Император Сухоруков

«А так даже лучше!» – решил я и опрокинул дорогущий коньяк в глотку, аки водочку. Подышал носом, разгоняя спиртовые пары, и облегченно оплыл по спинке дивана.

– Уважаемый Месроп, – начал я лекторским тоном. – Мы ведь все знаем, что такое сублимация. Трудно спорить, что всё наше творчество (и не только оно) это сублимация наших глубоких инстинктов. Но сублимировать можно по-разному! Кто-то воспаряет над собой, своим эго, открывает то, что волнует не его одного, а все поколение. Или десятки поколений. А кто-то явно решил сэкономить на визит к психоаналитику и вывалил свои подсознательные боли. Меня никто не любит, никто не понимает, какой я прекрасный. Вот возьму меч и поубиваю всех. И те, кто останется, меня полюбят.

Хозяин дома смущенно хрюкнул.

– А можно поконкретнее?

– Разумеется! – второй коньяк вошел в организм крайне удачно. – Все герои-попаданцы, с которыми я имел честь познакомиться, были весьма неустроены в жизни. Ни карьеры, ни успеха, ни денег. В лучшем случае, середняки. Это не просто статус в обществе, уважаемый Месроп, это матрица поведения. Эти люди запрограммировали себя на такую жизнь. Либо сразу, либо жизнь заставила. Но в чужом мире всё не так: девчонки кружат голову принцам, мальчишки эти головы откручивают. Успех и величие! Прогрессорство и построение империй! Да с какого перепуга? Эти люди ничего не смогли добиться в родном мире! Где им всё просто и понятно! Где есть связи, есть близкие. Где они интуитивно понимают правила игры. А тут чужой мир, где они ничего не понимают! – я хлопнул стопкой по столу. – С кем и как разговаривать, что можно делать, а что нельзя. Иная система ценностей, иная картина мира. И герою это всё никто не объяснит. Надо вырасти в этой среде, чтобы сформировалось правильное супер-эго. Наш человек навсегда останется инородным. Он обречен. Либо он переломит все общество, либо общество переломит его. А мы помним, что эти ребята ничего переламывать не обучены. Они не альфы. Не президенты холдингов, ни генералы армий.

– Логично!

– Это еще что! – продолжал витийствовать я. – Всем этим попаданцам точно будет не до империй и принцев. Их просто убьет стресс!

– Так уж и убьет?

– Вы все не понимаете, что стресс – это не просто грустное настроение. Это реальная физиологическая проблема. Которая может и убить. Ты всю жизнь привык гадить в красивый унитаз, где за тобой услужливо смывают дерьмо, и вдруг попадаешь в настоящий ад! Где нет унитаза и туалетной бумаги, нет банальной электрической лампочки – вся жизнь в полутьме! Люди живут в холоде, мокнут под дождем, едят, что придется. И всюду тотальная грязь, зараза при полном отсутствии медицины! В нашем понимании, конечно. Ежесекундный страх заразиться и умереть. Даже от банальной царапины. О, поверьте, Месроп, такой стресс может убить! И это я только про бытовуху!

Краеугольный вопрос в мировоззрении – отношение к смерти. Всего лет двести назад в сознании людей оно было радикально иным. Люди в массе своей были готовы к смерти. Равно как и готовы убивать. Смерть подкарауливала их за каждой подворотней. Ценность жизни была мизерной. Мы же живем совершенно иначе. Готовность убивать есть совсем у немногих, и она порицается обществом. А уж желание жить у рядового жителя XXI века просто зашкаливает. Он просто не сможет жить в мире убийц и смертников.

– Значит, вы не верите в то, что наши современники способны выжить в прошлом и как-то повлиять на него?

– Дело не в вопросе веры. Я вижу, что попаданческие авторы не пытаются реалистично исследовать этот вопрос. Они только выплескивают на мониторы свои влажные фантазии. Они не желают думать, что современный человек помрет еще на уровне знакомства с местными бактериями. Наш прекрасный, стерильный, живущий на таблетках человек не выдержит первого же приступа диареи. Первой же инфекции. Уже несколько поколений мы игнорируем принципы естественного отбора. А там, в прошлом, они о себе напомнят. И, когда придет пора умирать – первым помрет наш дорогой попаданец.

Хозяин квартиры старательно оглаживал бороду. Это был явный жест волнения, хотя, по лицу и не скажешь – Месроп явно учился контролировать мимику.

– Знаете, Михаил, вы весьма убедительны. Взгляд на картину глазами скептика и психолога довольно интересен. Просто… Просто всё, что вы сказали – это теоретические измышления. Голые игры разума, ничем не подкрепленные.

– Но простите, а какие еще могут быть измышления по такому вопросу? – возмутился я. – Попадание в прошлое – всё это лишь умозрительные эксперименты. Не хотите же вы сказать…

– Хочу, – глухо перебил меня хозяин дома. – Да, я хочу сказать, что могу судить об этом вопросе с практической точки зрения… И хочу сказать это именно вам.

Чертов коньяк испарялся из организма со сверхзвуковой скоростью. Сначала я едва не засмеялся, задавив хихиканье из уважения к хозяину. Но, глядя на его сосредоточенное лицо, веселость уходила из меня медленно, но верно. Куча вопросов заполняла мою голову: один удивительнее другого. Но задал я самый дурацкий.

