Черная боль Земли

– Сходим с тобой, Святослав, на зайчика. Я тебе покажу, как заячьи петли читать, да из ружья дам стрельнуть. Хочешь?

И Свет согласился, широко улыбнувшись. Глухариное мясо из супчика, которое еще раньше украсило собой стол, выдали за импортный деликатес, и мастер леса, попробовав его, только покачал головой: «Живут же люди!». Охотник грустно улыбнулся. Он сейчас вспомнил те столы, что накрывали в рыбацкой деревушке, или его родном селе – новые хозяева. А столики в гареме Гумирхана?! Он еще раз вздохнул, и предался чревоугодию, теперь уже по земному…

– А поворотись-ка, сынку.., – чуть слышно процитировал Гоголя Свет, и Угодин наморщил лоб – где-то он уже эти слова слышал. Володька с Сашкой сейчас, после уже ставшей утренней пробежки охотника к живительной трубе, разглядывали его в новом наряде.

– Так себе костюмчик, – поскромничал Володя, который и выбрал на свой глаз и вкус изделие ковровской швейной фабрики. Вернее, изделий было два, и ни одно из них Свету не подошло. Первое было как раз в плечах, но все остальное терялось в этом костюме пятьдесят восьмого размера. Пятьдесят четвертый на плечи не налез. А Сашка смущенно потупился. Придется к Иринке ехать, к Захаровой – у ней от бабушки швейная машинка сохранилась, «Зингер».

Володька дружески пихнул корефана в бок: «А не боишься?». Что-то он такое об Ирине и Сашке знал. А тот только рукой махнул:

– Для брата не жалко.

Однако Свет категорически отказался возвращаться в лесничество. Не испугался, конечно, Сашкиной начальницы. Просто душа требовала немедленных действий, и он в результате натянул на себя спортивный костюм, а потом куртку из непонятного материала (но явно не кожа) таких невероятных размеров, что можно было славинский костюм не снимать – все равно под ней ничего не было видно. А потом водрузил на голову шлем. И лесники едва не упали на траву от смеха.

– Вы чего? – обиделся больше за доспех Свет, – сами же сказали, что без шлема на мотоцикле нельзя.

– Вот без этого, – подал ему круглый пластиковый колпак красного цвета Сашка, утирая слезы, выступившие от хохота, – этот будет понадежней твоей железяки.

– Понадежней? – Свет, не напрягаясь внешне, сжал шлем между ладонями, и тот громко треснул.

На землю посыпались обломки пластика и подкладка черного цвета. Корефаны растерянно переглянулись – запасного шлема у Сашки не было. Свет улыбнулся – на то, чтобы шлем Владимежа внешне выглядел как мотоциклетный, сил у него хватило…

Суворов с гордостью выкатил из сарая старенькую «Яву». Еще более старый служебный «Восход» завести не смог бы уже никто; он стоял в том же сарае лишь для того, чтобы получать в лесничестве бензин. Мотоцикл из братской Чехословакии затарахтел мотором, и инопланетянина пригласили на заднее сидение. Свет никакого волнения не испытывал. Не то, что доверял мастерству названного брата безоговорочно. Просто он предвидел, что вот таких случаев – впервые сделать, или попробовать что-то будет ох как много.

Он летал на космическом корабле, перемещался между континентами, но езда на мотоцикле… она была сродни скачке на горячем коне. Он вспомнил своего Орлика, и слился сознанием с мотоциклистом; сейчас эти два человека, выскочившие на достаточно гладкую дорогу, что пролегала вдоль левого берега Клязьмы, вместе нажимали и нажимали на рукоятку газа, пока «Ява», словно живая, не запросила пощады: «Быстрее не могу!». Рука Сашки тут же ослабла, сбивая скорость до допустимых девяноста километров в час, и мотоцикл загудел ровно, не мешая Свету разглядывать новый мир, новые деревни и людей, их населяющих. Впрочем, здесь людей по случаю рабочего дня было немного – разве что на автобусных остановках толпился народ, в основном пожилого возраста. А мотоцикл обгонял одну за другой тракторные телеги полные какой-то зеленой массы.

– На силос везут, – чуть обернулся назад Сашка, а потом кивнул вперед, где на огромном поле, уже скошенном, паслись коровы, – для них, на зиму.

Охотник присвистнул про себя – столько скота вряд ли набралось бы во всем государстве славинов. Он проводил глазами стадо; потом – с удивлением – дорожный знак, который подсказал, что они въехали в очередную деревню Барское Татарово.

– Вроде бы никаких бар тут давно нет, – вспомнил он историю России двадцатого века, – и коровки, что мы видели, называются колхозными… Пока.

А Сашка опять обернулся к нему:

– Это уже соседний район, Вязниковский. Скоро на трассу выйдем.

