Бей первым, Федя! Ветеринар. Книга первая

Водитель по инерции жевнул пару раз. Затем он увидел, как толстый палец на курке побелел, как еще сильнее побелело лицо толстого парня, что едва поместился на подножке его автомобиля, и от испуга проглотил потерявшую всякий вкус жвачку. Он открыл рот, и…

И оба они – и Пончик, и водитель – в это мгновение вздрогнули. Рев проносящихся мимо машин и истошные гудки нетерпеливых водил позади перекрыл истошный вопль. В нем смешались и настойчивое нетерпение пожарной сирены, и испуганный рев смертельно раненого зверя, и много чего другого. Не было в нем только человеческого начала – так показалось и Золотову, и ассенизатору, и даже Казанцеву, по вине которого, собственно, и затрубила эта иерихонская труба.

Он обогнул цистерну сзади и заметался взглядом по узкому проходу между автомобилями в поисках надежного убежища. Последнего не нашел, не успел, потому что взгляд остановился на толстом гофрированном шланге, предназначенном для забора и, соответственно, слива дерьма. Губы Федора раздвинулись в хищном оскале; в один миг он снова стал тем отчаянным мужиком, который бросал гранату в мусоропровод и лупил ногой по «Мерседесу».

С работой устройства, заставлявшей толстую кишку дерьмопровода заполняться и переполняться, Казанцев был хорошо знаком. Ветеринарная лечебница, в которой он имел сомнительное удовольствие трудиться в должности сменного врача, располагалась на окраине Сибирска, в старинном здании еще позапрошлого века постройки. Никаких удобств она не имела и потому ежегодно пользовалась услугами подобных автомобилей. Почему-то визиты ассенизаторов всегда приходились на дежурства Федора Казанцева.

Брезгливость в нем умерла сегодня утром. Он голыми руками ухватился за ребристый хобот ЗИЛа, какой не снился даже вымершим мамонтам и потянул его на себя, совершенно не опасаясь того, что с его конца, забранного внушительным фильтром, закапает, а может быть даже польется зловонная жидкость. При этом Федор машинально – сам не осознавая, что шепчет – костерил почем зря «проклятых буржуев, разъезжающих на таких машинах, когда простые люди…». Кого он имел при этом в виду, так и осталось неизвестным. Но то, что его справедливый во многом гнев выплеснулся на Пончика, а точнее на его автомобиль, стало ясно через несколько мгновений.

Три коротких шага – и осклизлый шланг полез в открытый люк «Мерседеса». Кто знает, дрогнула бы рука Федора, если бы он разглядел за тонированными стеклами иномарки Тусеньку? Однако «Мисс», впервые увидевшая Пончика в разъяренном виде, сидела тихо, как мышка, обожравшаяся сыра. Снаружи ее совершенно не было видно. Она не отреагировала ни на повторное появление «кузнечика», ни на вторжение в уютный мирок «Мерседеса» грязного и вонючего шланга, который по странной прихоти судьбы извернулся в салоне так, что его жерло почти уперлось в аппетитные коленки «Мисс Сибирск – 2016». Только ее носик чуть сморщился, на несколько мгновений раньше хозяйки осознав, что за испытание ей сейчас предстоит пройти.

Взгляд Тусеньки перепрыгнул налево – туда, где за темным стеклом нескладный «кузнечик» дергал за какой-то рычаг. Из шланга со сгустком пока еще только воздушных миазмов на ее колени выплеснулся какой-то утробный вздох, какого Тусенька никогда не слышала.

А вот Федор слышал уже подобные звуки. По долгу службы ему пришлось однажды лечить бегемота из заезжего зоопарка. Несчастный африканец объелся непривычной сибирской снеди и громко рыгал, разевая клыкастую пасть. Из его живота исторгалось мало аппетитное урчание, подобное только что прозвучавшему. Что потом творилось с больным животным… Казанцев до сих пор содрогался, вспоминая жуткое зрелище. Так что теперь он не удивился и не испугался. Зато едва не рухнул жилистым задом на асфальт, когда экологически чистое удобрение полилось, набирая силу, на коленки Тусеньки, и ее нежное горло выдало вопль, испугавший всех водителей проезжающих мимо автомобилей и пешеходов в радиусе доброй сотни метров.

