Пепел крестьянской Души

Посевные работы Губины окончательно закончили в конце мая, а уже в конце июня приступили к сенокосу. Так, что у Василия не было время прохлаждаться, а необходимо было все силы направлять на то, чтобы достойно подготовиться к приходу очередной зимы.

Глава третья

Лето пролетело незаметно и наступила пора уборки урожая, который обещал быть обильным. Благодатное черноземье здешних мест, своевременные дожди и с любовью исполненный крестьянский труд являлись надёжным гарантом таких ожиданий. И вновь всё деревенское население пришло в движение. Не было более важной задачи в жизни людей, чем собрать в срок и без потерь всё то, что вырастили. Все члены семей, способные держать в руках нехитрые орудия производства, от темна до темна, безропотно выполняли долг хлебороба. Втянувшись в неимоверно тяжёлый труд, не обращая внимания на рваные мозоли на ладонях и на ноющую боль в спине, ногах и мышцах, мужчины обмолачивали снопы, затаривали огромные мешки семенным и пищевым зерном, грузили их на телеги и увозили домой на хранение. А часть необмолоченных снопов укладывалась в огромные скирды и ждала своего часа.

Глава семьи Губиных радовался обильному урожаю как никогда раньше. «Очень даже кстати сын вернулся домой! У него силищи – непочатый край, да и я ещё не совсем пропащий! Даст Бог, справимся со всеми осенними заботами и задел хороший обеспечим на следующий год. Сказывают, ноне вновь Готопутовская ярмарка заработает. Может, удастся пару хороших жеребят приобрести да сбрую поменять», – делился он с женой своими сокровенными мыслями. «Ты только Василия не загони. Хоть и не обижен он силушкой, но молод ещё», – предостерегла Евдокия Матвеевна мужа. «Всё за любимчика своего беспокоишься. Не переживай. Он уже не мальчик. Двадцать второй год идёт. Мы с тобой в эти годы уже семьёй жили», – отмахнулся Иван Васильевич. И немного помолчав, добавил: «Разберёмся с делами, начнём думать о свадьбе. У Авериных Варвара в самый сок вошла. Не перезрела бы девка». «Куда торопиться со свадьбой-то? Пусть Василий ещё погуляет. Варвара-то его на два года моложе», – возразила мужу Евдокия Матвеевна. «Нече лишнее перегуливать. Хоть парень он у нас видный, а Аверины могут и другого жениха дочери подыскать. Невеста она завидная и приданое за ней немалое», – стоял на своём Иван Васильевич. Но Евдокия Матвеевна разговор на эту тему продолжать не стала, так как материнским сердцем чувствовала, что не лежит душа у её любимого сыночка к Варваре, а насильно делать его несчастливым она не хотела. «Пусть ещё походит в женихах. Может сам решит, на ком ему жениться и с кем семью заводить», – подумала Евдокия Матвеевна и занялась своими делами. Не знала она ещё тогда и не догадывалась даже, что уже скоро для её сына, их семьи и всего сибирского народа наступят страшные испытания и лишения.

Началось всё со слухов об уничтожении в Сибири советской власти и утверждении на её территории порядков великого Российского государства, которое возглавил царский адмирал Александр Васильевич Колчак. Вначале этим слухам селяне не очень верили, но после того, как село в спешке покинули все коммунисты и активисты, они стали уже почти фактом. Окончательно почувствовали сорокинцы на себе новый порядок в начале декабря, когда ранним утром в пределы села внезапно ворвался эскадрон казаков и приступил к насильственной мобилизации на войну с коммунистами мужчин от 18 до 40 лет. Более того, все новобранцы обязаны были обеспечить себя лошадьми, провиантом на несколько дней и амуницией. Закончив мобилизацию, казаки кинулись экспроприировать имущество зажиточных крестьян. Забирали справных коней, охотничьи ружья и не брезговали тёплыми вещами. Практически каждая семья была вынуждена расстаться с лучшим, что имела.

