Грань дозволенного

На меня смотрел заросший колкой щетиной худой, как жердь незнакомец, недоверчиво смотрящий на мир из-под свалявшихся, отросших волос. На шее и руках – следы от ожогов.

– Куда-то собрался? – участливо поинтересовалась мама, глядя, как я одеваю пальто.

– Да так, воздухом подышать, – коротко бросил я.

Я дошёл до ближайшей парикмахерской, приведя себя в порядок. Следующей моей целью был магазин, и уже оттуда я направился к всепогодному метро.

Жертв трагедии хоронили на выделенной земле одного из кладбищ, в ближнем Подмосковье. Выйдя из автобуса, я сразу увидел кладбищенскую ограду и витую, кованую арку входа. Туда я и направился.

Бредя между могил и покосившихся крестов, я очень скоро отыскал нужный мне участок. Взглядом цепляясь за фамилии, я безучастно шёл мимо, пока не остановился. Передо мной стоял самый обыкновенный деревянный крест, немного покосившийся из-за осевшей земли.

– Непорядок, – тихо сказал я, поправляя крест.

В пьянящем свежем воздухе пряно пахло набухшей землей, прошлогодней травой и опавшей листвой.

– Вот я пришёл, Коля, – Горло сжало хваткой спазма. Я приложился к бутылке, присев на оградку. – Извини, что так долго…

– Вот кое-что тебе принёс, как обещал, – Рука дрожала, и всё никак не могла развязать узел. Чертыхнувшись, я попросту разорвал пакет, а затем поставил на столик освежитель для воздуха и рулон туалетной бумаги. – Я же обещал, придурок ты эдакий…

Горло жгло от водки, которую я пил большими глотками. В голубом небе, купаясь в лучах солнца, носились птицы.

– Ну надо же такое было придумать, а? – Я закурил, вдыхая клубы дыма. – Туалетной бумагой лицо обмотать…

– Большой ты, Коля, выдумщик был, – Мой голос задрожал. – И другом отличным… Моим другом…

Жёстко утерев глаза рукавом, я глубоко затянулся, выпуская клубы никотинового дыма в иссиня-голубое апрельское небо.

Так я и сидел на могильной ограде, по-стариковски сгорбившись. Тёплый, налетающий ветер трепал мои волосы, а солнце, сияя в бездонной вышине, грело меня своим светом. Безрадостными, суровыми глазами я смотрел на могильный холм, под которым лежал близкий мне человек.

Всё моё нутро словно сжали – внутри себя я ощутил щемящую пустоту, образовавшуюся в том месте, где был мой друг. Я рванул душивший меня воротник, упал на колени. Из моего горла вырвался болезненный стон, переходящий в отчаянный крик, полный безысходности рёв. Казалось, он рвался из глубины моей выжженной пожаром души, разносясь над кладбищем и теряясь в голубом небе. Я повалился, уткнувшись лицом в землю, и всё бил, бил сжатыми кулаками по свежей могильной земле и кричал, пока не охрип.

Меня трясло от беззвучных рыданий, крупные слёзы катились по моим щекам, перемешиваясь с землёй.

Наконец, я встал. Утерев лицо, я кое-как отряхнул грязь со своего пальто.

– Прости, если сможешь, – Я повернулся к могиле. – За всё плохое, что тебе сделал. Я ведь даже умереть нормально не могу…

Я махом осушил остатки водки.

– Не поминай лихом – ещё свидимся, – Развернувшись, я, нетрезво покачиваясь, зашагал к выходу.

Я шёл через кладбище, машинально читая фамилии, написанные на крестах: «Блинов А.Г.», «Семиглазова А.В.», «Простая О.Д.»…

Бредя через свеженасыпанные могильные холмы, затуманенным взглядом я увидел впереди знакомую фигуру – у креста справа стоял Ясенев. Чёрный и выцветший, как старая фотография, он смотрел на могильный крест. Рядом с ним, на оградке, сидела симпатичная девчонка лет восемнадцати с копной пшеничных волос, рассыпавшихся по плечам куртки.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, мужчина развернулся, увидев меня.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Привет, Григорий, – разлепляя спекшиеся губы, приветствовал он. – Ты здесь как?

