Политэкономия войны. Союз Сталина

На что «мальчик без штанов» ответствовал: А надоели вы нам, немцы, – вот что! Взяли в полон, да и держите… Только жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир… Все вас боятся, никто от вас ничего не ждет, кроме подвоха. Есть же какая-нибудь этому причина!

– Разумеется, от необразованности. (отвечал «мальчик в штанах») Необразованный человек – все равно, что низший организм, а чего же ждать от низших организмов!»[39 - Салтыков-Щедрин М.Е. За рубежом. Очерки.]

«Русские – это китайцы Запада», – утверждал в конце XIX. пангерманист В. Хен, – их души пропитал «вековой деспотизм», у них «нет ни чести, ни совести, они неблагодарны и любят лишь того, кого боятся… Они не в состоянии сложить два и два… ни один русский не может даже стать паровозным машинистом… Неспособность этого народа поразительна, их умственное развитие не превышает уровня ученика немецкой средней школы. У них нет традиций, корней, культуры, на которую они могли бы опереться. Все, что у них есть, ввезено из-за границы». Поэтому «без всякой потери для человечества их можно исключить из списка цивилизованных народов»[40 - Цит. по: Шамбаров В. Е…, с. 67–68.].

Слова известного журналиста М. Меньшикова, написанные в 1900 г., звучали для России уже набатным колоколом: «Германия и Англия – вот на рубеже XX века торжествующие народности, не только вожди, но и истребители человечества. Наш славянский мир, как и латинский, позади этих хищных рас… Мы неудержимо отстаем в развитии народной энергии и постепенно втягиваемся в сеть англо-германского захвата. Россия еще страшна своей государственной силой… но видимо на всех мировых поприщах уступает белокурому соседу»[41 - Меньшиков М. Китические очерки. Т. II, СПб., 1902. (Фурсов А. И. Saeculum…, с. 68)].

Наглядно эту отсталость подтверждало сопоставление количества патентов (привилегий) на изобретения, выданных в России и странах Запада:

По срокам введения патентной системы, в 1812–1833 гг., Россия не сильно уступала своим конкурентам, например, в США патентное право на федеральном уровне было введено в 1790–1836 гг., однако по количеству выданных патентов отставание России было огромным: к 1870 г. в США было выдано 120,6 тыс. патентов, в Англии – 51,3 тыс., в Германии – 8,8 тыс., в Швеции – 1,6 тыс., в России – 1,4 тыс.[42 - Брун М. Патенты на изобретения // Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон, т. XXII, с. 1–7; Данные по США: U.S. Patent and Trademark Office Electronic Information Products Division – PTMT. https://www.uspto.gov/web/offices/ac/ido/oeip/taf/h_counts.htm]

При этом, как отмечал М. Брун, патенты в России принадлежали «преимущественно иностранцам»[43 - Брун М. Патенты на изобретения // Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон, т. XXII, с. 1–7.]. Действительно из всех 84 патентов на изобретения, выданных в России в 1870 году, 67 % принадлежало иностранцам, еще 10 % натурализовавшимся иностранцам и только 23 % можно, и то большей частью условно, считать собственно российскими[44 - Указатель хронологический, предметный и алфавитный выданных в России привилегий с 1814 по 1883 год. – СПб.: Министерство финансов, 1884. – 392 с., с. 128–139.]. Для сравнения в том же 1870 году в США было выдано 12 157 патентов[45 - U.S. Patent and Trademark Office Electronic Information Products Division – PTMT. https://www.uspto.gov/web/offices/ac/ido/oeip/taf/h_counts.htm].