Федору жалеть девушку было некогда. Неестественно обострившееся чутье подсказало ему, что на сцене, то есть в проходе между машинами вот-вот должно появиться злое лицо Пончика и все остальные части его тела; а главное – пистолет.

– Ба, знакомые все лица! – мог сказать Казанцев, но не сказал, потому что не стал ждать Золотова, а юркнул опять за цистерну – теперь уже по часовой стрелке.

Он бросил последний взгляд на злосчастный «Мерседес», чей практически герметичный салон стремительно заполнялся и оказался по другую сторону ЗИЛа, где его встретила лишь открытая дверца кабины. Водитель, подгоняемый и нездоровым чувством любопытства, и – главное – пистолетом Пончика, в это мгновение тупо разглядывал шикарную иномарку. В отличие от Золотова он сразу понял, что означает шланг, утопающий в люке автомобиля. И чем глуше и басовитей становился крик, доносящийся из этого люка, тем скорее заполнял его здоровое тело ужас. Каким-то шестым, или седьмым чувством он начинал понимать, что расплата за это зрелище будет страшной, и отвечать скорее всего придется именно ему. О ключе в замке зажигания он совершенно забыл, а Пончик о нем даже не подозревал. Но оба абсолтно одинаково вздрогнули, когда долгий вопль Тусеньки внезапно прервался, потому что последняя наконец закрыла рот, чтобы в него не заливалась подбиравшаяся к крыше кожаного салона жижа. На смену крику пришло удивительно тихое по сравнению с ним урчание двигателя ЗИЛа. Автомобиль, ведомый не очень умелыми руками Федора, дернулся вперед, натягивая шланг.

Последнего обстоятельства водитель с Пончиком как-то не учли и потому продолжали провожать взглядами отъезжающий автомобиль. Провожали до тех пор, пока не оказались на жестком асфальте, сбитые натянувшимся подобно струне шлангом. Оба, кстати, с оружием в руках – Пончик с пистолетом, а водитель с монтировкой.

Жижа наконец заполнила весь салон и полезла наружу вместе со шлангом. Последний, проехавшись осклизлым концом по лежащим рядышком людям, бодро поскакал вслед за машиной по проспекту, толчками выплескивая из себя содержимое цистерны. Только теперь Золотов опомнился и четко, как на учениях, прицелившись, выпустил вслед Федору весь запас патронов из обоймы любимого, зарегистрированного как положено оружия. И попал! Попал точно в цель – в цистерну, добавив на проспект еще несколько веселых струек дерьма.

А внутри «Мерседеса» вдруг что-то отчаянно забарахталось – это задыхающаяся Тусенька, совершенно позабывшая о боковых дверях, рванулась к верхнему – к маленькому спасительному люку. Своими формами она гордилась; как же – классические девяносто на шестьдесят на девяносто, ни больше и не меньше! Люк иномарки мог пропустить через себя разве что средние шестьдесят, но каким-то чудом Тусенька продрала сквозь него верхние девяносто, относительно свободно расположило средние шестьдесят, а вот на нижние девяносто рывка не хватило.

Миру явилась слепая, глухая и немая русалка. Впрочем, немой она оставалась совсем недолго. Сквозь чуть раздвинувшиеся губки снова стал прорываться какой-то дикий вой – теперь уже не такой громкий, как прежде. Она так и осталась торчать в открытом люке до конца инцидента, да еще и долго после него. Как пелось в старой песенке: «Вся покрыта зеленью, абсолютно вся…».

Пончик между тем поднялся на ноги, повертел бесполезный пистолет в руках и бросил его, удачно попав в коленку водителю ЗИЛа. Тот стерпел; не стал напрашиваться на еще большие неприятности. А Золотов совершил последнюю, самую противную глупость за сегодняшнее утро – он машинально открыл дверцу «Мерседеса». Хлынувшее из салона содержимое едва не бросило его обратно на асфальт. Лишь гигантский вес позволил удержаться Золотову на ногах. Теперь уже не имело никакого значения, в каком виде автомобиль прикатит в гараж – от его хозяина разило ничуть не меньше.