– У меня тут…– Я вновь кивнул, указывая на кресты. – Вот…

– Извини, совсем забыл, – тихо произнёс он. А затем обратился к своей спутнице: – Ксюш, это Григорий Рокотов, одноклассник Стаси. Он пытался помочь ей…

Он запнулся, его лицо покривило болезненной судорогой.

– А это Ксения, подруга Стаси, – Он указал на заплаканную девушку, смотрящую на меня.

Мы кивнули друг другу.

– Я вот тут свою девочку поминаю… – Он запустил руку в растрёпанные теплым ветром, раньше времени поседевшие волосы. – Не откажи, Григорий.

Я молча шагнул к нему, принимая из его рук стопку. Крепкой, чуть подрагивающей рукой он налил мне и себе.

– За всех, – Он посмотрел на меня. Не чокаясь, мы полностью опустошили стопки…

Потом в глубоком молчании мы смотрели на могилу, в которой для одного упокоилась любимая дочь, для другой – близкая подруга, а для кого-то – лютый враг.

Каждый думал о своём в этот погожий, ясный день. Каждый жил, дышал этим пьянящим воздухом, чувствовал тепло солнца.

Жизнь продолжалась…

***

– Прошу прощения за опоздание, – переступив порог класса, сказал я. – Можно войти?

– Да, конечно же, – Молодая учительница с убранными в пучок волосами приветливо улыбнулась. – Присаживайся на любое свободное место.

Моя новая школа, по настоянию психиатров, располагалась на другом конце района. Нас старались держать подальше от пепелища старой школы, не желая бередить наши раны.

«А мне только ходить стало дальше», – невесело подумал я.

Пройдя через класс, я уселся за свободное место рядом с белокурой девчонкой, смерившей меня странным взглядом. Впрочем, как и всегда.

Уже целый месяц я ходил в другую школу, постепенно привыкая к привычному ритму жизни, потихоньку вливаясь в новый коллектив. Ну, как вливаясь – одиннадцатый класс уже привычная, сформировавшаяся ячейка общества не особо-то радушно принимает новичков. Особенно под конец учёбы, до конца которой оставалось чуть больше трёх месяцев. Поначалу, узнав о пожаре, ко мне проявляли огромный интерес, заваливая вопросами, но я всё больше отмалчивался, и очень скоро ажиотаж спал. Так что я всё чаще сидел один, что-нибудь читая или мастеря – в последнее время я приловчился вырезать из дерева фигурки. Отец подарил мне хороший охотничий нож.

Местные ко мне относились более-менее дружелюбно, но без фанатизма – в свои формировавшиеся годами компании они меня принимать не спешили. Да оно мне было и не нужно.

Целый урок я просидел, глядя на метущего школьный плац дворника, пока мой взгляд не упал на знакомую бритоголовую башку – передо мной, на соседнем ряду, сидел Чеботарёв. Руки сами собой сжались в кулаки – тревожащий призрак того прошлого, что я ненавидел и желал забыть возник передо мной. Из своего тёмного угла я наблюдал за действием иерархии класса, и сейчас до конца понял – история имеет свойство повторяться. В новой школе, да и вообще куда бы я не пошёл все повторялось, разве что в разной степени. Но допустить формирование того порочного круга событий, явным напоминанием о которых послужил пришедший в класс Чеботарёв, я не мог.

Дождавшись конца урока, я выскочил за верзилой след в след. Аккуратно добрался до спортзала, куда увалень пошёл относить отчёты. А затем зашёл в туалет при раздевалке. Я устремился вслед за ним.