По абсолютному количеству выданных в 1912 г. патентов на изобретения Россия отставала от США более чем в 25 раз, от Германии, Франции, Англии в 8–12 раз, в 6 раз от Бельгии и Австро-Венгрии, в 2 раза Швейцарии[46 - Рассчитано на основании данных: WIPO Statistics Database, May 2015. https://www.wipo.int/ipstats/en/#resources Historical data sets (prior to 1980) (patents_granted…, Лист 2)]. На самом деле отрыв был значительно больше, поскольку почти 70 % российских патентов принадлежало иностранцам[47 - Построено на основании данных: WIPO Statistics Database, May 2015. https://www.wipo.int/ipstats/en/#resources Historical data sets (prior to 1980) (patents_granted…, Лист 3, 5)]. В удельных показателях это отставание было огромным, если даже взять только Европейскую часть России, то по количеству патентов на душу населения в 1912 г. она отставала, например, от Швеции в 17 раз![48 - Рассчитано данных: WIPO Statistics Database, May 2015. https://www.wipo.int/ipstats/en/#resources Historical data sets (prior to 1980) (patents_granted…, Лист 3, 5)]

Другим не менее ярким и трагичным примером, являлась социальная отсталость России, которую наглядно передавало положение крестьянства. Говоря о нем, историк А. Керсновский отмечал, что сравнивать положение низших сословий в России и европейских странах было невозможно: «Мы пользуемся термином «рабство», как наиболее точно и правдиво передающим смысл «крепостного права» – термина слишком расплывчатого, как бы «вуалирующего» действительность и дающего даже основания некоторым исследователям сравнивать русскую «барщину» с «барщиной» европейской и пытаться даже искать с ней какую-то аналогию («у нас, мол, крепостное право упразднено лишь в 1861 году, но ведь и в ряде германских земель оно существовало до 1848 года» и т. д.). Сравнение это немыслимо. Вассальные европейские крестьяне принадлежали поместью, русские крепостные являлись личной собственностью помещика. Европейская барщина – остаток феодализма – обязывала крестьянина работать на своего «сеньора» известное количество дней в году в порядке повинности. Вне этой повинности он был совершенно свободен в своих занятиях и поступках, его личность, семья и жилище были неприкосновенны… Русский крепостной, напротив, был рабом в полном смысле этого понятия… Русское рабовладение можно сравнить лишь с американским, только там угнетались негры, а здесь единоплеменники»[49 - Керсновский А.А…, т.1, с. 140–141.].

Во времена Екатерины II «крепостное русское село, – отмечал В. Ключевский, – превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома»[50 - Ключевский В.О… Лекция LXXVIII, с. 1104.]. Торговля русскими крепостными велась оптом и в розницу: «Если дворяне решают продать своих крепостных они, – писал в 1794 г. П. Шантро, – их выставляют с их женами и детьми в общественных местах, и каждый из них имеет на лбу ярлык, указывающий цену и их специальность»[51 - Pierre Nicolas Chantreau. Voyage philosophique, politique et litteraire, fait en Russie pendant les annees 1788 et 1789. Traduit du Hollandois. – Paris: Briand, 1794. (Яцевич А. Крепостной Петербург Пушкинского времени. – Л.: Пушкинское о-во, 1937. 232 с. Гл. III Торговля крепостными.)].

Как могли иностранцы относиться к России, когда именно ее государствообразующая нация находилась в состоянии рабов, чьих жен и дочерей помещики превращали в наложниц, а их отцов и мужей проигрывали в карты, засекали кнутами… «Я уже отмечал, как возмутительно в России обращение с людьми, – писал в 1800 г. француз Ш. Массон, – Присутствовать хотя бы при наказаниях, которым часто подвергаются рабы, и выдержать это без ужаса и негодования можно только в том случае, если чувствительность уже притупилась и сердце окаменело от жестоких зрелищ…»[52 - Массон Ш. Секретные записки о России. – М.: Новое литературное обозрение, 1996. – 208 с., с. 143.]. С насильственностью в отношении крестьян и с жестокостью их мучений, подтверждал граф В. Стройновский в 1809 г. «ничто сравниться не может»[53 - Стройновский В.В. Об условии крестьян с помещиками. – Вильна, 1809 г., с. 33–42. // Коваленский М.Н…, с. 256–257.; См. примеры обращения с крепостными: Коваленский М. Н. Хрестоматия по русской истории, в 3 т. – М.: Мир., т.3, 1915. – 498 с., с. 198–204.]. И хотя подобные явления, очевидно, не носили массового характера, свидетельства современников говорят о том, что они были были достаточно широко распространены[54 - См. подробнее: Галин В. Капитал Российской империи. Политэкономия русской цивилизации. – М. Аглгоритм. 2019, Алисторус, 2020. Гл.: Патриархальная идилия.].