В числе мобилизованных оказались и бывшие однополчане. Губин Василий, Аверин Степан и Суздальцев Егор, как и большинство односельчан, были подавлены новым для себя положением и искали причины, чтобы остаться рядом с родителями. Но никакие просьбы матерей и предложения внести за сыновей выкуп на казаков не действовали. А узнав, что Василий и Степан являются фельдфебелями царской армии, командир эскадрона смачно высморкался и скривив рот, презрительно произнёс: «Вам сам бог велел стать в первые ряды бойцов белой гвардии и не жалея живота биться с красной чумой. В противном случае мы вас прямо здесь, перед всеми гражданами села, расстреляем как предателей России». Вскипела было кровь в жилах молодых парней, но разум сильней оказался. Единственно, что им позволил сделать казацкий офицер, это попрощаться с родителями, и то – с оговоркой: «Если через час не появитесь в расположении эскадрона, заберём всё имущество у ваших родных и сожжем избы». Как и предполагал Василий, прощание с родителями и сёстрами получилось очень тяжёлым и нервным. Сёстры ревели не переставая, а Евдокия Матвеевна держала его руку и слабым голосом вопрошала: «За какие такие грехи Бог разгневался на нашу семью и отнимает любимого и единственного сына? Что мы сделали не так, чтобы такие жертвы ему приносить? Всю жизнь блюдём божьи законы, и выполняем заповеди Христовы. Боженька, прошу тебя, сохрани нашего сына! Не дай ему погибнуть на сторонке чужой! Обещай, что не осиротишь и не обездолишь нас. Пусть будут прокляты все эти красные и белые дьяволы, которые разрывают на куски судьбы человеческие!». «Мама, мне пора», – тихо произнёс Василий и поднялся с лавки. «Побудь ещё минутку со мною рядом», – попросила Евдокия Матвеевна. «Не могу. Время закончилось. Ты только не убивайся обо мне так сильно. Я обязательно живым и невредимым вернусь. Весной нам с батей ещё десятину надо будет готовить под посев. Да и новую пару лошадей объезжать, кроме меня – некому», – ласковым голосом произнёс сын и улыбнулся. Но его по-детски наивная улыбка только усилила тревогу Евдокии Матвеевны. В её глазах сверкнули слёзы, она низко опустила голову. «Ну, всё. Хватит мокроты. Пойдём, Василий, на улицу, а то там тебя поди уже хватились и скоро посыльного пришлют», – уверенным голосом вовремя вмешался Иван Васильевич и первым вышел в сени.

«Может мне Тюничку взять на службу, а Воронко дома оставить?» – спросил Василий у отца. «Нет, сын, забирай жеребца. Лучше ты на нём будешь сидеть, а не какой-нибудь чужак. Я видел – один казак, когда наше хозяйство осматривал, на него глаз положил. Понравился, видно, он ему. Да и как мог не понравиться наш красавец. В Большом Сорокино-то он один, пожалуй, такой. Так что береги Воронко. Если даст Бог, то мы от него ещё и потомства дождёмся», – рассудил Иван Васильевич и добавил: «А в первую очередь свою голову береги. Особого рвения в бою не проявляй, но и от врага не убегай. Что поделаешь, раз на роду тебе написано оказаться на войне. Правда, какая это война? Разве может войной называться братоубийство?».

Попрощавшись с родными, Василий осторожно положил на спину жеребца два мешка с овсом, накинул на плечи лямки большой холщовой сумки с продуктами, взял под уздцы Воронко и направился в сторону базарной площади, которая являлась местом сбора всех мобилизованных.

Назначив пожилого, но не утратившего выправку заправского служаки, Ефима Сеногноева волостным старостой и наделив его полномочиями представителя верховной власти, эскадрон казаков и новобранцы после полудня покинули село и выдвинулись на север. Первую остановку эскадрон сделал в селе Готопутово. Здесь так же, как и в Большом Сорокине, была проведена мобилизация молодых мужчин и изъято у зажиточных крестьян имущество в виде коней, продуктов, одежды и даже драгоценностей. И здесь так же, как и родном селе Василия, никто не посмел возразить вооружённым до зубов казакам. Покорство и терпение бородатых сибирских мужиков только способствовало проявлению наглости и бессердечности со стороны служивых людей и они вели себя так, как будто эти мужики были перед ними в неоплатном долгу.

