Хроники Арехина

– Около того?

– След инфекция оставляет, к этому следует быть готовым. Знаете, как привитая оспа оставляет рубец на коже. Но это не болезнь в полном смысле.

– Вы сказали – два случая из четырех окончились выздоровлением. А остальные два?

– В остальных вакцину ввели спустя неделю после укуса. Мы же – в первый час. На этом и основываются мои надежды. Мальчик будет болеть, возможно, долго болеть, но он излечится.

Арехин понимал, что Хижнин знает много больше, чем говорит, и именно эти знания и дают основания для надежды. Но допытываться не стал. Не сейчас.

– Ребёнку нужен покой, полный покой, – напомнил Хижнин, и вместе с Конан-Дойлем вышел из комнаты. С мальчиком остался отец и сиделка, исключительно опытная и внимательная, как заверил Хижнин.

Оба врача прошли в библиотеку.

Хижнин, как человек свой, достал из неприметного места штоф шустовского коньяка и два стакана. Россия вам не Англия, в России коньяк наливают щедро, до верха.

Конан-Дойль выпил по-русски, залпом, хотя коньяк был вовсе не так дурён, как пишут путешественницы (путешественники же более налегают на «belogolovku»). Хижнин же сделал пару глотков и отложил стакан в сторону.

– Вы действительно считаете, что ребенок поправится?

– Я не гадалка, – ответил Хижнин, – но шанс есть, и шанс неплохой. Возможно, в конечном итоге мальчик даже выиграет от этого случая.

– Что же тут можно выиграть?

– Ночное зрение, мгновенная реакция, острый слух… Способность к изменчивости в зачаточном состоянии таится в каждом из нас. То, чем заразился Егоров в Южной Америке, раскрепостила и развила способность к реморфозу.

– Реморфозу?

– Возможностью сделать шаг назад по эволюционной лестнице. Или два шага. Назад и в сторону.

– И чем же заразился господин Егоров?

– Не знаю. Сразу по возвращении из путешествия он рассказал, что его укусила летучая мышь, он болел лихорадкой, но индейские лекари его вылечили. Впоследствии он никогда не упоминал об этом случае.

Разговор шел на немецком языке, хотя Хижнин подозревал, что англичанин если и не говорит по-русски, то хорошо понимает. Были признаки.

Конан-Дойль посмотрел на свой стакан. Доктор понял намёк и вновь наполнил стакан, но теперь наполовину.

– А что стало со вторым мальчиком, с бароном?

– Ланской уверен, что это он звал нас в лесу. Заманивал. Когда же мы открыли стрельбу, он убежал, вернулся в свитские номера. Разбудил Арехина-младшего, искусал его – и скрылся.

– Вы думаете, он хотел убить юного Арехина?

– Хотел бы убить, убил. Я думаю, что он решил сделать подарок новому другу. От чистого сердца, так сказать. У него ведь нет друзей, я имею в виду барона.

– И теперь…

– Теперь это дело Департамента. Ланской, опять же, считает, что Егоров – агент Интернационала, и хотел убить нас всех, уж не знаю, зачем. Поскольку Ланской считает вас сотрудником секретной службы Её Величества, то он попросил меня довести до вас, что данный случай необходимо сохранить в тайне. Согласно кронборгскому соглашению. Что это за соглашение, мне неведомо, но вы должны знать.

Конан-Дойль не стал ни возражать, ни соглашаться. Он просто допил коньяк, опять по-русски, залпом.

Дело о волхве Дорошке

1

– Женщины, они и после революции бабы, – решил товарищ Оболикшто, прочитав третью за неделю записку о происках некоего мазурика. Мазурик звал себя волхвом Дорошкой, жил подаянием и гадал на прошлое, настоящее и будущее. За гадание не брал ни гроша, только сухари, если кто даст, но нагадывал такое, что женщины – а обращались к Дорошке преимущественно они – уходили в расстройстве или в восторге, но обязательно и твердо веря, что все, сказанное волхвом, есть истина. Отсюда и скандалы в семьях. Мужья сначала гневались, потом пытались словом и делом образумить жен, а под конец в отчаянии писали записки товарищу Оболикшто с требованием разоблачить и наказать. Все бы ничего, только и жены и мужья жили за кремлевскою стеной и были видными и выдающимися деятелями, а один так даже вождем, хорошо, хоть не из самых главных. Но как знать, вдруг завтра…

Товарищ Оболикшто оборвал думу. Этак сам не заметишь, как впадешь в мелкобуржуазный пессимизм, а пессимизм, что гниль или ржа, все портит. Незаметно, тихонько, а глядишь – перед тобой уже не боец революции, а так… человек в очках. То есть против очков товарищ Оболикшто ничего не имел, если зрение ослабло, отчего ж и очками не попользоваться, но вот то, что прилагалось к очкам – шляпа, бородка, «будьте любезны» и, особенно, «естественные права гражданина» – недолюбливал. Ему пришлось посидеть на одном совещании, где долго, нудно и непонятно говорили об электрическом социализме, и главными были эти – в очках, с бородками и правами гражданина. Про права они не говорили, но даром, что ли, товарищ Оболикшто в партии с пятого года? Нагляделся на сочувствующую интеллигенцию, насквозь видит. То есть душой они за народ, что правда, то правда, но за народ выдуманный, вычитанный из книжек, написанных такими же сочувствующими в очках. Там у них все добренькие, как сахар в меду, и стоит очкастому сочувствующему помочь мужику на пятачок, так мужик в ответ непременно жизнь положит за други в очках.

Так не бывает. Но не в этом дело, очкастые говорили в тот раз не о мужике, а об электричестве, что нужно побольше заводов электричества настроить, электростанций. То правильно, строить нужно. Но строить нужно строгостью, под конвоем, а не гражданскими правами.

Ладно, будут указания насчет электростанций, тогда и посмотрим, пойдет их мужик строить с песнями, или как. Сегодня другая забота: волхв Дорошка. Волхв – это вроде чухны, кажется. Или из Волхова? По-настоящему этим должна даже не Чека заниматься, а кремлевская охрана. Политика – первое, Кремль – второе. Зачем МУСу на кол лезть? Но волхв Дорошка живет в городе, и вообще… дело деликатное. Лучше бы без Чека обойтись. Волхва-то они бы распотрошили мигом, так ведь найти нужно. А кремлевских жен потрошить не положено. Нет такого указания. Значит, что? Значит, вспоминают товарища Оболикшто. Товарищ Оболикшто все может и все умеет. Особенно работать с людьми. Люди у товарища Оболикшто спать не будут, есть не будут, пока не выполнят порученное задание. Придется – с бандой схлестнутся, пуль не боясь, вот каких людей подобрал и вырастил товарищ Оболикшто. Подход – вот точное слово. Нужный революционный подход. Кому поручить это дело? Другой бы взял того, кто посвободнее, приказал бы построже – и ждал результата. Товарищ Оболикшто прежде, чем приказывать, думает, сумеет ли подчиненный выполнить приказ. Тогда и строгость помогает, и душевный разговор, по всякому случается. В итоге преступник наказан по законам революции, сотрудник исполняется верою в свои силы, а товарищ Оболикшто… ну, товарищу Оболикшто только и нужно, чтобы дело двигалось вперед без помех.