И в то же время все европейцы, оказавшиеся в России, получали если не дворянское, то по крайней мере мещанское звание. Если же они хотели заниматься сельским трудом, как например немцы, то они сразу же получали особый статус – колонистов и такие привилегии, которые и не снились русским крестьянам. Даже присоединенные к метрополии народы, как правило, имели огромное преимущество, например, евреи, относительно русских крестьян, находились в привилегированном положении, поскольку сразу были записаны в мещанское сословие.

Не случайно, как отмечал В. Шубарт в 1939 г., «в своей расовой гордости европеец презирает восточную расу. Причисляя себя к разряду господ, он считает славян за рабов (уже звуковое подобие этих слов соблазняет его на это). (По английски Slav – славянин, slave – раб; по немецки Slawe – славянин, Sklave – раб.)[55 - Шубарт В…, с. 98.]. «Поистине знаменательно, – подтверждал в 1916 г. Ч. Саролеа, – что слово «славянин», которое в родной речи означает «славный и прославленный», в Европе стало синонимом слова «Раб».» Трагический парадокс заключается в том, что тот самый народ, который был единственным оплотом европейской цивилизации против азиатских орд, все еще должен быть осужден как народ варваров»[56 - Sarolea С… p. 47.].

Даже самые «белые» из русских у себя в отечестве становились в Европе тотчас же «красными»»… (имеется в виду «краснокожими» – американскими индейцами), – подтверждал в 1877 г. Ф. Достоевский, – «Все на нас в Европе смотрят с насмешкой…, чем более им в угоду мы презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих»[57 - Достоевский Ф.М. январь 1877 г. // Достоевский Ф.М…, т. 3. с. 24–25.].

Отмена крепостного права в 1861 г. была отменой за выкуп только от личной крепости (Esclavage), крепость к земле (Servage) оставалась и она охватывала не только бывшее помещичье, а все крестьянское сословие, представлявшее собой почти 90 % населения империи. Новая система напоминала, как по В. Ключевскому, крепостное право времен Уложения царя Алексея: «восстановлялось поземельное прикрепление крестьян с освобождением их от крепостной зависимости…»[58 - Ключевский В.О…., Лекция LXXXVI, с. 1174.].

С 1861 г. наступила эпоха Социальной сегрегации русского крестьянства, характеризуя которое, крестьяне Саратовской губ. на земском экономическом совете в 1905 г. заявляли: «Русская земля стоишь на трех китах…, эти киты – голод, невежество, бесправие… Над нами гнет хуже татарского ига»[59 - Маслов П.П. Кризис крестьянского хозяйства… с. 199.]. Революция 1905 г., и последующие реформы, подорвали многие сегрегационные барьеры, но «твердыня крепостничества у нас до сих пор далеко не разрушена, – приходил к выводу социолог И. Чернышев в 1911 г., – крепостническими и полу-крепостническими институтами полна русская жизнь. На сколько десятков лет затянется процесс ликвидации их еще и теперь сказать нельзя; ясно только одно: полстолетия для этих крепостнических пережитков прошло почти бесследно»[60 - Чернышев И.В. Крестьяне об общине накануне 9 ноября 1906 г. К вопросу об общине. СПб. 1911. С. XII–XIII. http://elib.shpl.ru/nodes/4348#mode/flipbook/page/7/zoom/4]. Совершенно ясно выраженный словный строй продолжал существовать, подтверждал И. Солоневич: «основная масса населения страны – ее крестьянство было неполноправным ни экономически, ни политически, ни в бытовом, ни, тем более, в административном отношении…»[61 - Солоневич И…, Гл.: Между двумя революциями.].[62 - О социальной сегрегации русского крестьянства, см. подробнее: Галин В. Капитал Российской империи. Политэкономия русской цивилизации. – М.: Алгоритм 2019; Алисторус. 2020.: Гл. Социальная сегрегация.].

Первая попытка

Колонизационный импульс стал жизненно важным вопросом для великой германской нации.

    Г. фон Трайчке, 1890-е гг.[63 - Heinrich von Treitschke…, v I, p. 116.]