На ночёвку эскадрон и мобилизованные прибыли в большое село Викулово, где уже располагался такой же отряд из казаков, который прошёлся рейдом по восточной части уезда, от села Абатское. Расквартировав новобранцев по казённым домам и частным подворьям и приставив к ним охрану, офицеры и часть рядовых казаков собрались в большой избе старосты села и устроили походное пиршество. Уже засыпая, Василий услышал их пьяные голоса и слепые винтовочные выстрелы в воздух. «И чему они так радуются? Неужели и в самом деле покончено с большевиками и в стране вновь установилась твёрдая власть монарха? Да, нет. Вряд ли. Если бы это было так, то зачем бы нас забирали в армию Верховного главнокомандующего Колчака. И почему людям мирно не живётся?» – вникуда задал вопрос Василий.

Глава четвертая

Проснулся он от мощного храпа лежащего рядом с ним на полу бородатого, внушительных габаритов, мужика. Василий ткнул его локтем, и когда тот зачмокал губами, тихо сказал: «Повернись на левый бок, а то оглохну от тебя». Мужик что-то сквозь сон буркнул, но поворачиваться не стал. А ещё через минуту его губы задрожали, и через них вновь стал прорываться скрежещущий неприятный звук. «Во, самоход, даёт! Как будто один в своей мазанке спит», – проворчал Василий и вновь ткнул соседа, но уже с силой и в живот. «Ты чо толкаешься? По харе получить захотел?» – спросил тучный мужик, открыв злые глаза. «Храп свой умерь, а то у меня уши от него закладывает», – добродушно ответил Василий. «Вечно вам, чалдонам, что-то не нравится. Может, и правда тебе по морде съездить разок, чтобы мне спать не мешал?» – зловеще произнёс бородач. «Попробуй, может, что и получится», – подковырнул Василий и напрягся в ожидании. «Губин, тебе кто спать не даёт? Самоход из Преображенки? Так ты ему по сопалу врежь хорошенько и он успокоится», – послышался голос Суздальцева Егора, который лежал по другую сторону от Василия. «Я сейчас вам сам по сопалам надаю, жеребята необъезженные!» – огрызнулся бородатый. Чем закончилась бы эта перепалка – сказать сложно. Но вдруг в избе появился казак и зычным голосом рявкнул: «Подъём! Через полчаса выступаем из Викулова. Кто не успеет собраться за это время – будет наказан!». «Повезло тебе, хлопец, что небитым остался. Вовремя казак в хату влетел», – на ходу обронил слова самоход. «Это ещё надо доказать, кому из нас повезло. А может благодаря казаку твоя морда целой осталась», – не уступал Василий. «Губин, ты чо застрял? Давай перекусим немного перед дорогой, а то когда ещё привал объявят», – послышался раскатистый голос Степана.

После короткого построения на небольшой площади напротив дома старосты и напутственной речи старшего офицера, два казацких эскадрона и около полторы сотни человек мобилизованных покинули пределы села. Их путь лежал вдоль левого берега реки Ишим, в сторону крупного поселения Усть-Ишим. С трудом преодолевая снежные заносы и буреломы тайги, отряд медленно продвигался вперёд. «И зачем нас гонят в такую глухомань? Неужели красные партизаны на север подались? Вряд ли. Вчера подслушал разговор двух хорунжих, которые рассказывали друг другу о боях с красными под Омском. Из их разговора я понял, что основные силы красных партизан крутятся вокруг городов и железной дороги», – делился своими мыслями с друзьями Суздальцев Егор. «А, может, нас специально ведут северным путём, чтобы очистить волости и уезды от красных вплоть до Омска», – высказал предположение Аверин Степан, и однополчане замолчали, углубившись каждый в свои мысли.

