Далеко от Земли. Часть первая: Ученик Древних

Несколькими мгновениями позже первого появился еще один дроид. Этот, в отличие от медицинского, был грубее в обращении с живой плотью. Лионель, которую холодные и жесткие манипуляторы бездушного механизма больно ущипнули, вскрикнула, почувствовав боль уже не блаженную, а вполне плотскую. Еще громче она закричала, осознав, что той бурлящей силы, которая заставляла ее хохотать в душе от попыток отца причинить ей страдания, остались сущие крохи. Что энергия, которой с ней так щедро поделился Армонвилль, действительно истекала наружу. Безвозвратно.

Дроид, тем временем, мерно шествовал вслед за Главой клана, чья выпрямленная спина и затылок вместе с острыми, выступающими выше темени, ушами без всяких слов обещали девушке часы, а может быть, и дни нестерпимых пыток. Только эти напряженные члены аграфа, и темные стены подземелья, никогда не знавшие света – вот и все, что могла видеть сейчас Лия, болтавшаяся в клешнях дроида подобно безвольной кукле. Процессия, возглавляемая отцом, уже давно миновала уровень, который был домом для Лионель уже почти два десятка лет, а каменные ступени все не кончались. Наконец, топот-скрежет стальных ступней четырехногого и четырехрукого механизма стих, но тут же раздался еще более зловещий скрип – это аграф с трудом открывал старинную цельнометаллическую дверь.

Внутри каменного склепа все было устроено, как в самой страшной сказке. Увы, Лие никто сказок не читал. Поэтому о назначении железных, деревянных, и каменных предметов, чьи тени дрожали в свете самого настоящего факела, зажженного аграфом небрежным щелчком пальцев, знать она не могла. Но от этого ужас ее меньше не стал. Напротив, он разгорался внутри тщедушного тельца жарче, чем пламя маленького рукотворного костра, заключенного в чаше факела. И тем сильнее, чем меньше в ней оставалось заемной энергии. Последняя капля растворилась в полумраке подземелья, когда на запястьях Лии защелкнулись тяжелые стальные браслеты наручников.

Дроид разжал две стальные клешни (двумя другими он ловко приковал девушку к каменной стене), и аграфка повисла, не доставая такого же каменного пола даже кончиками пальцев ног. Из ее груди, обнаженной, и «украшенной» наливающимися синяками, раздался еще один долгими мучительный стон.

– Подождем, – мрачно заявил Глава, останавливаясь в двух шагах от висящей дочери.

Два взгляда перекрестились, и застыли, словно слившись воедино. Совершенно бездумно Лия попыталась вызвать внутри себя то чувство, с каким она приняла в себя первые капли чужой энергии. Увы – то ли не хватило сил и опыта, то ли для такого таинства нужен был телесный контакт, быть может, даже такой интимный, как в случае с Армонвиллем, но Глава лишь хищно усмехнулся, показав дочери безупречные клыки. Он не сдвинулся ни на сантиметр; застыл подобно хищнику, поджидавшему добычу. Впрочем – добыча уже была здесь, и бежать она не могла. Могла лишь стенать и молить о пощаде. Но в холодном воздухе подземелья не прозвучало ни слова; лишь чуть слышный скулеж аграфки, прерываемый ее же стонами. До того самого мгновения, когда в пыточной появился еще один разумный – старый слуга, единственный, который при виде Лионель не морщил в презрении губ. На самом деле он относился к девочке не лучше всех остальных. Просто громадный опыт службы в клане приучил его сдерживать, точнее, скрывать эмоции – мало ли что, мало ли как повернет течение жизни капризная судьба? Но в эти мгновения старый прислужник был явно встревожен; больше того – он был в панике. И не удивительно – весть, которую он принес хозяину, могла лишить его головы. Причем, самым мучительным образом.

– Лэр, – почти прошептал он, не решаясь поднять головы, – я не смею сказать…

– Что ты там бормочешь? – рыкнул на него Глава, поворачиваясь, перетекая на месте всем корпусом так, что Лия даже не успела моргнуть, а перед ней снова нарисовалась замершая до судорог спина отца, – говори громко и ясно.