– А почему именно мне?

– А потому, дорогой Михаил Николаевич, что это вас непосредственно касается.

– Касается? – холодок страха пробежал по моей спине. Я точно не называл ему свое отчество.

– Именно так. Вы расслабьтесь. Выпейте еще коньячку. Хотя, разговор нас ждет непростой.

Я демонстративно отодвинул свою стопку еще дальше.

– Можно и так, – вздохнул Месроп. – Я знаю ваше отчество. И фамилию знаю. И этот странный коллектив я пригласил к себе только для того, чтобы ненавязчиво подсунуть вам флаеры, чтобы, в свою очередь, вы со своей… спутницей пришли сюда.

Бородач замолчал.

– Это так тяжело говорить… В общем… В общем, новость такова, что скоро вы умрете.

Увидев мою бурную реакцию, он предостерегающе протянул руку:

– Нет-нет! Поймите правильно, я вам не угрожаю. Это просто факт. Увы, это факт.

Месроп выдвинул ящик стола, погрузил в него обе руки и вынул на свет божий папку. Знаете, такую старую картонную папку. Серую с черными буквами «Дело №». И матерчатыми шнурками. На папке синим жирным карандашом было аккуратно выведено: «Михаил Солодкий».

– Вы еще не знаете, но вы уже смертельно больны. И вылечиться вам не удастся.

Я громко рассмеялся. Наверное, слишком нервно – но меня можно понять.

– И только у вас, конечно, есть средство, чтобы меня спасти!

– Нету. Я же сказал, что вы не вылечитесь. Нет, Михаил, я не мошенник и не вымогатель. И, поверьте, меньше всего мне хочется убеждать вас в этом прискорбном факте. Но приходится. Вот смотрите.

Он неспешно развязал папку. Достал оттуда фотографию.

– Два года назад вы сделали себе татуировку – жалящую змею. Почему, кстати?

– Яд, который лечит – как символ моей работы.., – промямлил я, глядя на фотку, где была моя татуха со змеей. Именно что моя! А сделал я ее на внутренней стороне плеча, сфотать не так уж и просто.

– Ясно. В тату-салоне, Михаил, вы подхватили вирусный гепатит С. Вам очень не повезло: многие люди живут с ним десятилетиями, но у вас очень скоро развился цирроз. Вы ведь чувствуете, что, помимо обычной утомляемости у вас появились боли в животе, проблемы с пищеварением и, пардон, газы? Таблетками закидываетесь, однако, обследование так и не прошли. К сожалению, ситуация уже необратима. У вас уже начались отеки ног, живота, печень уменьшилась. Еще пара недель – и вас госпитализируют. Врачи будут бороться, но закончится всё печеночной комой и смертью.

Говоря всё это, он полисточно потрошил свою отвратительную совковую папку. Доставал какие-то справки, бланки с нечитаемым врачебным почерком, столбцами цифр анализов, синюшными печатями. Судя по печатям и общему ощущению, это были не копии, а оригиналы документов. Причем, идеальные оригиналы: ни линий сгиба, ни загнутых углов, ни потертостей.

С пылу, с жару, что называется!

Это был бред, полнейший бред! Я не верил ни одному слову, ни одной справке, особенно, когда на них пошли даты из будущего. Поверх всего этого сумасшествия легла запись акта о смерти, датированная августом этого года.

Четыре месяца!

Я честно попытался рассмеяться снова, но уже не получалось. Очень уж несмешная шутка получилась. А потом… А потом из недр папки появилось то, от чего мои пальцы заледенели.

Завещание.

Да, на свое 33-летие я решил выпендриться и составил завещание. Потому что – думал я тогда – никто не хочет думать о своей смерти. А думать надо. Вот и пошел к нотариусам с полушутейным документом, скорректировал, чтобы уже совсем на клоунаду не походило, заверил и положил в сейф. О завещании почти никто не знал. Тем более, никто не читал. Копия лежала в конторе, оригинал у меня. И сейчас передо мной лежал еще один «оригинал». Слово в слово! С теми же переносами, на той же бумаге. С подписями и печатями.

– Не понимаю.., – прошептал я. – Такого ведь просто не может быть…

– Михаил, вам очень сложно. Но я прошу вас собраться. И решить: верите вы мне или нет. Если не верите, то можете спокойно дослушать концерт и пойти домой. Наутро обратитесь к врачу. Но за пару недель до госпитализации это уже не повлияет на ситуацию. Насколько мне известно, ситуация необратима. Может быть, это будет не четыре месяца, а шесть. Но это будут месяцы боли, страданий и осознания того, что впереди – скорая и неизбежная смерть.

– А если поверю?..

– А если поверите – у меня имеется для вас предложение. Скажем так, шанс…

Месроп снова замолчал, собираясь с мыслями.

– Сейчас я вам скажу вещи, еще более удивительные, чем всё предыдущее. Но вы, пожалуйста, не воспринимайте меня каким-то сверхсуществом, божеством. Я человек. И много лет жил самой обычной жизнью. Но однажды обнаружил в себе дар. Странный дар. Я научился находить людей, которым по той или иной причине грозит гибель. И отправлять их в другое место. В прошлое.

Он остановил меня, выставив ладонь, но я и не собирался говорить.