На трассу «вышли» очень скоро. «Ява» влилась в поток попутного транспорта, который, как уже знал охотник, мчался из Москвы в город Горький. Навстречу с ревом проносились грузовики, мелькали почти беззвучно (благодаря шлему) легковые автомобили. Свет уже перестал удивляться многолюдству; даже начал немного тяготиться им. А может, это его просто потянуло в родной мир, пусть жестокий, не такой комфортный, как здесь, но… свой. Но следить за окружающим миром не перестал. Он уже предвидел, что дорога домой, а до того – за любимой женщиной и сыном – будет очень долгой.

По трассе «Ява», совсем немного (по ощущениям охотника) нарушавшая скоростной режим, мчалась больше часа; потом Сашка повернул направо, на дорогу не такую широкую, и заметно разбитую. Тут скорость упала до шестидесяти, а потом «мотогонщик» и вовсе свернул в лес, на едва заметную тропу. Здесь путники пообедали, «чем бог послал». Охотник на слова землянина лишь хмыкнул; вспомнил работорговца Харама, на золото которого они и продолжали шиковать. Потом по очереди сходили за кустики – хотя в этой глуши ничего из железному коню не угрожало.

– Здесь людей почти не встретишь, – пояснил Сашка, – дальше вообще муромский заказник начинается; там только егеря да лесники ходят.

Свет его слова оценил, когда лес стал гуще, мрачнее; он с каждым километром все ближе смыкался вокруг дороги. Вот тут можно было поверить, что земля, а значит и лес на ней когда-то родил могучего богатыря.

Сам Муром Свету ничем примечательным не запомнился – город как город (много он из в этом мире видел?). Церквей, да зданий старинных, было конечно много. Но охотнику пока облик древнего города было сравнивать не с чем. Даже в Коврове, рядом с которым он прожил уже два дня, Свет так и не побывал. Но что-то все таки ощутил, даже не слезая с седла мотоцикла. Что-то схожее с ощущениями, что обрушились на него в древнем полуразрушенном храме. Только здесь эти ручейки живительной энергии, что истекали от многочисленных церквей, терялись в густых выхлопах автомобильных дымов. Еще больше копоти к небу несли многочисленные трубы, которые явно могли обогреть не одну сотню домов.

Сашка тут остановился всего два раза – чтобы узнать дорогу на Карачарово, родину Муромца. Первый прохожий, к удивлению и Суворова, и Света, дороги туда не знал. А второй описал ее очень подробно – видно бывал там не раз. Впрочем, села Карачарова, как оказалось, давно уже не было. Разросшийся город поглотил его, и улица Приокская, где им показали старый дом, в котором, как уверяла словоохотливая старушка, вырос былинный герой, теперь была частью города.

Старушка видимо была еще и очень любопытной, потому что засеменила за отъехавшим мотоциклом и даже догнала его, когда тот остановился у большой каменной церкви, у которой сохранилась целой высокая четырехярусная колокольня. Уже скрываясь в проеме этого сооружения (двери там давно не было) Свет услышал ее слова, которые старушка обрушила уже на одного Сашку:

– Это Троицкая церковь, сынок. Никак руки у людей не дойдут ее восстановить…

Полустертые каменные, а потом железные ступени привели охотника на самую вершину колокольни. Церковь и так стояла на пригорке, с которого были видны и граница с Горьковской областью, и с соседними районами Владимирской, а главное – речной простор. У Света захватило дух. Он, конечно видел с высоты птичьего полета (и даже выше) реки в родном мире, но там не было живой энергетики, все внизу мелькало с бешеной скоростью, и чуть слышный гул двигателей «Белки» мешал слушать торжественное молчание воды. Здесь же душу охотника стало заполнять это неслышимое журчание речных струй, безмолвное скольжение большеглазых рыб и…

– Что, – раздался позади могучий бас, – тоже пытаешься выглядеть, куда я дубовые пеньки бросал?

Слова звучали вполне современные, с правильной интонацией и ударениями, но Свет был уверен – позади него стоял тот, к кому он и стремился за помощью; по крайней мере за подсказкой.

Он не стал оборачиваться – знал, что никого там не увидит. Еще он знал, что это не галлюцинация, и все вокруг – и широкий порыжевший луг у реки, и саму Оку, и даже город заполнила сейчас огромная бесплотная тень души, которая никогда не покидала родную землю.

– Здравствуй, Илья Иванович, – чуть поклонился в сторону реки охотник, уверенный, что незримый собеседник видит каждое его движение

– Здравствуй и ты, Светослав. Вижу, пришел ты за помощью, но не ведаю, чем могу помочь, – Свет сделал движение рукой, но не сказал ни слова, потому что ласковый ветерок с Оки словно остановил его жест, – силушки у тебя поболее будет, чем у меня вместе со Святогоровой; камень, что хранил мои доспехи, у тебя тоже был… Да и доспехи твои, хоть ты и одаривал ими товарищей щедро, великую силу имеют. Вместо калик перехожих явился тебе человек чудной, что разбудил в тебе силу, да направил на путь нужный…

Свет понимал эти иносказания – и про камень, и про учителя – мастера Ли, и все остальные; быть может, Муромец – если только Свет сейчас все не напридумывал, читал прошлое в душе охотника? Но вот он перешел к будущему, к тому, что сам Свет пока не видел, но стремился угадать.