– Да, лэр, – старый слуга тоже выпрямился, – я принес дурную весть. Ваш сын, лэр…

– Что с Армонвиллем?! – вскричал в бешенстве Глава.

Слуга попятился назад, но головы опустить не посмел. И даже вполне крепким голосом завершил послание:

– Лэр, медкапсула не смогла помочь вашему сыну. Он… умер!

– Что?!! – теперь уже взревел аграф, – как это может быть?! Этого просто не может быть!!

Спина, и плечи, и вся его фигура на мгновение потеряла свою стройность; каким-то неведомым чувством Лия поняла, что Глава осознал и принял непоправимое. Но жалеть отца она не стала. Напротив, ее губы попытались раздвинуться в злорадной усмешке, но… Глава повернулся уже медленно, переступая ногами как каменный истукан. Его лицо, опять замершее напротив девичьего, было спокойным; это было спокойствием смерти. И оно обещало ей то, что невозможно было выразить словами. Хотя аграф попытался.

– Ты будешь жить, отродье Тьмы, – почти ласково пообещал он, – жить долго. Жить и мучиться. Это я тебе обещаю. А для начала… Для начала мы, доченька, попробуем вот это…

За спиной Главы громко икнул слуга. Это «доченька», впервые за четверть века покинувшее уста отца, означало для прислужника неминуемую смерть. В руках аграфа, тем временем, оказалось что-то металлическое, с острой зубастой пастью, в которой могла поместиться голова юной аграфки. Агрегат хищно щелкнул; один из его зубьев ткнулся в середину девичьего лба, и пополз вниз, и вправо, к глазу, оставляя за собой кровавую полосу. Лия зажмурила глаза что было сил, и потому не могла увидеть, кто и где негромко произнес слова, заставившие зуб остановиться, не дойдя пары сантиметров до глаза, и впиться в лоб с такой силой, словно теперь ей хотели пробить черепную кость.

– Нет, – произнес кто-то неизвестный негромко, но так властно, что даже Лия, висевшая на цепях, постаралась выпрямиться вдоль стены, – остановись, Глава. Королевству нужна эта девочка.

Отец скрипнул зубами. Он, кстати, уже стоял спиной к девушке, и, естественно, лицом к аграфу совершенно непримечательной внешности, который стоял в проеме открытой двери. Несомненно, Глава знал этого аграфа. Потому что не взорвался бешенством, не швырнул в незнакомца (незнакомца – для Лии) механизм, что держал в руках, или что-нибудь потяжелее. Нет – он согнул спину, никогда прежде не гнувшуюся в присутствии дочери, в достаточно глубоком поклоне, и не менее уважительно приветствовал «гостя».

– Я рад принимать в своем доме тебя, Второй Советник королевства. Слуги проводят тебя в подобающие тебе покои, пока я завершу здесь Дело клана.

– Нет, – таким же, как прежде, спокойным тоном возразил неведомый Второй Советник.

– Что нет, славный лэр?

Главе тоже удалось произнести вопрос спокойно и уважительно.

– Это не дело клана, граф ди Контэ. Это дело королевства. Выйдем.

