Виктория

Встав с земли, Мария вытерла слезы радости вместе с капельками дождя, взяла дочь на руки и стала кружить в танце, поя мелодичным голосом детские песенки. Виктория ей подпевала.

И вот – они танцует возле дуба, все промокшие до ниточки, но счастливые и гордые и поют песни, забыв обо всем на свете. Их мир сузился и теперь существует только там, где они вдовеем и больше никого. Они любят друг друга и ни с кем больше не хотят делиться этим волшебным чувством, что согревает их холодные тела, даже когда сыро и ненастно.

Виктория, положив голову на мамино плечо, посмотрела на толстую и пропитавшуюся «летним чудом» (дождем!) ветку дубу, где они сидели с Домовым каждый вечер. И увидела ЕГО.

Домовой сидел и зачарованно смотрел на них, сверкая в дождливом блеске красно-голубыми глазами, свесив ноги с ветки. Видно было, что он чем-то расстроен и по его щекам бегут не только капли дождя, но и слезы.

– Домовой, ты здесь!? – закричала Вика.

Он вздрогнул и чуть не повалился вниз спиной с дерева, весь покраснел, как помидор, не ожидая того, что он будет замечен. Ведь никто не должен был его увидеть, даже Вика.

Как же ей это удалось? – подумал он про себя.

– Мам, он здесь! – крикнула Виктория.

– Где? – спросила Мария. – Я никого не вижу.

– Вон же на дереве. На той ветке. – Она показала пальцем и увидела, что на ветке никого нет. Он испарился. Исчез. – Ничего не понимаю! Я же только что его видела!

– Обозналась, наверное? – предположила Мария. – Сама подумай, какой нормальный человек будет сидеть на дереве в такую ненастную погоду?

– Но мы же с тобой бегаем по дождем!

– Так мы с тобой две дурочки! – сказала мама, и они засмеялись. – Пойдем домой, пока не окоченели, – сказала мама. – Сначала погреемся в ванне, а потом я приготовлю твой любимый горячий шоколад.

– С удовольствием, – согласилась Вика и забыла о своем странном видение.

Но видение ли это было?

Дома Мария и Виктория приготовили горячую ванну, наполненную ароматной пеной, которая источала ароматы лесных цветов (полевых), впитавшихся себя всю теплоту лета.

Они залезли в ванну и словно растворились в умиротворенной воде, став частью ее существа.

Мария обняв дочь, безмолвно смотрела, как та берет в ладошку белую пену и дует на нее. Пена взлетает вверх и медленно опускается, растворяясь и кружа подобно снежинки.

Мария незаметно взяла горстку воздушных облаков и положила на голову Виктории, которая в свою очередь игриво облепила пеной и себя, и маму, отчего они стали похожи на снеговиков, тающих на весеннем солнышке.

Виктория, смеясь и радуясь, неугомонно подбрасывала вверх искрящуюся пену. Еще и еще. В скором времени ванная комната превратилась в пенное царство – царство сверкающей белизны.

– Ладно, милая, хватит баловаться. Кажется, отогрелись. Пора и помыться.

После помывки они попили горячего шоколада с шоколадными пряниками и решили полежать немного на крохотной кроватке в Викиной комнате, чтобы передохнуть, а после заняться одним важным делом: приготовить вместе новое блюдо к папиному приходу. Но только они легли, сон тут же окутал их в свои объятия. Мать и дитя, обняв друг друга руками, лежали на кровати и тихо посапывали, видя разные, но, несомненно, приятные сны.

Когда Вика проснулась, мамы уже не было. С кухни тянулись манящие, запахи домашней выпечки. Как же ей нравился этот запах – запах дрожжей, пшеницы и мака, посыпанного сверху на воздушную, мягкую и теплую выпечку, которая во рту начинает таять подобно мороженому.

Виктория глубоко вдохнула, облизала губы и представила, как откусывает кусочек горячей булочки.

