Щит

– После потери души ты начнешь думать о своем теле. О том, что, потеряв большие пальцы рук или сами руки, ты превратишься в обузу для семьи. Лишившись ног – в обрубок, неспособный самостоятельно передвигаться. Естества – в бесполое существо, не нужное даже самому себе. И… начнешь размышлять о том, что бы такого на себя наговорить, чтобы как можно быстрее прекратить эти мучения и оказаться на эшафоте.

Не знаю, как насчет размышлений о самооговоре, а насчет ожидания тюремщиков Роланд оказался прав – всю ночь до самого рассвета я вслушивался в происходящее за пределами камеры и пытался представить то, что меня ждет.

Когда стена рядом с входной дверью начала сереть, мне стало немного легче, и я попробовал погрузиться в себя. Однако стоило мне начать упражнение на сосредоточение, как у соседа сверху начался горячечный бред. И к его беспрестанным стонам, одышке и хриплому кашлю, к которым я уже худо-бедно привык, добавилось неразборчивое бормотание, изредка перемежаемое вскриками.

Представлять себе горящую свечу и не думать об окружающем мире, слыша эти вопли, оказалось выше моих сил. Поэтому, мысленно обругав себя за то, что сломал Серому грудину, а не позвоночник, я открыл глаза и мрачно уставился в доски над головой.

Через некоторое время сверху донесся захлебывающийся кашель и полухрип-полустон:

– Спаси-хр-р-р и сохрани… кхе-кхе-кхе… Вседержитель…

Я мысленно усмехнулся: Серый вспомнил о Боге! О том самом, которого отринул, выйдя в ночь[35 - Выйти в ночь – аналог нашего «выйти на большую дорогу».] и взяв чужое добро или первую жизнь[36 - Взять жизнь – убить.].

– Кончается, бедняга, – еле слышно выдохнул кто-то слева. И испуганно затих. Видимо, решив не будить лихо.

Лихо подумало, представило себе возможные перспективы[37 - Кром имеет в виду физиологические реакции тела на смерть.] в случае смерти соседа сверху, «проснулось» и, вместо того, чтобы наказать того, кто потревожил его сон, распорядилось переложить «беднягу» куда-нибудь поближе к ветке.

Судя по недовольному сопению сокамерников, вставать с нар, чтобы перенести покалеченного товарища в противоположный угол камеры им не очень-то и хотелось. Однако отказываться выполнять мой приказ желающих не оказалось – не прошло и трех десятков ударов сердца, как хрипящее тело оказалось по соседству с седовласым.

Удостоверившись, что «носильщики» вернулись на свои места, а не подкрадываются ко мне с желанием отомстить за ранний подъем или что-нибудь еще, я перевернулся на спину и начал разминать шею.

Эдак к середине тренировки, когда я перевернулся на живот, зацепился пальцами ног за край нар и прогнулся в спине, лязгнула заслонка над смотровым окошком, и заглянувший в камеру тюремщик угрюмо приказал всем оставаться на своих местах.

Серые не возражали. Я – тем более. И успокоенный нашим послушанием вояка загромыхал замком.

Распахнув двери и вглядевшись в полумрак, царивший в камере, Жмых – тот самый жирняга, которого я обещал проклясть, – поднял факел повыше, уткнулся взглядом в мое лицо и… виновато вздохнул:

– Я, это… за тобой! Ну… ты давай… Вставай, и… к стене… И руки того-сь… ну-у-у… назад… Ладно?

В голосе тюремщика так явственно звучало нежелание меня куда-то вести, что я не смог над ним не подшутить:

– Лениво… Видишь, я отдыхаю.

Жирняга вытаращил глаза, сглотнул, смахнул со лба капельки пота и… уставился в пол:

– Ты… эта-а-а… не дури! Мэтр Марек и так зол на весь Горгот.

– А чего зол-то? – лениво потянувшись, спросил я.

– Дык подняли его ни свет ни заря. Вот и бесится.

– Прям как меня… – усмехнулся я и почесал щетину на подбородке. – Взбеситься, что ли? А кто поднял-то?

– Его милость господин Шайгер, – громким шепотом сообщил тюремщик. И… побагровел, сообразив, что отвечает на вопросы заключенного, вместо того чтобы вести его туда, куда приказали!

– Ладно, Жмых, не дергайся, – миролюбиво улыбнулся я. – Пойду я к твоему Мареку. Но сначала отолью.

Пока я справлял естественные потребности, жирняга хмурил брови и пристально вглядывался в лица моих сокамерников – видимо, искал причину, чтобы сорвать злость. А когда я закончил, тут же забыл про их существование и виновато уставился на меня:

– Руки… эта-а-а, подставь…

Подставил. Дал ему защелкнуть кандалы и неспешно вышел в коридор. Стараясь ничем не выдать своего страха перед будущим.