Очередную остановку отряд сделал в небольшой деревушке Серебрянка. Спешившись с уставших коней, казаки и мобилизованные поставили перед ними торбы с овсом и стали разбирать походные мешки чтобы утолить и свой голод. Дав возможность служивым подкрепиться и немного отдохнуть, старший офицер зычно выкрикнул: «Всем мобилизованным встать во главе отряда и шеренгой в три ряда выдвинуться вперёд!». Не успели ещё Василий и его земляки определиться в конном строю, как позади себя услышали весёлый голос Чикирева Петра: «Зазнаётесь, волостные! Своих однополчан не замечаете. Нехорошо! Особенно тебе, братуха, должно быть стыдно. Как-никак, крови-то мы с тобой одной». «А ты, как в отряде оказался? Вроде в Викулово я тебя в числе новобранцев не видел?» – удивлённо спросил Василий. «Также, как и вы. Только прибыл в Викулово позже вас и на постой был определён в крайнюю избу, к какой-то бабке. И не один я, а здесь и Афонька Стрельцов и Гришка Знаменщиков. Так что судьба нас вновь свела, как и три года назад», – ответил Пётр и засмеялся. «Ты чо ржёшь, как молодой жеребчик? Неужели тебе дюже хочется повоевать с красными?» – спросил Степан. «Да на кой хрен мне эти красные? Я радуюсь встрече с вами», – откровенно признался Пётр. Пока боевые друзья разговаривали с Чикиревым Петром, к ним присоединились и его спутники. «Ну, чо, чалдоны, вот мы и опять вместе оказались. Не знаю, хорошо это или плохо, но всё веселей будет трудности переносить», – высказался Аверин Степан, и в это время прозвучала команда на выдвижение колонны. Друзья-однополчане, заняв в строю два ряда, дёрнули поводья и мелкой рысью устремились вперёд

Только тогда, когда Воронко стал увязать по шею в сугробах рыхлого снега, Василий понял замысел старшего офицера. Отсутствие в приграничной между двумя губерниями тайге даже слабого намёка на дорогу, заставило того выставить вперёд мобилизованных, чтобы грудью своих коней они прокладывали путь его эскадронам. Более пяти часов, выпрыгивая, спотыкаясь и падая, иногда ставая на дыбы, обречённые на физические истязания, бедные животные вынуждены были выполнить эту непосильную задачу. От жалости к своим четвероногим друзьям у Василия и его товарищей сердце сжималось в комок, но помочь им ничем они не могли – спрыгнув с их спин, они сами оказались в снежном плену. И лишь когда впереди послышался лай собак, Василий с облегчением выдохнул. А вскоре первые конные ряды, в составе которых были и однополчане, вошли на территорию деревни, и их мучение закончилось. Но, как оказалось, благополучным оно было не для всех. Более десятка лошадей не выдержали физической нагрузки и в предсмертной конвульсии были добиты пулями казаков. А их хозяева, следуя за кавалергардским отрядом, до деревни добирались пешком.

Низко опустив головы, взмыленные и шатающиеся от усталости, кони останавливались сразу же, как только получали на это команду. Спрыгнув с вершны, Василий и его боевые товарищи привязали лошадей к коновязи, скинули с них сёдла и поклажи и стали до суха обтирать мешковиной им шею, грудь и спину. Только спустя два часа лошадей напоили колодезной водой и поставили перед ними торбы с овсом. Но даже лакомство, приносящее животным всегда радость, не разожгло в их уставших и слезящихся глазах былого огня.

Спать в эту ночь Василию и его товарищам пришлось в большом амбаре, в котором командовали огромные крысы и серые мышки. Но не они мешали отдыхать бывалым солдатам, а злой декабрьский мороз, который беспрепятственно проникал под одежду и охлаждал все части человеческого тела. Несмотря на это, непродолжительный сон все же позволил молодым и здоровым организмам к утру почти полностью восстановиться. В течении ночи Василий дважды выходил на улицу к Воронко и дважды подсыпал в торбу овёс. Друга своего четвероногого он старался не обидеть.

В Усть-Ишиме отряд появился на следующий день, ближе к вечеру. Несмотря на ранний час людей на улицах было мало. В основном это были престарелые жители и детвора. Миновав центр, и повернув в первом же переулке налево, отряд вскоре оказался в расположении воинских казарм, которые наполовину были пустыми. Услыхав команду спешиться, Василий с товарищами спрыгнули на землю и стали ждать дальнейших распоряжений. Осознание того, что они находятся не в таёжной глухомани, а в городе, и что им будут предоставлены вполне сносные армейские условия для проживания, немного успокаивало парней и притупляло их переживания о доме. На следующий день всех мобилизованных привели к присяге на верность Верховному правителю Российского государства, Верховному главнокомандующему Вооружёнными силами адмиралу Колчаку, распределили по воинским подразделениям и выдали огнестрельное оружие. А Степана ещё и назначили командиром отделения, в котором оказались все его бывшие сослуживцы. Поначалу Василия слегка зацепило решение белогвардейского начальника назначить Аверина главным над ним, но поразмыслив, он пришёл к выводу, что чем ниже должность, тем меньше спрос. А ещё он втайне надеялся, что долго служить Колчаку не будет и при первой же возможности сбежит домой. «Главное, чтобы условия для этого были подходящими и дорога потвёрже. Вот закончатся зимние морозы и снегопады, утрамбуется снег и рванём мы с Воронко отсюда не оглядываясь», – рассуждал Губин Василий.

