Госэкзамен

– Схема, собственно, не нова, – неторопливо начал я, собираясь с мыслями, – Савинков и Гершуни – не просто радикалы, но люди крайне тщеславные, падкие на славу. Громкие политические убийства, притом не только в Российской Империи – основа основ их организации. Будут громкие акции – будут новые боевики, финансирование и разумеется – слава.

– Пожалуй, – охотно согласился дядя Гиляй, – я склонен полагать, што в настоящее время они обсуждают несколько акций сравнимого масштаба, и как минимум к одной ведут подготовку.

– Получается, нам надо просто слегка подтолкнуть их в нужном направлении, – задумчиво подытожила Надя, переглядываясь с подругой.

– Подтолкнём? – я посмотрел на задумавшегося Владимира Алексеевича.

– А пожалуй… – медленно ответил тот, подкручивая усы, – Болгария мне не чужая[18 - Гиляровский воевал в Русско-Турецкую, хотя и на Кавказском фронте.], а видных отечественных славянофилов я всех знаю лично. Кому и што писать… хм…

Он выпал из беседы, но судя по хитрющей физиономии матёрого котяры, замыслившего очередную пакость – удачно. В голове у Владимира Алексеевича сырая идея начала оформляться должным образом, и я нисколько не сомневаюсь, что несколько дней спустя на свет божий появятся детища сегодняшней беседы, и несомненно – дельные! Бывший мой опекун не состоит из одних только достоинств, но именно что репортёр он на редкость дельный, и общественное мнение привык не только раскачивать, но и формировать.

– Это понятно, – медленно кивнул Мишка, взявший на себя, очевидно, роль адвоката дьявола, – мнение мы, можно сказать, раскачали. Я даже не сомневаюсь, што даже если прямо сейчас в твоей голове нет ещё плана, как нам натравить Савинкова на Фердинанда вот прямо сейчас, то ты его придумаешь.

– Придумаем, – поправляю брата, – это, собственно, самая сложная часть плана.

– Это? – Мишка вскинул бровь и скрестил руки, – А мне-то, скудоумному офицеру Генштаба, всё мнилось – дескать, самое сложное, это скормить информацию кроту и террористам так, штоб они ни секундочку не усомнились, што это чистая правда, и что решение, принятое в свете полученной информации, их собственное, а не навязанное извне!

– Я ведь правильно понимаю, и ты не хочешь, штобы лет через несколько выплыла бы информация о нашем якшании с террористами? – надавил он голосом, мастерски оперируя интонациями.

– Правильно, – улыбаюсь как можно более благожелательно, но чувствую – выходит скорее ехидно!

Скрестив руки на груди, Мишка воздвигся надо мной памятником, выжидательно глядя сверху вниз.

– Да просто всё, – не тушуясь, плюхаюсь в кресло и смотрю на брата снизу, – Помнишь, ты говорил, што надо бы напомнить матабеле, по чьей милости они живут?

– Это как связано? – растерялся брат.

– А Коля звал на облавную охоту, – гну я свою линию, – вот я подумал… а если совместить?

– Вот смотри… – приглашающе хлопаю рукой по соседнему креслу, и Мишка охотно усаживается рядом, с облегчением прекращая дурацкое соперничество, на которое нас подталкивает пубертатный возраст, – если мы пригласим на сафари нужных людей, включая старичков из первого авиаотряда, это будет выглядеть естественно?

– Вполне, – кивнул брат, – отдохнуть в старой компании, развеяться… погоди! До Колькиных земель далекова…

Он откинулся и замолк.

– … ах вот оно што, – засмеялся брат, – на аэропланах, да?

– Угум, – киваю я, с облегчением видя прежнего Мишку, который просто – брат, а не офицер, радеющий за честь Генштаба, – и матабеле проникнутся, и вечеринка на славу…

– … и кроту под таким соусом можно будет скормить любую дезу! – выдохнул брат.

– Да и не только кроту, – после еле заметной паузы добавил он раздумчиво, – На эту ось можно… нужно понакрутить много чего интересного, очень уж ситуация выходит яркая и нестандартная. Да… один ход, а сколько всего сделать можно!

– Надо будет сценарии проработать, – предложила Фира, прикусывая нижнюю губу и явно прикидывая вчерне два-три интересных варианта.

– Втёмную? – поинтересовался Санька, – Я к тому, что такая орава с актёрством точно не справится, особенно когда подопьют. Может, слить самым болтливым информацию заранее, а потом, на сафари, мы эти темы тихохонько поднимем, и будет наш крот искренне считать, што добыл её самолично!

… на том и порешили.

* * *

– … да, Ежи[19 - Ежи – у поляков Георгий или Егор.] всю старую гвардию собирает. Да, да… все приглашены…

В просторном, полупустом высоком ангаре со сводчатыми потолками и каменными полами звуки разносятся хорошо, да собеседники и не думают понижать голоса. Шум станков из соседнего цеха еле слышен, а здесь, в предбаннике известного всему миру конструкторского бюро, тишина и чистота, сравнимые с операционной.

На полу и на станинах разобранные двигатели, экспериментальные модели самолётов и автомобилей, остро пахнущие металлом и смазкой. Местами разложены чертежи, и механики нет-нет, да и подойдут к бумагам, хмыкая и почёсывая стриженую голову замасленной рукой.