В Европе тем временем созревали семена, засеянные почти век назад наиболее могучим выразителем западноевропейского самосознания – Гегелем: «Германский дух есть дух нового мира, цель которого, – провозглашал он в 1820-х гг. в своей «Философии истории», – заключается в осуществлении абсолютной истины, как бесконечного самоопределения свободы… Германцы начали с того, что… покорили одряхлевшие и сгнившие внутри государства цивилизованных народов. Лишь тогда началось их развитие»[64 - Гегель. Философия истории, ч. IV. Германский мир.].

Свои выводы Гегель основывал на работах своих предшественников, говоря о которых Ф. Нойман отмечал, что «вера в германское расовое превосходство имела глубокие корни в истории немецкой мысли. Гердер (конец XVIII в.), первый выдающийся философ истории, писал о народе, который благодаря своей величине и силе, своему трудолюбию, смелости и сохранению военного духа… внес в блага и бедствия этой четверти земного шара больший вклад, чем любая иная раса»[65 - Herder. Outlines of a Philosophy of History of Man / Trans. Т. O. Churchill. London, 1800. P. 447. Хороший обзор дан в кн.: Charles Callan Tansill. Racial Theories from Herder to Hitler / / Thought. 1940. Vol. XV. P. 453 – 468. (Нойман Ф.Л…, с. 144).]. «Это же воззрение поддерживается и большим числом историков, философов и экономистов Германии»[66 - Нойман Ф.Л…, с. 144.].

Первым ярко выраженным национал-социалистом, по словам Ф. Ноймана, стал Ф. Лист: «Едва ли есть сомнение, что германская раса в силу своей природы и характера, писал он в 1846 г., – была избрана Провидением для решения великой задачи – управлять миром, нести цивилизацию в дикие варварские страны, заселять все необитаемое, так как ни одна из других рас не имеет способности эмигрировать массой и создавать более совершенные общности на чужих землях… и оставаться свободной от влияний варварских и полуварварских аборигенов»[67 - См. подробнее: Нойман Ф.Л…, с. 145–146.].

Покорение варварских народов, подчеркивал Г. фон Трайчке в 1890-х гг., «никогда не может быть достигнуто без бесконечных страданий для покоренной расы. Наиболее примечательное слияние произошло таким образом в колониях Северо-Восточной Германии. Это было убийство народа; этого нельзя отрицать, но после того, как слияние было завершено, оно стало благословением. Какой вклад могли внести пруссаки в историю?»[68 - Heinrich von Treitschke…, v I, p. 283.]

В 1898 г. вышла книга «Основания девятнадцатого столетия» Х. Чемберлена, в которой он утверждал, что вся «наша цивилизация и культура, как любая более ранняя и любая другая, являются плодом определенного, индивидуального человеческого вида…», «сегодня вся наша цивилизация и культура является делом рук определенной расы людей, германцев». Решающим стимулом к расширению европейской цивилизации, «в обозримом времени охватить всю землю», является стремление к тому, чтобы «таким образом не быть подверженной, подобно более ранним цивилизациям, нападениям необузданных варваров»[69 - Чемберлен X. С. Основания девятнадцатого столетия. 1898. / Пер. Е. Б. Колесниковой. – В 2 т. – СПб.: «Русский Миръ», 2012. Т. 1, гл.: Исходный момент; Год 1200.].

В 1901 г. германский географ Ф. Ратцель, один из основателей «политической географии», выпустил работу «О законах пространственного роста государств», в которой привел практическое обоснование экспансии развитых государств в менее развитые. Он утверждал, что «Изначальный импульс экспансии приходит извне, так как Государство провоцируется на расширение государством (или территорией) с явно низшей цивилизацией»[70 - Цит. по: Дугин А. Основы геополитики. Изд. 4. – М.:, 2000, с. 36–37.]. «Великие нации быстро поглощают заброшенные места…, – подтверждал один из идеологов американского империализма А. Мэхэн, – Это движение, которое обеспечивает развитие цивилизации и прогресс расы…»[71 - Цит. по: Емельянов Ю.В…, с. 164–165.].

