Поветрие

Никак не ожидая подобного вопроса, девушка обернулась к нему с тоскливой улыбкой.

– Оттого, что сняла их.

– Нет, не отшучивайтесь, я спрашиваю серьезно. Поправилось у вас зрение, что ли?

– Нет, не могу сказать. Вы мне отсоветовали, ну… а я принимаю резонные советы.

– И волос, кажись, не стрижете?

– Как видите. «Волосы – краса женщин», – говорили вы. Я поверила. Вы, я думаю, ужасно рады, что нашли такую послушную прозелитку?

– Рад. А курение бросили?

– Да вы никак в самом деле учиняете допрос?

– Я же предупредил вас. Так что же: вы уже не курите и пива не пьете?

– Не курю и пива не пью. У нас, милосердных, оно к тому же не принято.

– А то бы не отказались от того и другого?

– Какой вы неотвязный! Ну, радуйтесь: и в отношении курения и пива я последовала вашему совету.

– А сына моего вы любите?

– Левеньку? Как жизнь свою!

– Надежда Николаевна! Вы, значит, еще не разлюбили меня?

– Лев Ильич!

– Не обижайтесь, выслушайте меня. Когда скончалась Маша, смерть ее до такой степени потрясла меня, что весь женский пол опостылел, опротивел мне. Вы же, являясь мне мгновениями в бреду, приучили меня к себе так сказать гомеопатическими дозами. Вы – первая, на которую я могу глядеть опять без омерзения. Воспоминание о Маше во мне еще слишком живо, чтобы я мог полюбить другую; сердечные струны мои порваны; я сам в эту минуту не считаю еще возможным когда-либо забыть ее, полюбить так же искренне другую. Но поневоле вспоминается стих Шиллера:

Спящий во гробе, мирно спи!

Жизнью пользуйся живущий!

Против природы ведь не пойдешь. Не один раз влюблялся я уже до Мари и всякий раз был уверен, что никогда не забуду, – а забывал. Я еще молод, я выздоровлю, и может быть… может быть, неблагодарное сердце забьется еще раз сильнее! Досадно даже делается за слабость человеческой природы. Если же кто заставит его забиться – так это вы.

Наденька слушала Ластова с затаенным дыханием. Луч теплой надежды преобразил ее расстроенное тяжелою кручиною лицо… но лишь мгновенно; она печально потупилась.

– Нет, Лев Ильич, вы сами себя обманываете, вам только жаль меня: жалость свою вы приняли за чувство более нежное.

– Может быть! Не спорю все покажет время. Оба мы с вами инвалиды. Дайте зажить сердечным ранам; молодость, быть может, возьмет свое. А покуда удалитесь в свое уединение, исполняйте свой священный долг. Родителей ваших мы всегда умилостивим.

Слезы, но тихие, благотворные, накипали за ресницами девушки. Она смело подняла голову и с решимостью встала.

– Прощайте же, Лев Ильич. Благодарю вас.

– Не падайте духом, надейтесь.

И дверь в последний раз закрылась за нашей героиней – а с нею и последняя страница нашей повести.

    1865–1866

notes

Примечания

1

Это звучит так сладостно, это звучит так печально! (нем.)

2

Молодой человек любил девушку. (нем.)

3

Кто там (лат.)

4

Время-деньги (англ.)

5

Молчание (лат.).

6

Терпение (лат.)

7

По желанию (лат.)

8

Бутерброд? (ит.)

9

Теперь – пируем!
Вольной ногой теперь
Ударим оземь!

    (лат.)