Народу немного, едва ли десяток человек, но каждый – на вес золота! Заработки в ЮАС немалые, а квалифицированный профессионал, элита-элит рабочего мира, может позволить себе снимать не только квартиру, но пожалуй, и особнячок с чернокожей прислугой!

Здесь же, в опытовом цеху, заработки такие, что право слово – оторопь берёт! Даже по щедрым меркам ЮАС – невообразимо много! Правда, и требования соответствующие.

– … а и правда ведь, прекрасная идея! – отозвался собеседник хрипловатым баритоном, – Давненько мы не собирались вот так запросто – всем составом и без лишних формальностей!

Узнав голос Кошчельного, Аляксандр Рыгоравич[20 - Без аналогий! Просто конкретно это имя влезло в мой мозг штопором, и я таки сдался!] обратился в слух. Не то чтобы он надеялся услышать стратегическую информацию государственного масштаба, но порой и в обыденных разговорах начальства проскакивает что-то небезынтересное.

Даже если это всего лишь сплетни из бухгалтерии или пикантная подробность вчерашних нетрезвых похождений, полезно быть в курсе подобных вещей, что для человека понимающего самоочевидно. Сегодня эта информация бессмысленна, а завтра, быть может, именно она станет увесистым аргументом в пользу твоего повышения или иной жизненной приятности!

Лёжа под кузовом грузовика на деревянном поддоне из тонких упругих реек, Аляксандр Рыгоравич, не глядя, брал то один, то другой инструмент из лежащих рядом, изображая работу и напряжённо вслушиваясь в разговор. Начальник с собеседником остановились буквально в нескольких шагах от механика, ненадолго прекратив беседу.

Скрежетнул кремешок зажигалки, и по ангару поплыл сладковатый запах дорогого табака.

– Облавная охота… – пан Кошчельный, окутываясь клубом дыма, ностальгически захмыкал в густые усы, – прямо как в славные времена Ржечи Посполитой!

Механик не видит его, но настолько хорошо выучил привычки начальника, что очень живо, прямо-таки синематографично представил эту сценку.

– Пан Тадеуш… – укоризненным тоном сказал собеседник, – ну право слово, ваши попытки натянуть историю двухсотлетней давности на реалии века двадцатого…

" – Феликс! Феликс Щенсны!" – наконец опознал Аляксандр Рыгоравич второго собеседника, и кровь гулко шарахнула по барабанным перепонкам. Не то чтобы "Счастливчик" такой уж редкий гость на опытовом производстве, вот уж нет! Рыгоравич лично ему представлен, при встречах здороваются за руку и…

… механик засомневался ненадолго, а не лучше ли ему вылезти из-под автомобиля и подойти поздороваться? Здесь есть как плюсы – с возможностью вклиниться в беседу, так и минусы – не факт, что при человеке стороннем они обронят что-нибудь… этакое. Лишнее. Не предназначенное для третьего лица.

Ведь как ни крути, но он, Аляксандр Рыгоравич, "Счастливчику" лишь представлен, в то время как пан Кошчельный с ним давно и плотно дружит. В подобном непринуждённом разговоре, когда собеседники полагают себя беседующими тет-а-тет, всплывают порой о-очень пикантные подробности! А уж правильно ими воспользоваться…

– Пан Феликс! – кашлянув нетерпеливо, перебил Кошчельный военачальника, – давайте не будем спорить по поводу виденья истории! Я считаю, что она движется по спирали и сюжет неизменен, а в этом спектакле меняются лишь декорации да имена актёров. Вы, марксисты, можете считать историю последовательной сменой поколений при совершенно изменившихся условиях.

– Ладно! – засмеялся Феликс, – Ваша взяла! В самом деле, вы имеете право смотреть на мир через стёкла любого цвета! Кто из нас прав… Полагаю, судить будут потомки, и не факт, что беспристрастные.

– Вы правы, пан Щенсны, – отозвался Тадеуш, мешая формальное обращение с фамильярным прозвищем, тем самым как бы принося извинение за неуместную историческую ностальгию. Добрые приятели, они придерживаются не слишком-то схожих политических взглядов, а пана Кошчельного подчас заносит с историческими ретроспективами.

Дзержинского можно назвать марксистом, хотя ортодоксальность его взглядов изрядно потрёпана африканскими реалиями. Сложно оставаться неуступчивым ортодоксом, когда Судьба, вознёсшая тебя едва ли не на вершину Олимпа, требует гибкости ума и понимания момента, а никак не политической девственности! Да и интернационализм его, столкнувшись с африканскими аборигенами, затрещал по швам.

Кошчельный же имеет взгляды хотя и социалистические, но изначально далёкие не только от марксизма, но и от какой-либо интернациональности. Выросший вдали от Родины, он с большим и не всегда уместным пиететом относится к истории и культуре Польши, продавливая свою позицию с упорством миссионера и грацией носорога.

– Воздушная охота… – с нотками мечтательности произнёс Феликс, выдыхая дым.

– Первая в истории! – уместно перебил Тадеуш друга, и далее они со вкусом обсудили предстоящее действо. Дзержинский всё время сбивался на политический аспект будущего мероприятия, список приглашённых гостей и возможность обсудить тот или иной вопрос с нужным ему человеком в неформальной обстановке.

Тадеуш высмеивал излишне формализованный подход и дразнил тем, что он-то славно поохотится и крепко надерётся со старыми друзьями… К чёрту политику!