Золотов решительно нырнул в салон и – о, чудо! – «Мерседес» послушно завелся от легкого движения пальца. Пончик раздраженно велел Тусеньке заткнуться. Но нежное урчание мотора так и не смогло заглушить завываний. Автомобиль развернулся на проспекте, нарушив сразу несколько правил дорожного движения, что, впрочем, было для Пончика обыденной практикой. Только вот таким экстравагантным экипажем он никогда еще не рулил. «Мерседес» подобно ветру мчался туда, откуда выехал меньше часа назад – домой, к теплому гаражу; к мойке с горячей и холодной водой и богатейшим набором моющих средств; наконец, к всемогущей Маме.

А водитель злополучного ЗИЛатак и остался сидеть на асфальте. Он только сдвинулся с проезжей часть на поребрик и оперся широкой спиной на урну с мусором. Ноги – и ушибленную, и здоровую – он подтянул с своей могучей груди так, чтобы проносящиеся мимо автомобили не могли ненароком наехать на них. Он решил покорно ждать расплаты, откуда бы она не пришла.

Для гофрированного шланга между тем приключения в этот день еще не закончились. Федор неспешно рулил по проспекту, соблюдая все правила дорожного движения. Казанцев быстро освоился на водительском месте. Однако успокоиться окончательно ему не дали. Он резко затормозил, не решившись наехать на неторопливо пересекавшего проспект по полосатому переходу человека в форме подполковника полиции. Не потому, что стало страшно этого представителя власти; нет – просто не смог заставить себя наехать на живого человека, пусть полицейского. Не было у него еще практики наезда на живых людей.

– На мертвых, впрочем, тоже, – промелькнула в голове ветеринарного врача мысль, которая раньше никак не могла там родиться.

Вообще-то Федор сидел за рулем в третий, или в четвертый раз в жизни. А теперь, дождавшись, когда подозрительно сверкнувший глазами подполковник едва миновал бампер его автомобиля, он резко рванул с места, попытавшись сходу вписаться в крутой поворот на улицу Гагарина. И вписался-таки, едва не опрокинув автомобиль вместе с почти пустой цистерной на подполковника.

Шлангу повезло больше. Он поворачивал по гораздо большей дуге и зацепил-таки полицейского. С ног не сбил, но заставил машинально ухватиться за первое попавшееся под руки – за этот же шланг.

Подполковник пробежал довольно резво метров двадцать; затем бросил гофрированную змею, за что она его немедленно отблагодарила: шланг в последний раз неприлично вздохнул и окатил блюстителя правопорядка дождем мельчайших капель. Словно чихнул напоследок. Остатки, как говорится, сладки.

На этом погоня пока и закончилась. Хотя, пробеги господин подполковник еще столько же, да заверни за угол соседней улицы, которая, по странному совпадению обстоятельств, носила имя Казанцева (не Федора, конечно, а Ивана – одного из основателей сибирской столицы)…

Возможно Федор сдал бы на этой улице в цепкие и достаточно вонючие руки российского правосудия свое бренное тело и грешную душу, покинув для этого покореженную кабину ЗИЛа. Увлекшись зрелищем, которое устроил ему невольный преследователь в погонах, который потрясал на ходу руками и изрыгал из широко открытого рта что-то очень нелицеприятное для Федора, Казанцев задел круглым боком цистерны выступавший угол дома. В результате этого дорожно-транспортного происшествия прохожие – если таковые оказались бы в эти минуты на углу Гагарина и Казанцева – смогли бы оценить благосостояние семьи, проживавшей в квартире на первом этаже дома. В той комнате, к углу которой неслабо приложился боком автомобиль.

Самому Казанцеву на такие пустяки отвлекаться было некогда. Он отчаянно вывернул руль – круто вправо – и намертво перегородил неширокую улицу, сбив при этом два фонарных столба и распугав целую стаю бродячих котов.

И что удивительно – ни один из них не попал под колеса описавшего замысловатую траекторию автомобиля, но их предводитель, огромный рыжий одноглазый котяра, не сумел увернуться от ног спрыгнувшего на тротуар Федора.

– Да, парень, сегодня не твой день, – сочувственно подумал ему вслед Казанцев.