Попросив меня подождать, Жмых торопливо закрыл дверь, задвинул засов, вдел на место замок и дважды повернул в нем ключ. Потом захлопнул задвижку на смотровом окошке и глухо проворчал:

– Слышь, Меченый, ты… эта-а-а, не держи на меня зла, ладно? Я человек служивый. Делаю, что прикажут.

– Ладно, – кивнул я. И, не дожидаясь приказа, двинулся в сторону лестницы.

Обрадованный моей покладистостью, жирняга ощутимо расслабился и громким шепотом сообщил:

– Ты, эта-а-а, когда пытать начнут, лучше терпи. Мэтр Марек не любит трусов. А тех, кто ведет себя как мужчина, мучает не так сильно.

По спине потекли капельки холодного пота: «дятел» решил поторопиться и обойтись без разрушения души.

– Так Марек – палач? – стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более равнодушно, поинтересовался я.

– Угу… Да ты о нем слышал – его обычно называют Душегубцем.

Слышал. И даже видел – на Лобной площади Аверона во время казни шайки Волчары Старза. Правда, в тот день мэтр Марек скрывал лицо под алым капюшоном, поэтому я запомнил не черты его лица, а особенности фигуры. И, конечно же, продемонстрированную им филигранную технику владения ломиком, клещами и топором.

Пока я вспоминал кажущуюся легкость движений королевского палача и чудовищную силу его ударов, мы спустились в подвал, углубились в темный, освещенный единственным факелом, коридор и вскоре оказались перед широченной двустворчатой дверью, из-за которой тянуло о-о-очень неприятными запахами.

– Спаси и сохрани тебя… э-э-э… Двуликий! – шепотом «благословил» меня тюремщик. И, толкнув одну из створок, молодцевато гаркнул: – Заключенный Кром по прозвищу Меченый доставлен!!!

– Давай его сюда, – ухнуло ему в ответ, и я, не дожидаясь уговоров, вошел в пыточную.

Первой мыслью, посетившей меня, стала мысль о том, что владения Душегубца мало чем отличаются от владений Бразза-кузнеца – что у одного, что у другого нельзя было ступить и шага, чтобы не наткнуться на какой-нибудь стол, столик или поддон с инструментами, не смахнуть со стены какую-нибудь железяку и не напороться на жаровню или подвешенные к потолку меха. Хозяева кузницы и пыточной тоже смотрелись одинаково – как и мастер Бразз, мэтр Марек предпочитал работать в кожаном фартуке на голое тело, в кожаных шоссах и войлочных сапогах. А еще и тот и другой коротко стригли волосы, брили бороды и усы и постоянно что-то вертели в руках – Борода предпочитал молоток, а Душегубец, видимо, клещи. Впрочем, стоило мне принюхаться, как это ощущение похожести тут же пропало – в отличие от кузницы, в пыточной пахло не углем и железной окалиной, а кровью и нечистотами.

Дав мне время оглядеться, ее хозяин щелкнул пальцами, и ко мне метнулись два высоченных здоровяка, до этого расслабленно стоявших по обе стороны от входной двери. Споро освободив меня от кандалов и заломив мне руки, они в мгновение ока доволокли меня до кресла с высокой спинкой, стоящего перед очагом, и ткнули меня носом в покрытое шипами сиденье…

– Знаешь, что это такое? – раздалось справа-сзади.

– Трон короля Якуна, – ответил я.

– Пра-а-авильно, – довольно протянул Душегубец. – А посидеть на нем хочешь?

– Нет.

– А придется!!! – тоненько проверещало слева, и я, повернув голову, увидел до безобразия довольное лицо «дятла», сидящего за низеньким столиком рядом с вертикальной дыбой.

– С чего это вдруг? – постаравшись, чтобы в моем голосе не было страха, «удивленно» спросил я. – О том, что я – Бездушный, вы знаете не хуже меня. Значит, вместо того, чтобы выбивать из меня признания, вы должны провести полноценное расследование, допросить с пристрастием всех имеющихся у вас свидетелей и доложить о результатах одному из членов Внутреннего Круга короля Неддара Латирдана…

Дознаватель опешил. Видимо, не ожидал, что слуга Двуликого способен связно изложить принципы особого судопроизводства. А я тем временем продолжил. В том же духе:

– Поэтому, если вы не горите желанием оказаться на этом же троне сразу после меня, то прикажите своим помощникам найти кресло поудобнее…

Чтобы прийти в себя и подобрать отвалившуюся челюсть, «дятлу» потребовалось не так много времени – не успел я договорить последнюю фразу, как он изобразил восхищенную улыбку и приказал громилам дать мне выпрямиться.