Она надела серые тапочки с собачьими милыми мордашками и пошла к маме на кухню. Как вдруг увидела, что в приоткрытом платяном шкафу сверкают знакомые зловещие красно-голубые глаза. Она не закричала от страха и не позвала маму на помощь, так как уже не боялась их. Она знала – это Домовой.

Наверное.

Глаза продолжали гореть ярче огня, ярче раскаленного металла, и не отводили пристального взора от окаменевшей Виктории, которая стояла в ожидании того, что же будет дальше. Она заметила, что к шкафу ведут мокрые следы, а пластиковое окно приоткрыто.

– Домовой, это ты!? – спросила она, и сделала неуверенный шаг вперед. Глаза отпрянули от дверцы и углубились в шкафу, став меньше.

Каждый шаг отдавался в груди от сильных ударов бешено колотящегося от страха сердца. Викторию слегка потряхивало, но она отважно, шаг за шагом, продолжала идти вперед – к шкафу.

И наконец, дойдя до заветной цели, взявшись за ручку, она на свой страх и риск открыла дверь, вскрикнула и зажмурила глаза.

Дневной свет проник в платяной шкаф, обнажив его богатый внутренний мир. А именно: бесчисленное количество пестрой и разноцветной крохотной одежды, висевшие на белых вешалках; над одеждой, на полках, лежали огромные мешки, набитым ненужным хламом, рядом – три пары обуви. И больше ничего и никого. Глаза исчезли. Нечто снова ускользнуло от ее взора.

– Я знаю, ты здесь!

Бах!

Она резко развернулась на сто восемьдесят градусов и увидела привычный интерьер: кровать, комод, стол с красивым зеркалом и куклы, сладко спящих в домике в собственных кроватках.

И снова никого.

Она осматривала безмолвную и таинственную комнату, за каждым темным уголком которой могло скрываться нечто злое или доброе, нечто невиданное или совсем обыденное, нечто такое, что пугает и отталкивает, но и одновременно притягивает и пленит к себе.

Виктория с томительным ожиданием ждала хоть какого-нибудь ответа, слыша громкое тиканье механических часов.

– Я знаю, это ты, Домовой! И не надо меня принимать за какую-то там дурочку! Я вижу твои глаза, я чувствую слабый, но все же запах затхлой рыбы и сырость от дождя. Как и знаю, что ты особенный и можешь делать то, что не могут другие люди. Так что не дурачь мне голову и выходи из своего убежища, а не то я на тебя рассержусь, и больше никогда с тобой не буду разговаривать. Вот так вот! – решила она, насупила лицо и скрестила руку на груди.

– Хорошо-хорошо, я сейчас же появляюсь, только не сердись на меня и на мою трусость и, пожалуйста, закрой двери на всякий случай. Меня не должны видеть.

Виктория закрыла двери и увидела, как появился Домовой, покрасневший от смущения и робости.

– Прости меня. Я честное слово не хотел тебя пугать и уж тем более причинить тебе зло. Я не такой, – потупив в пол глаза, вымолвил он.

– Тогда почему ты прятался от меня?

– Я – другой. Не человек. Мне нельзя с тобой общаться.

– Но ты первый ко мне подошел!

– Потому что ты единственная девочка, которая увидела меня. – Он сел на кровать и вытер рукой потный лоб. – Я хотел поиграть с тобой. Извини.

– Не извиняйся. Ты же не виноват, что я наделена…

– Даром! – добавил он.

– Ну, наверное, даром. – Она подошла к нему и села на кровать. – Я сама рада, что мы с тобой познакомились. Мне было одиноко в последнее время из-за переезда. И вдруг проявляешь ты, и я забываю о своих грустных мыслях. – Она замолчала и решила спросить. – А почему ты следишь за мной, мы ведь и так все эти дни были вместе? Почему прячешься в шкафу?

– Нет, я за тобой не следил. Зачем мне это!? Просто задняя стенка платяного шкафа отодвигается и ведет в мой дом…

– В дом? –спросила Вика.