– А вот Идолище проклятое на твоем пути встретится, и должен ты будешь его победить. Тем более, – Муромец за спиной явно улыбнулся, и реку залили яркие лучи солнца, выглянувшие из-за туч, – что ты уже дал клятву покончить с ним. И еще…

Голос Ильи Ивановича загремел, останавливая попытку изумленного Света все-таки оглянуться, и гладкая речная поверхность покрылась рябью, в которой сразу заиграло солнце:

– Недаром ты прибыл в этот мир, на землю моих и… твоих предков. Ждет ее великая боль, черная боль. Вот и возьми ее на себя, Светослав, не дай земле покрыться гнойной коростой. А она тебя отблагодарит, парень, по подвигу твоему отблагодарит – отправит туда, куда стремится твоя душа…

– Куда? – все-таки повернулся охотник.

На небольшой площадке, на которую уже давно не ступала нога звонаря (да здесь даже веревок от колоколов не осталось, не то что ценного цветного металла), никого и ничего не было. Лишь сиротливый желтый дубовый листок, неведомо как занесенный ветром на эту верхотуру, лежал на каменном полу. Совсем недавно – когда охотник поднялся на колокольную площадку – его здесь не было. Да и ветер гулял где-то высоко, ни разу не нарушив безмолвной беседы. А значит…

– Ничего это не значит, – пробормотал Свет, все таки подняв листок и бережно определив его за пазухой – туда, где уже хранилась прядь из гривы Орлика и медальон Весны – увы, пустой…

Глава 3. Бегство

Назад за руль мотоцикла – несмотря на сопротивление Сашки – сел Свет. На главный аргумент лесника: «Да у тебя же даже прав нет!», – он лишь загадочно улыбнулся.

– Есть у меня права, парень, – практически неслышно прошептал он, – только что получил. Такие права, что не только на территории России действуют.

И Суворов смирился, сел на заднее сидение. А Свет повел мотоцикл уверенно и осторожно, соблюдая все правила дорожного движения, что в городе для такого новичка было делом нелегким. Но новичком Свет был только в глазах Сашки; сам он всю дорогу до Мурома не только глазел по сторонам, да прислушивался к редким репликам Суворова, но и впитывал в себя его мастерство, попутно отмечая огрехи, и исправляя их – уже в себе, естественно.

Это мастерство он и показал, когда после небольшой остановки – практически в том же месте, где в первый раз, только по другую сторону дороги – «Ява» вырвалась на горьковскую трассу. Тут мотоцикл довольно заурчал, и прибавил обороты; а Свет еще попытался добавить в бензин, который мелкими брызгами впрыскивался под бешено снующие поршни, собственной энергии. И у него получилось! «Ява» теперь ревела как голодный зверь, которому наконец бросили мясную косточку. Сашка за мощной спиной охотника конечно не видел, что творилось со стрелкой спидометра. И хорошо, что не видел, потому что не поверил бы своим глазам. Ему было так спокойно за этой надежной спиной, которая ничуть не была напряжена. А стрелка, между прочим, перескочила за последнюю отметку «180» и застыла в крайнем правом положении. Шлем Владимежа сейчас походил на те, которые мотоциклетная мода изобретет через несколько десятилетий; он полностью защищал лицо от свистящего ветра – в нем можно было петь во все горло, наслаждаясь скоростью, что он и собрался сделать, но… Далеко впереди он заметил выдвинувшегося прямо на полосу движения человека, замахавшего полосатой палкой.

На педаль тормоза Свет нажимать не стал, просто отпустил рукоять газа, да поблагодарил мысленно двигатель, с честью выдержавший испытание. Пока «Ява» подкатывала к постовому, быстро теряя скорость, он успел вспомнить таких же стражников – на рагистанско-славинской границе. Там их было больше – целый десяток – и вооружены были они не в пример солиднее, саблями да копьями. Но вот жадности в них было… ну если у всех собрать, как раз бы хватило на этого представителя земных дорожных властей, вооруженного одной палкой.

Сашка за спиной тут же заныл: «Я же говорил!», но Свет заставил его заткнуться – одним движением мускулов спины. А «Ява» наконец остановилась, чуть не наехав на черный форменный сапог.

– В чем дело, сержант? – охотник вроде и не повысил голоса, но сейчас в нем – совершенно органично – прорезались властные нотки сразу нескольких правителей иного мира. И внутренне чутье постового подсказало – зря он остановил этот мотоцикл. Он вытянулся по стойке «Смирно!», – и отрапортовал, заставив лесника за спиной испуганно сжаться:

– Старший сержант Гаврилюк! Разрешите продолжить патрулирование?!

– Продолжай, – махнул рукой охотник, вспомнивший почему-то как раз про село Барское Татарово, – все в порядке по службе?

– Так точно, – вытянулся еще ретивей старший сержант, который успел спрятать куда-то свой жезл, – только…