сон, после которого Виктория каждый раз проверяет, нет ли крови на трусах во время таких спазмов.

Виктория делала себе завтрак: два варенных яичка с колбасой, кусок хлеба, стакан сока. Не было аппетита, но заставила себя поесть.

Восьмая неделя и столько мучений, подумала Вика, стоя на холодном кафельном полу, вытерла бумагой ободок унитаза, испачканный рвотой. Смыла. Сходила в душ. Стала намного легче; перестал болеть живот.

Она сказала себе, что справится и переживет все, что угодно ради него – ради ЕЕ ребенка. Их ребенка.

Сегодня для Виктории был особенно волнительный день. На пять часов вечера был запланирован ультразвуковой сеанс, направленный для обеспечения своевременного контроля за внутриутробным состоянием плода и прогрессированием беременности. А также для того, чтобы родители могли впервые увидеть свое дитя (эмбриона) на таком маленьком сроке беременности.

Вике захотелось обнять Антона, чтобы он ее приласкал, успокоил. Но его не было вот уже третью ночь; снова гастроли. Ей было одиноко и грустно. Хотелось реветь. Сдержалась, забрав всю волю и силу в кулак.

Оделась. Проверила квартиру: газ отключен, свет выключен, окна закрыты. Закрыла дверь и пошла на работу.

Антон, как и обещал, приехал домой в четвертом часу. Разобрал сумку, съел две тарелки горячего борща по-украински с салом, помылся, пятнадцать-двадцать минут подремал. Проснувшись, он быстро оделся и пошел в диагностический центр «Чайка» на улице Костромалова, напротив государственного детского садика номер сорок пять. Там, внутри здания, его уже ждала взволнованная Виктория; она нервничала, не находила себе места, постоянно глядя в окно, пытаясь найти среди толпы зевак своего опаздывающего мужа. Он пришел без двух минут пять.

– Все-таки успел, – радостно сказала она, когда его обняла. – Я так соскучился, так соскучилась.

Они сели на кожаный диванчик в холле, ожидая вызова врача.

– А как я соскучился по тебе, любимая моя, что даже подумывал, а не бросить ли мне актерскую труппу и примчаться к тебе, чтобы всегда быть с тобой рядом и никогда не покидать тебя на столь долгий срок.

– Потому что…

– Что?

– Ну, Антон, пошевели мозгами … потому что

– …я люблю тебя, – продолжил он.

– Правильно. Почаще, пожалуйста, повторяй эти слова, чтобы я не забывала, – сказала Виктория. Он кивнул. – Я уже начала нервничать, переживать. Думала, что ты не успеешь и пропустишь первую встречу с ребенком…

– Я бы ни за что не пропустил первую встречу с нашей малюткой. А если бы и пропустил, то, наверное, не простил бы себя никогда.

– Я волнуюсь. Ужасно волнуюсь. Как на собственной свадьбе.

– Если тебя это успокоит, то я тоже.

– Родной, у тебя врожденный талант успокаивать беременных женщин.

Она засмеялась.

– Я знаю. Кстати, сейчас я испытываю похожие чувства, как на свадьбе. Помнишь, мы оба разволновались не на шутку. Ты не могла надеть мне обручальное кольцо на мой корявый палец. А я не мог зажечь свечу любви, как бы ни старался.

– То, что твой палец корявый, это подмечено в яблочко. – Они хихикнули. – Меня больше впечатлило то, что ты заплакал, когда наши родители желали нам счастья, любви, взаимопонимания и прочую ерунду. Я первый раз видела, как ты плачешь. Это было так трогательно.

– Это было постыдно.

– Нет. Скорее искренне. Ты в очередной раз покорил меня. Покорил своей честностью, чистотой мыслей, глубокой любовью, которая разрослась в твоей душе, подобно траве в лучах весеннего солнца. О, как сказала!

– Правда? Покорил? Ты никогда мне об это не говорила.

– Сейчас говорю.

– Все равно повел себя женственно.

– Хочешь сказать, что плакать это прерогатива женщин?

– Ну, уж точно не мужчин.

– Снова стереотипы?