Неслышно прикрыв за собой дверь, я выглянул за угол – Чеботарёв мыл руки. Всё так же быстро и уверенно я наскочил на него сзади, резким движением приложив его о раковину. Коротко вскрикнув, всей своей тушей он повалился на меня, но я, не теряя инициативу, пихнул его.

Врезавшись в дверь, он сполз вниз, пытаясь руками зажать хлещущую из разбитого носа кровь. Моя рука уже крепко сжимала рукоять ножа. Миг – и к бегающему по горлу кадыку увальня я приставил лезвие.

– Сюда смотри, – Крепко ухватив его за воротник олимпийки, я встряхнул его.

– Чего тебе надо-о-о… – Его голова безжизненно моталась на теле, он никак не мог сфокусировать на мне свой блуждающий взгляд.

– Все гораздо проще, дерьма ты кусок, – Я встряхнул его ещё раз. – У тебя два варианта: либо я сейчас топлю тебя в твоей стихии, – Я кивнул в сторону туалета. – Мне уже абсолютно плевать – для меня такое на раз-два. А для такого как ты, я сделаю это ещё и с вящим удовольствием. Сюда смотри!

Коротко размахнувшись, я двинул Чеботарёва по сальной роже. Хрюкнув, он обязательно бы завалился, если бы я не держал его за воротник. И только тогда я смог поймать его взгляд, в котором я увидел то, что ожидал – страх.

– А второй вариант оставит тебя живым. Но ты будешь беспрекословно мне подчиняться. Усёк?

Кончик ножа впился в горло увальня, потекла кровь.

– Я не слышу.

– Да, буду! – истерично заорал сдавший Чеботарёв. Теперь не просто страх играл в его глазах, а подчинение. – Убери это от меня!

Я отвёл лезвие, отпустив увальня. Тот судорожно принялся глотать воздух, заливая пол кровью. Я не мешал. Поднявшись, Чеботарёв основательно умылся.

– Чего тебе надо-то? – злобно буркнул он.

– Для начала подотри за собой, – Я кивнул на пол. Чеботарёв раздраженно засопел, но смерив глазами нож в моей руке, потянулся за тряпкой и ведром под раковиной.

– Молодец. Завтра, до уроков, жди меня у ворот. Надо обсудить кое-какие тонкости, – Я прошёл мимо застывшего увальня в каких-нибудь паре сантиметров. – Как штык. Я понятно объясняю?

Громила снова угрюмо засопел, после чего кивнул.

– Вот и славно, – кивнув, я вышел за дверь…

На следующее утро, ещё издалека, я увидел у ворот внушительную фигуру ожидающего меня Чеботарёва. Он стоял с краю, и спешащие на уроки школьники казались на его фоне совсем детьми.

Я молча протянул ему руку. Он, немного помедлив, всё же пожал мою ладонь в ответ.

– Пошли.

Мы двинулись по школьному двору. Чеботарёв своей громадой шёл немного позади, распихивая младшеклассников – в этот час здесь творилось самое настоящее броуновское движение.

Я не мог допустить повторения тех событий, что происходили в моей школе.

Пусть лучше я стану тем, кто это всё контролирует. И буду вариться в этом котле, уже никогда не став прежним.

Я буду перепачканным грязью с ног до головы – но даже валяясь в ней можно оставаться человеком. Но этого не повторится. Я сказал.

«Я видел к чему приводит неверный подход Стаси к дрессировке. Её можно даже поблагодарить за наглядный пример, – Я рывком открыл тяжёлую школьную дверь. – Что ж, на эти грабли я не наступлю».

– Идём, – уже поднимаясь по обшарпанным ступеням крыльца, окликнул я замешкавшегося Чеботарёва. Тут, угрюмо засопев, поспешно ускорился. – У нас много дел…

Конец.

Подкованный.

Обложка нарисована Рязановым Н.М. – https://vk.com/club137493323 (ссылка на группу)

Примечания