Советник отступил от двери вглубь темного холодного коридора. Граф медленно, явно перебарывая себя, зашагал туда же. А Лия, всем своим существом понимая, что сейчас может решиться ее судьба, и что жизнь, висевшая на тонком волоске, сможет порадовать ее день, и два, и еще много-много дней, дернулась вслед за ним. Подобно тому, как она пыталась вытянуть из отца его жизнь. И на этот раз, видимо, ее желание перешагнуло какую-то грань и очень органично двинулось вслед за аграфом. Последний, быть может, что-то почувствовал, потому что остановился в дверях, повернулся, тряхнул ушастой головой, и «наградил» дочь долгим обещающим взглядом. А потом с силой, с громким стуком захлопнул тяжелую дверь. Но толстое металлическое полотно не стало преградой для Лионель. Она висела на стене, и одновременно была там – рядом с двумя высокопоставленными аграфами. Ее глаза были закрыты, и в то же время всматривались в темень коридора, пытаясь разглядеть каждую морщинку на лице Советника. Который, как она уже поняла, теперь имел наивысшую власть над ее судьбой. А уши, нормальные человеческие уши, сквозь камень и металл, отчетливо слышали каждый вздох, каждое слово судьбоносного разговора. В отличие от старого слуги, который стоял рядом с дверью, и тоже тянул к ним свои длинные уши. Слышал ли он что-нибудь? Лию это совершенно не интересовало. Главное – слышала она! Слышала каждый слог короткой беседы.

– Советник! – наедине голос Главы не был таким почтительным; он был скорее гневно-раздраженным.

– Граф! – поставил его на место одним словом гость, – мне нет дела до твоих переживаний, лэр. Я заберу эту девочку живой и невредимой. Даже если для этого придется прервать линию одного из кланов Галантэ. Я уже сказал – это Дело королевства. Для тебя, Глава, и для твоего клана этого недостаточно?

– Но, лэр, – Лионель отчетливо увидела, как отец за дверью скукожился, стал меньше, и, поклонившись много глубже, чем в первый раз, заявил жалобно и просительно, – эта тварь убила моего сына. Убила, можно сказать, на моих глазах. Убила так, что даже медкапсула была бессильна. Может ты, Советник, или твои люди…

– Нет! – жестко заявил гость, – ни я, ни мои люди не в силах помочь тебе. Не находишь, что это странно и… страшно?

Глава, помедлив мгновение, кивнул.

– Вот поэтому я забираю ту, которую ты не признал своей дочерью.

Граф ощутимо дернулся. А Советник торжественно, громче, чем все предыдущие слова, отчеканил:

– Но я обещаю тебе, граф ди Контэ, что эта тварь долго не проживет. Ее смерть будет не менее мучительной, чем та, что приготовил для нее ты. И, если это будет возможно, последний удар нанесет твоя рука.

– Да будет так! – еще торжественней заявил граф.

Так Лионель попала в руки Второго Советника королевства Галантэ, и его управления, о котором даже среди аграфов ходили самые жуткие слухи. Впрочем, за пределами королевства об этом управлении никто даже не подозревал.

3. Крейсер прорыва «Алмат». Где-то в Диком Космосе. Лия, бывшая Лионель ди Контэ, псион-недоучка

От каюты техника Арни Лота, чье тело остывало на роскошном ковре, до медицинской секции, которая одновременно была жильем для Лии, было всего несколько шагов. Так что резерв времени для действа, единственного, которому ее обучили в управлении Второго Советника королевства Галантэ, был внушительным; с тройным запасом. Она едва не споткнулась, вспомнив Советника, и тех аграфов, что окружали его. Ну, и какое-то время Лию, конечно. Вступление в новую жизнь было не менее кошмарным, чем та, что ожидала ее в «родном» доме. Впрочем, первые полдня после того, как ее привезли в закрытом флайере в закрытое же помещение, расположенное глубоко под землей, были вполне спокойными. Девушку покормили, заставили искупаться в настоящей душевой и одели в чистый белоснежный комбинезон. Впрочем, последний почти сразу же пришлось снять, потому что помощница Советника, приветливая (на первый взгляд) аграфка подвела ее к медицинской капсуле, и приказала раздеваться. Лия беспрекословно подчинилась, и застыла перед длинным пластиковым ложем, чья прозрачная крышка призывно открылась без всякой видимой и слышимой команды. О том, что аграфка, никак не представившаяся Лие, отдала команду при помощи нейросети, девушка не просто догадалась; она словно почувствовала, и даже увидела, как что-то едва различимое протянулось от головы помощницы к изголовью капсулы. Но об этом, как и обретенной способности видеть и слышать сквозь стены, девушка предпочла умолчать. Это не было исключительно умственным заключением, для этого Лионель была слишком слабо развита; точнее сказать, ее разум был практически не развит. Но инстинкт подсказал ей – вести себя заторможено; улыбаться чуть испуганно и отстраненно, и, главное, не раскрываться никогда, и ни перед кем. Потому что вокруг одни враги, презиравшие ее, и желавшие ей только одного – смерти. Получив от нее предварительно еще что-то, пока непонятное. И этот вывод подтвердился буквально в течение часа.