Почему же до ХХ века отсталую Россию не постигла судьба индейской Америки, Индии, Китая или Африки? Ведь попытки покорить или по крайней мере оттеснить Россию от морей предпринимались европейцами неоднократно. Например, идея экспансии Германии на Восток и завоевания юга России до Кавказа была высказана еще в 40-е гг. XIX в. известным немецким политэкономом Ф. Листом в работе «Национальная система политической экономии». Начиная с 60-х гг. XIX в. немцы овладевают промышленностью Польши. Во времена О. Бисмарка с более детальным проектом выступил немецкий философ Э. Гартман. В нем предлагалось расчленить Россию на отдельные королевства под протекторатом Германии – Балтийское, Киевское – и собственно Россию оттеснить за Днепр и Волгу.

От покорения Западом, Россию надежнее, чем Атлантический океан индейскую Америку, защищали суровый климат и необъятные пространства. «Это неразрушимое государство русской нации, – указывал О. Бисмарк, предупреждая от войны с Россией, – сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…». Кроме этого, русские достаточно быстро перенимали опыт европейцев, имеющийся разрыв между ними не позволял получить абсолютного превосходства. Период начала колониальной экспансии в Европе, в России вызвал реформы Петра I: «Петр… понял, что народ, отставший в цивилизации, технике и в культуре знания и сознания, – отмечал этот факт философ И. Ильин, – будет завоеван и порабощен…»[72 - Ильин И. А. О национальном призвании России (в кн.: Шубарт В. Европа…, с. 428–429)].

Поэтому, не смотря на то, что Россия была слаба и отстала, война против нее с одной стороны была слишком затратной, а с другой не могла принести ощутимой выгоды. Эксплуатация России и без того осуществлялась экономическим путем. Так, в период индустриализации Германии «экспорт из России в Пруссию возрос с 1861 по 1875 г. в 5 раз, из Германии в Россию поступало две пятых всего русского импорта. Германии до 90-х гг. XIX в. принадлежало до 60–65 % ввоза в Россию чугунных отливок, до 50 % – железа, 50 % – инструментов, до 70 % – сельскохозяйственных машин и т. п.

Германия активно вывозила капитал в Россию, реализуя и размещая на своих биржах облигации русских железнодорожных обществ, акции промышленных компаний, организовывала в России акционерные общества на свои капиталы. Облигации первых русских частных железных дорог были почти полностью реализованы на берлинском рынке. Первые русские акционерные коммерческие банки в значительной своей части были основаны при поддержке немецких банков (Частный коммерческий банк, Международный, Рижский и многие другие). Необходимости в дорогостоящей военной экспансии не было, поскольку, как отмечает Н. Обухов, «на Россию в Германии смотрели как на ближайшую, наиболее удобную полуколонию, на источник сырья, продовольствия, сбыта промышленной продукции»[73 - Обухов Н. Внешнеторговые противоречия России и германии во второй половине XIX в. // Экономист, № 2, 2006, с. 70–72.].

«Велика и обильна Россия, но ее промышленность находится в зачаточном состоянии, – подтверждал в 1917 г. М. Горький, – Несмотря на неисчислимое количество даров природы… мы не можем жить продуктами своей страны, своего труда. Промышленно развитые страны смотрят на Россию, как на Африку, на колонию, куда можно дорого сбывать разный товар и откуда дешево можно вывозить сырые продукты, которые мы, по невежеству и лени нашей, не умеем обрабатывать сами. Вот почему в глазах Европы мы – дикари, бестолковые люди, грабить которых… не считается зазорным»[74 - Горький М. Несвоевременные мысли. («Новая Жизнь» № 35, 30 мая (12) июня 1917 г.) – М.: Айрис-пресс, 2004. – 416 с., с. 214.].

Ситуация стала меняться с началом индустриализации в России, с ведением ею протекционистских барьеров, с усилением ее экспансии в «британскую» Среднюю Азию. И уже в 1888 г. новый кайзер Фридрих III в первые дни своего правления заявил, что имеет целью начать «крестовый поход против России»[75 - Макдоно Д…, с. 167.]. Причина русофобии кайзера, по мнению русского царя, заключалась в том, «что бедняга Фридрих…, был просто орудием в руках своей супруги» (дочери английской королевы Виктории), – речь шла об английском влиянии, причем очень сильном[76 - Макдоно Д…, с. 212.].