О том, что день сегодня не задался и для чемпиона с банкиром, да Пончика с полицейским начальником, он как-то не вспомнил. Зато вспомнил, что совсем рядом – через три дома отсюда – живет его сослуживец, почти приятель. И что приятель этот, воинствующий холостяк Гоша Андреев, сейчас отсутствует в городе по причине очередного отпуска. А еще – что ключ от Гошиной квартиры хитро спрятан за дверцей электросчетчика на лестничной площадке.

Туда, за эти ключом и направился Федор скорым шагом, не провожаемый ничьими взглядами. Лишь истошные вопли теперь уже и безхвостого рыжего кота заставляли его поторопиться. Когда на улице Казанцева появился подполковник полиции Петров, никого, кто мог бы заинтересовать его, рядом с автомобилем не было…

Глава 3. Казанцев, киллеры и президент

Сказать, что Казанцев сломя голову бросился в убежище, мысль о котором так удачно пришла к нему вместе с жалостью к рыжему коту – значит, сказать неправду. Это вчера Федор забился бы в самый дальний уголок чужой квартиры, и ждал бы – неизвестно чего, или кого. Теперь же какая-то сила заставила его вернуться назад, к ЗИЛУ, перегородившему улицу. Вокруг последнего уже стали собираться люди. С той стороны, куда открывалась дверца, совсем недавно выпустившая на улицу Казанцева, тонкими ручейками стекались жители соседних домов и случайные прохожие, которым досталось сомнительное счастье оказаться в эти минуты на улице, носившей славное имя основателя Сибирска.

Противоположную сторону представлял подполковник Петров. Он завернул сюда с улицы Гагарина и теперь разглядывал злосчастную цистерну. Отделенный ею от медленно копящейся толпы, он уверенно перекрывал негромкий гул последней отборным полицейским матом. Собственно, мат был обычным, народным. Вот кары, которым бравый подполковник попутно обещал подвергнуть водителя, были типично ментовскими. Так объяснила всем собравшимся шустрая бабулька, оказавшаяся на месте катастрофы одной из первых.

Подполковник, как бы не был он занят собственным словоизвержением, комментарии эти расслышал. Теперь его угрозы были направлены не только против Федора. Казанцев, вопреки здравому смыслу вернувшийся к ЗИЛу вместе с первыми любопытными, только поеживался, отчетливо представляя себе картины расплаты, которые так живописно представлял всем Петров в трех метрах от него.

Не такой робкой оказалась старушка. Вцепившись костлявой рукой в застиранную Федину курточку, она не менее зычным, чем подполковничий, голосом вдруг закричала:

– Ты слыхал?! Нет – ты слыхал, чего этот придурок там орет? Ты! – она повернулась к пустой вонючей цистерне, а значит к подполковнику, – говнюк в погонах! Засунь эту палку резиновую себе в задницу – ей там самое место!..

– Ну бабка дает! – невольно восхитился про себя Федор, – чем уж так не угодила тебе сибирская полиция? Попала, наверное, кому-то под горячую руку. Как бы и теперь с тобой чего не вышло…

Казанцев искренне пожалел бедную старушку, предвидя ее безрадостное будущее. Он даже на несколько мгновения забыл о своих перспективах; точнее о полном их отсутствии. Эта причудливая смесь восхищения, жалости и зависти от ее бесстрашия так отчетливо проступила на его лице, что бабулька на время забыла о подполковнике. Она сунулась было к Федору поближе, отпустив ее одежду. Этим Казанцев и воспользовался. Он нырнул в толпу – подальше от взрывоопасной старушки. Толпа между тем уже забыла о самом факте аварии; теперь она ожидала лишь результатов разгоревшейся перепалки.

Из-за машины начало набирать силу пока еще невнятное рычание – это подполковник выпускал из своей груди воздух, набранный для очередного вала брани. Слова как-то застряли меж стиснутых зубов, пока он рассматривал предложение бабульки по поводу применения резиновой дубинки. Хотя на самом деле никакой дубинки у него с собой не было. Так же, как и пистолета, и любого другого оружия. Потрясать табельным оружием и стрелять из него в воздух он никак не мог по уважительной причине – его служебный «Макаров» мирно дремал в личном сейфе начальника Центрального райотдела полиции, кем, собственно, и являлся подполковник Петров.

