Белое проклятие караханы

– У меня к нему долг крови, – молодой охотник уже давно понял, что учителя давно нет в живых, и кто повинен в его смерти.

Халида сделала паузу, словно ожидая, что Свет расскажет, какой урон причинил мастер Дао охотнику. Не дождавшись, она заметила:

– Что ж, так может сказать каждый парс.

– Мне бы лишь добраться до него, – Свет понимал, что тайно проникнуть в Обитель вряд ли удастся даже ему. Вдруг искра надежды промелькнула в его голове.

– В Обители Дао уже знают о новой жертве? – он сидя поклонился в сторону Халиды.

– Наверное, нет, – ответил ему Нажудин.

– Но они всегда готовы заплатить за Предводительницу парсов? – повернулся к нему Свет.

– Конечно, – пожал плечами тот, не понимая пока, к чему клонит охотник.

– И если мы привезем жертву.., – Свет снова поклонился в сторону красавицы, уже стоя на ногах.

Ножи снова сверкнули в отблесках костра, и громкие крики возмущения прервали его. Парсы подступили к нему – невозмутимо скрестившему руки на груди. Они размахивали ножами у его лица и выкрикивали то ли угрозы, то ли оскорбления; а может, и то и другое вместе – в общем гаме разобрать было нельзя. Да Свет и не пытался.

Он не отводил вопрошающего взгляда от лица Халиды, которая решала тут все.

– Тише вы! – одним возгласом утихомирила она толпу; сейчас Халида снова было грозной Повелительницей, – говори.

– Мне бы лишь добиться поединка с Иджомахом…

– И ты сможешь победить его?

– Смогу! – голос Света не дрогнул.

Двое стояли, разделенные костром, и долго глядели друг другу в глаза. Тишину вокруг нарушал лишь треск горевших сучьев.

– Хорошо, я согласна, – кинула наконец Халида.

Теперь шумная толпа бросилась к ней, чтобы мгновенье спустя умолкнуть, ибо Предводительница снова подняла руку.

– Решено, – сказала она коротко, и ушла в полумрак, к повозке.

Парсы, разом погрустневшие, снова стали устраиваться у костра. Вскоре, подогретые кружками терпкого вина, они снова зашумели; затем затянули веселую песню. Свет, изумленный такой метаморфозой, подумал, что только у такого народа – гордого и бесшабашного, неистового в бою и отходчивого – мог родиться великий поэт.

Вскоре парсы – действительно отходчивые – накормили пленников и начали устраиваться на ночлег, вверив ночной покой обретенному герою – Свету. Последний решил, что с такой задачей вполне справится один Волк, и тоже уснул, немного утомленный последними событиями.

Глава 5. Поединок

Любин, посланник Повелителя Узоха, истощил все свое воображение, придумывая все новые и новые проклятия тому, что сотворил дебри, окружавшие земли рода Ясеня. Выбрав кратчайший путь к деревне, он наивно надеялся на звериные тропы, какие-то просеки и прогалины; может даже на лесные дороги. Звериные тропы попадались, но вели они обычно совсем не туда, куда надо было Любину. Лишь к исходу шестых суток весь исцарапанный, разбитый кружением по непроходимым буреломам и ветровалам, истощавший, он вышел к Русинке.

К охоте злодей приучен не был; питался какими-то ягодами, от которых постоянно мучился животом. Так что его путь к деревне мог бы легко проследить не самый опытный следопыт – по запаху. Измученный, плохо соображавший от голода, он направился вниз по реке, и на этот раз не ошибся. К вечеру он добрался до опустевшей деревне и рухнул, не входя в нее.

Жаркое солнце делало свое дело – смрад от гниющего теперь порубленного и исколотого стрелами скота накрывал тяжелым удушливым одеялом все окрестности. Лишь наутро, пересилив себя; может быть немного попривыкнув к невыносимому запаху, а скорее подгоняемый голодным желудком, он направился к ближайшему дому. Там он спугнул стаю огромных воронов и безошибочно нашел погреб.

Отъевшись за все дни блужданий по лесу, Любин обошел, стараясь дышать покороче, все дома и, конечно же, не нашел никого живого. Впрочем, мертвых тоже не было – кроме скотины. Он опять вышел на берег Русинки, где свежий ветерок как-то отгонял смрад. Встав по центру огромного пятна пожарища, он нажал на левый глаз и привычно вздрогнул, услышав в мозгу голос незримого Повелителя.

– Не нашел никого, – словно извиняясь, произнес он вслух.

– Набери немного земли под ногами, – приказал Узох.

Тот, нашарив в кармане грязный платок, встал на колени. Наклонившись, он набрал в свернутый узелок несколько горстей земли вперемежку с пеплом.

– Ощупай его, – последовал новый приказ.

Любин, начав с ближайшей стороны, невольно отдернул руку – так горяча была ткань с той стороны, куда несла свои воды река.

– Греет там, куда ушли оставшиеся в живых. Иди и убей всех, одного за другим – до тех пор, пока земля не станет холодной.

Голос Узоха замолк, и Любин, убедившись, что он снова один на берегу Русинки, пошел, пересиливая себя, набирать в найденные мешки припасы для дальнего путешествия – он больше не хотел голодать. Вскоре он, выбрав небольшую лодочку у причала, шагнувшего далеко к речку, плыл вниз по течению, помогая ему веслами. Наутро Любин был уже на Большой реке, в шести днях пути от человека, на которого указывала горячая земля.

Парсы, просыпаясь один за другим, с удивлением и восторгом смотрели на центр поляны, где Свет завершал утреннюю разминку. Он уже сделал стремительную пробежку по редколесью наперегонки с Волком, далеко обогнав четвероногого друга; растяжки и силовые упражнения, и теперь примеривался к сваленному в кучу оружию, отобранному накануне у бандитов.

Выбрав две сабли – подлиннее остальных, и меньше других изогнутые – охотник начал поединок с незримым соперником. Зрители – как бы мало они не были искушены в искусстве фехтования – скоро поняли, что на поляне творится подлинное чудо. Ни один из них – пожелай он вступить в схватку – не продержался бы против охотника и нескольких мгновений. А бросившись все вместе – результат был бы не менее фатальным; для парсов, конечно.

Однако многие сумели сообразить, что Свет сейчас выбрал себе пусть незримого, но не менее опытного соперника. Его яростные выпады чередовались уходами в глухую оборону, где никак нельзя было понять – сколько же невидимых врагов окружают его сейчас. Иногда охотнику приходилось так тяжко, что он избегал ран от незримых клинков, лишь бросаясь на землю и стремительно перекатываясь по ней из плотного окружения врагов. При этом ни острые сучки и шишки, усеявшие поляну, словно никак не ощущались его разгоряченным, обнаженным по пояс телом.