Причина русофобии кайзера и британской короны была связана с тем, что Россия стала переходить на рельсы догоняющей индустриализации: «Для блага России, отсталой сравнительно с Западом, прежде всего, необходим подъем ее производительных сил, – указывал премьер-министр С. Витте, – Для этого всего больше нужно развитие ее обрабатывающей промышленности и транспорта», «Создание своей собственной промышленности – это есть коренная не только экономическая, но и политическая задача», для России, – подчеркивал Витте, – необходимо прежде всего ускорить темпы «индустриализации», «В мире ничего не дается даром, и, чтобы создать свою промышленность, страна должна нести известные жертвы, но эти жертвы временные и во всяком случае ниже… выгод»[77 - Витте С.Ю. Воспоминания, мемуары: т. 1. – Мн: Харвест, М: АСТ, 2001. – 800 с., с. 699.].

Индустриализация действительно принесла свои плоды, вместе с Первой русской революцией, освободившей крестьян от выкупных платежей, с реформами Столыпина и благоприятной экономической конъюнктурой 1910-х гг. (ростом мировых цен на хлеб), не смотря на огромные финансовые потери в русско-японской войне, индустриализация привела к опережающему росту российской экономики. По темпам роста ВВП за 1890–1913 гг. Россия заняла второе место в мире, после Швеции (Таб. 1). Стремительный экономический рост России, казалось, выводил ее из состояния полуколонии Запада…

Таб. 1. Рост ВВП на душу населения за 1890–1913 гг., в %[78 - Построено на основании данных: Paul Bairoch (1976) “Europe’s Gross National Product 1800–1975”, Journal of European Economic History. Vol. 5. pp. 273–340; Stephen Broadberry and Alexander Klein. Aggregate and per capita GDP in Europe, 1870–2000: Continental, Regional And National Data With Changing Boundaries. 27 October 2011. File: EuroGDP2, P.18; Maddison Project Database, version 2018. Bolt, Jutta, Robert Inklaar, Herman de Jong and Jan Luiten van Zanden (2018), “Rebasing ‘Maddison’: new income comparisons and the shape of long-run economic development” Maddison Project Working Paper, nr. 10, on rgdpnapc base. www.ggdc.net/maddison (GDP per capita…, Лист 8)]

Этот факт не остался незамеченным современниками событий. Например, главный вывод отчета французского экономиста Э. Тэри сводился к тому, что «если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1900 и 1912, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе, как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении»[79 - Тэри Э…, с. 13.]. «Если Соединенные Штаты и Россия продержатся еще полстолетия, – подтверждал в 1913 г. британский историк Дж. Сили, – то совершенно затмят такие старые государства, как Франция и Германия, и оттеснят их на задний план. То же самое случится с Англией, если она будет считаться только европейскою державою…»[80 - Сили Дж. Р., Крэмб Дж. А…, с. 88.].

«Будущее принадлежит, – приходил в 1915 г. к выводу британский истори Ч. Саролеа, – не Англии, не Франции, не Германии, а России»[81 - Sarolea С… p. 5.]. И именно поэтому, указывал он, «сегодня более чем когда-либо мир является русской необходимостью. Россия находится только в начале своей промышленной экспансии и ей еще предстоит пройти через испытание глубоких политических преобразований. Ей нужен покой, чтобы использовать свои огромные ресурсы. Ей еще больше нужен мир, чтобы довести свои политические эксперименты до успешного завершения. В начале своего царствования Николай II, издав свой знаменитый мирный рескрипт, взял на себя инициативу современного движения за мир и Гаагской конференции…»[82 - Sarolea С… p. 82.].

Однако промышленное и экономическое развитие России, находилось в полном и непримиримом противоречии с европейксими интересами: «Я… предвижу серьезные политические следствия, – предупреждал еще в 1839 г. А. де Кюстин, – какие может иметь для Европы желание русского народа перестать зависеть от промышленности других стран»[83 - Кустин А…, с. 136.]. «Уплотнение населения в капиталистическом производстве совершается в значительной степени за чужой счет; – пояснял эти выводы С. Булгаков, – если есть страны промышленные с густым населением, то должны быть и страны земледельческие, с редким населением. Плотность населения капиталистического хозяйства в известном смысле паразитарная, чужеядная»[84 - Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2, СПб. 1900. (Антология…, с. 512).].