Бесстрашная бабулька видимо даже представить себе не могла, что подполковник полиции так храбро разгуливает по улицам города без пистолета.

– А пистолет, пистолет… Знаешь, куда себе засунь?!.

Подполковник решил не искушать судьбу. Бабка могла подобрать такой адрес для табельного оружия, что сердце Петрова, и так уже бившееся с утроенной скоростью, могло не выдержать подобного оскорбления. С еще более грозным рыком он ухватился за дверцу ЗИЛа, намереваясь через кабину пробраться к толпе, к обидчице.

И никто ведь не подсказал ему, что на этой самой кабине лежит оголенный провод, второй конец которого крепился к уцелевшему столбу. Наверное потому, что столб этот стоял по одну стороны вонючей баррикады вместе с подполковником, и видеть угрозы никто, кроме Петрова не мог. А подполковнику не было дела до каких-то там проводов. Он жаждал встречи с водителем ЗИЛа, со старушкой, но никак не с фонарным столбом и его проводами. До тех пор, пока не схватился за ручку кабины, передавшей ему за тысячи километров привет от господина Чубайса. Это он сам так успел подумать в краткое мгновение, прежде чем потерял сознание – хотя к энергетике господин с примечательной рыжей прической не имел никакого отношения уже много лет. А потом подполковник не ждал уже никаких встреч и приветов. Только икнул громко и отлетел на тротуар, где и остался ждать прибытия завывавших уже совсем неподалеку полицейских машин. В бессознательном состоянии.

А Федору ждать было некого. Напротив – ему давно пора было уносить отсюда ноги, что он и сделал, провожаемый проницательным взглядом все той же старушки. Он не задумался о причине, заставившей подполковника Петрова заткнуться на полурыке и разлечься на грязном тротуаре, широко раскинув руки и ноги. Иначе пришлось бы ему удивиться – как это он сам остался невредимым, выпрыгивая из кабины на кота?

– Судьба, – сказал бы ему раньше Михаил Евдокимов.

– Дуракам везет, – уточнила бы Галчонок, и была бы, как всегда, права.

Никто, точнее почти никто не заметил, куда направился Федор. Только вот бабулька… Она тоже заковыляла прочь, отставая от Казанцева с его длиннющими ногами с каждым шагом. И успела-таки зафиксировать, за какой дверью скрылся парень, точнее мужик, от которого ощутимо пованивало тем же, чем от цистерны. Еще она отметила некоторое несоответствие – долговязый мужик в дешевеньком спортивном костюме нес явно непростой дипломат. Тут она повернулась, чтобы под визг тормозов первого лунохода обозреть опустевшее поле битвы, из которого блестяще вышла победителем. Со злорадным удовлетворением она отметила, что у ЗИЛа не осталось ни одного свидетеля, кроме самого подполковника. Но тот, естественно, свидетелем выступать не мог, потому что являлся потерпевшей стороной. В первый раз в жизни, кстати.

Поднимаясь по стертым ступеням старого, еще довоенной постройки, пятиэтажного дома, Казанцев почти физически ощущал, как окутывает его тяжелая аура страха, пота и дерьма. Ему, можно сказать, и не досталось ничего из содержимого цистерны, а ощущения были такими, словно он улепетывал от Пончика не в кабине ЗИЛа, а внутри огромной бочки – теперь уже, стараниями Федора, совсем пустой.

– А если ключа на месте нет? – похолодел он вдруг, – если Гоша забрал его с собой? Никогда не брал, а теперь надумал… Слишком уж много народу знает о тайнике!

Казанцев наконец дошлепал до четвертого этажа и открыл непослушными пальцами дверцу, за которой скрывались четыре электросчетчика. Три из них работали, а четвертый был холостым, как и его хозяин, Гоша Андреев. Из этого, нерабочего (все электричество текло помимо него, не мучая всякие колесики и цифры) угрожающе торчал целый клубок разноцветных проводов с оголенными концами. Федор не раз видел, как его приятель спокойно берется за них, лезет в нутро прибора и достает ключ. С некоторой опаской он проделал те же операции. Хотя чего ему было опасаться – сегодня электрический бог явно благоволил Казанцеву.