– Ага, – довольно мило улыбнулась помощница, видя ее нерешительность, – кажется, ты не слишком часто пользовалась медкапсулами.

Лия медленно кивнула. О том, что сейчас будет ее первый опыт пользования этим величайшим творением лучших умов королевства, она сообщать не стала. Просто последовала инструкциям местного медика, и аккуратно легла в ложе капсулы, какую за пределами королевства могли себе позволить разве что властители Миров. Ведь это был аппарат последнего, девятого поколения, и его экспорт приравнивался к государственной измене, и карался соответствующим образом.

Прозрачная крышка медленно опустилась, и Лию начало втягивать в глубину сна. Она, в принципе, была не против отдохнуть; день выдался исключительно богатым на события, и он еще не кончился. Но что-то подсказывало ей: «Не спи, потерпи!». А потом… сознание как-то раздвоилось. Большая часть вместе с уставшим, побитым телом действительно спало, а крохотная любопытная змейка, абсолютно невидимая даже для нее самой, выползла из головы, и принялась «бродить» по капсуле, а потом и за ее пределами. Так, опытным путем, Лионель выяснила, что ее возможности слышать и видеть (даже с закрытыми глазами) не превышают примерно десяти метров. Дальше – стена; невидимая, и абсолютно непроницаемая для змейки.

Иногда любопытное хладнокровное нечто, выращенное девушкой из самой себя, тыкалась безглазой, и безротой головой обратно в тело – в те места, где, как по волшебству пропадали ссадины и синяки, а под восстанавливающей нежность кожей срастались сломанные ребра. Еще что-то пыталось подергать за уши. Попыталось, и отступило. Но вот змейка опять метнулась наружу, за пределы капсулы. Это в пределы десятиметровой зоны, которую не покидала помощница, вступил сам Второй Советник.

– Лэр, – помощница склонилась так низко, что едва не достала до идеально чистого пола ушами, – я почти готова.

– Ну, что там?

В абсолютно спокойном голосе аграфа проскользнули нотки нетерпения. Помощница замерла, и змейка дернулась в попытке проследовать вслед за другой, такой же бестелесной нитью. Той самой, что протянулась теперь от капсулы к аграфке. А та, все так же в ступоре, подобно сомнамбуле начала декламировать:

– Лионель ди Контэ, двадцать пять биологических лет. Без всякого сомнения, родная дочь графа ди Контэ и его супруги. Генетически – стопроцентная аграфка. Уродство с человеческими ушами объяснению не подлежит; на попытки медкапсулы вернуть нормальные – аграфские – уши организм отреагировал резким выбросом гормонов и антител, готовых прервать операцию изнутри. Прервана командой снаружи.

– Давай главное, – подстегнул ее начальник.

– Индекс интеллекта – сто девятнадцать. Абсолютно не развит. Нейросеть отсутствует. Точнее – не устанавливалась вообще. Уровень развития крайне низок. Словарный запас соответствует шести-семилетнему возрасту. Многочисленные внутренние и наружные повреждение купированы…

– Самое главное! – рявкнул Советник.

– Увы! – фигурка помощницы сжалась; она склонилась, словно заранее прося прощения за не очень приятную весть, – ничем хорошим девочка нас порадовать не может. Уровень ментоактивности едва дотягивает до H8.

– Не может быть! – даже пошатнулся от неожиданности лэр, – я собственными глазами видел. Там уровень был не меньше, чем C. А может, и до B дотягивал.

– Ну, не знаю…