Любая попытка России, как и любой другой колонии, выйти из промышленной зависимости Запада, конкурировать с ним, расценивались Европой не иначе, как «бунт рабов».

Борьба за рынки сбыта в это время приобретала характер войны за выживание, указывали в один голос морской министр Германии А. Тирпиц и видный пангерманист П. Рорбах: «Молодая Германская империя стремится к мировому расширению. Население возрастает ежегодно на 800–900 тыс. человек, и для этой новой массы людей должно быть найдено пропитание, или что то же работа. Для того чтобы страна могла кормить возрастающее население, одновременно должен возрастать сбыт наших товаров за границей»[85 - Рорбах П…, с. 79; см. то же: Тирпиц А…, Гл. 7.].

«Мы уже серьезно страдаем от недостатка колоний, чтобы соответствовать нашим требованиям», – констатировал в 1912 г. в своем бестселлере «Германия и следующая война» ген. Ф. Бернарди[86 - Friedrich von Bernhardi…, CHAPTER IV. GERMANY›S HISTORICAL MISSION.]. И в то же самое время отмечал он, «славяне становятся огромной силой… вопрос о германском или славянском верховенстве будет вновь решен мечом»[87 - Friedrich von Bernhardi… GERMANY›S HISTORICAL MISSION.]. Правительственная комиссия из Германии под руководством профессора Аугагена, посетившая в те годы Россию, пришла к выводу, что по завершении земельной реформы война с ней будет не под силу никакой державе[88 - Рыбас С. Ю…, с. 189.].

«Кайзер ожидает войну, думает, она все перевернет, – отмечал канцлер Германии Т. Бетман-Гольвег, – Пока все говорит о том, что будущее принадлежит России, она становится больше и сильнее, нависает над нами как тяжелая туча»[89 - Цит. по: Макдоно Д…, с. 545.]. «Единственным фактором, толкнувшим Верховное командование немецкой армии на войну, – по мнению историка кайзера Дж. Макдоно, – была их «зацикленность» на идее, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне»[90 - Цит. по: Макдоно Дж…, с. 541.].

Население только Европейской России всего за 17 лет, с 1897 по 1914 гг., выросло почти на 50 млн. человек. (что было сопоставимо с численностью населения всей Германии). Оценивая эти результаты, Э. Тэри в 1913 г. приходил к выводу, что через 35 лет по численности населения России обгонит все страны Европы вместе взятые[91 - К 1948 г., по расчетам Э. Тэри, население России должно составить почти 344 млн. чел., в то время как всей Европы – 336 млн.]. Нетрудно представить себе, как влиял только один этот факт на германских стратегов. Ведь согласно, хоть и сильно устаревшему к тому времени, но популярному классическому труду Клаузевица «О войне» (1832 г.): «Если мы рассмотрим без предубеждения историю современных войн, то вынуждены сознаться, что численное превосходство с каждым днем приобретает все более и более решающее значение…»[92 - Клаузевиц К…, с. 331.].

Спустя сто лет бывший начальник генерального штаба французской армии М. Дебенэ писал: «Нельзя забывать, что техника, приобретшая господство и ставшая богом войны, – эта техника сама по себе инертна. Каков бы ни был ее характер: пушки ли это, пулеметы, самолеты, танки, газы или другие смертоносные орудия, они приобретают ценность только в руках человека; поэтому первейшим требованием техники является требование… в людской силе»[93 - Цит. по: «Военный зарубежник», 1934, № 11, стр. 2. (История Второй мировой…, т. 1, с. 28)].

Гр. 1. Прирост населения за 1897–1913 гг., млн. чел.

Германская интеллектуальная элита, чье мнение отражал П. Рорбах, откровенно паниковала: даже в мирных условиях, «какое положение займет Германия, по отношению к 300 миллионной русской империи к середине 20-го века?»[94 - Рорбах П…, с. 77.] Уже сейчас требовал П. Рорбах в 1914 г., «Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности»[95 - Рорбах П…, с. 88.]. «В основном Россия сейчас к войне не готова, – отмечал министр иностранных дел Германии Г. фон Ягов в июле 1914 г., – Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат… Наша же группа слабеет. В России это хорошо знают и поэтому, безусловно, хотят еще на несколько лет покоя»[96 - Цит. по: Хвостов. История дипломатии. Т. 2. – М.: 1963, с. 776–777.].

«Мы готовы, и чем раньше, тем лучше для нас», утверждал начальник Генерального штаба Германии Х. Мольтке 1 июня 1914 г., 3 июня он пояснял статс-секретарю по иностранным делам Г. Ягову: «В течение 2–3 лет Россия окончит свою программу вооружения. Тогда военный перевес наших врагов станет настолько значительным, что он (Мольтке) не знает, как тогда с ним совладать. Теперь мы еще можем с этим как-то справиться. По его мнению, не остается ничего иного, как начать превентивную войну»[97 - Цит. по: Фишер Ф…, с. 66.]. Предупреждая от подобных идей, О. фон Бисмарк в конце жизни указывал, что это ничто иное, как «Самоубийство из-за страха смерти»[98 - Макдоно Дж…, с. 542.].

Гитлер совершено четко определял причины Первой мировой: «В Германии перед войной самым широким образом была распространена вера в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся открыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь мир…», но к 1914 г. идея «мирного экономического проникновения» потерпела поражение, и для Германии оставался только один выход – «приобрести новые земли на Востоке Европы, люди знали, что этого нельзя сделать без борьбы»[99 - Гитлер А. Моя борьба. – М.: Витязь. 2000. – 587 с., с. 110 – 120, 130.].

Идея мирного экономического завоевания России уперлась в необходимость продления русско-германского торгового договора. Германия, выражал общие взгляды российской деловой среды ее видный представитель А. Бубликов, «начала войну в 1914 г. только потому, что именно к этому сроку Россия проявила недвусмысленное намерение отказаться в 1917 г. от возобновления кабального торгового договора с Германией… При таких условиях Германии оставалось одно из двух: или расстаться навсегда с мечтами о мировом господстве, либо начинать пресловутую превентивную войну, ибо дальше шансы на победу могли только падать»[100 - Бубликов А.А…, с. 185.]. В вопросе о рынках, подчеркивал А. Бубликов, «Германия единодушна. Из-за него она будет драться до последнего. Он ясен как императору, так и последнему рабочему»[101 - Бубликов А.А…, с. 188.].

Не случайно Первая мировая война в Германии, еще до ее начала, приняла национальный характер: «наступает схватка германцев против руссо-галов за само существование, – указывал кайзер, – И это не сможет уладить никакая конференция, так как это вопрос не большой политики, а проблема расы… И теперь речь идет о том, быть или не быть германской расе в Европе»[102 - Пометка на статье в «Фигаро» от 6 декабря 1912 г. относительно Лондонской конференции послов. (Цит. по: Фишер Ф…, с. 50.)]. «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно, но я не могу не ненавидеть их»[103 - Graf Joseph St?rgkh. Politische und milit?rische Erinnerungen aus meinem Leben. S. 232. (Цит. по: Сазонов С…, с. 179)], вновь и вновь повторял кайзер, «как военный, по всем моим сведениям, я ни малейшим образом не сомневаюсь, что Россия систематически готовится к войне с нами, и сообразно с этим я веду свою политику». Дважды в той же надписи Вильгельм II повторял: это «вопрос расы»[104 - Цит. по: Милюков П.Н…, с. 472–473.].

Вильгельм ввел борьбу против «славизма» в общую программу своей мировой политики. Известно даже, кто был посредником при усвоении этой не новой, но обновленной идеи. «В особенности приобрел мое доверие, – признает он, – балтийский профессор Шиман, автор работ по русской истории…»[105 - Милюков П. Н… с. 438.]. По словам Д. Макдоно, Шиман одарил Вильгельма изрядной долей «балтийского менталитета». Канцлер Б. фон Бюлов считал, что влияние Шимана на кайзера перешло разумные рамки[106 - Макдоно Д…, с. 431–432.].