Глава пятая

Почти сразу, после расквартирования по казармам, в воинском подразделении начались учения. Отвыкшие от команд и уставных отношений, военным делом новобранцы белой армии занимались с неохотой. Это злило ретивых начальников и вселяло в них недоверие к новому пополнению. Но постепенно между ними наладился контакт и стала повышаться воинская дисциплина. На первых порах в обязанности вновь созданного воинского подразделения входили комендантские функции. Конные патрули круглосуточно курсировали по городу и его окрестностям, охраняли гауптвахту и местную тюрьму, встречали и сопровождали больших воинских начальников, приезжающих с инспекторской проверкой в Усть-Ишим. Такая спокойная жизнь продолжалась почти два месяца; первая боевая тревога прозвучала только в конце февраля. Связана она была с обнаружением в районе деревни Малая Бича, до которой было вёрст пятьдесят, небольшого скопления красных партизан. По решению воинского начальника, конный отряд колчаковцев численностью в двести штыков, в поход выступил рано утром. Но боя в тот раз не получилось. Узнав от своих людей в городе о том, что утром в сторону Малой Бичи направится воинское подразделение белогвардейцев, партизаны запрягли в сани лошадей и не дожидаясь рассвета, покинули деревню. Прибыв в населённый пункт и не встретив сопротивления, офицеры и их подручные провели с местным населением воспитательную работу, мобилизовали несколько молодых парней в свою армию, забрали у зажиточных крестьян коней, тёплую одежду, самогон и рыбные деликатесы и на следующее утро, после бурной ночной пирушки, повели конный отряд в сторону Усть-Ишима.

Очередная боевая тревога прозвучала уже через три дня, после прибытия конного отряда в казармы. На этот раз причина её оказалась гораздо серьёзней, чем первая. Из Ставки Верховного командующего Вооружёнными силами Российского государства было получено телеграфное сообщение, что в 85 верстах в сторону Омска красные партизаны захватили волостное село Тевриз и установили свою, большевистскую, власть. В связи с этим конному дивизиону предписывалось немедленно выступить в сторону захваченного села и уничтожить врага до последнего бойца. О численности партизан и их вооружении информация была скудной, поэтому перед начальниками конного отряда белогвардейцев встал сложный вопрос, который решить необходимо было любыми способами и в короткий срок. Не теряя драгоценного времени, буквально через пару часов после получения приказа, весь состав конного дивизиона, за исключением комендантского взвода, покинул казармы и на рысях направился на восток.

Насколько серьёзным был этот поход, Василий понял по багровому лицу командира дивизиона. Всегда подтянутый, сдержанный и немногословный, на сей раз полковник Лобанов выглядел растерянным, раздражённым и не в меру, крикливым. «Неужели предстоит настоящее сражение с партизанами? Жаль, если так. Может статься, что и голову придётся сложить. А за что? За непонятную власть, которая воюет со своим народом! И что это за времена такие смутные настали? Неужели без крови людской нельзя никак обойтись? Почему же не могут договориться белые генералы и красные революционеры и мирным путём поделить между собой власть в России? Властвовали бы вместе потихоньку, сидя в петербуржских и московских кабинетах, а мы в это время делом бы занимались – детей рожали, хлеба взращивали, скотину разводили и эту власть кормили. Нет, им обязательно необходимо друг друга уничтожить! Но простой-то народ за что гибнет?!» – рассуждал он, сидя в седле на своём верном Воронко.

Сделав по пути часовой привал, ближе к обеду следующего дня дивизион остановился версты за две от села. Лобанов собрал командиров всех званий на короткое совещание, после чего они разъехались по своим подразделениям, чтобы донести слова полковника до рядовых бойцов. Немногословный Степан, вернувшись к своему отделению, сообщил: «Село приказано брать с трёх сторон. Один эскадрон казаков уже пошёл в обход и нападёт со стороны Омска. Второй – пойдёт прямо. А нам велено заходить слева, от Иртыша. Стрелять в тех, у кого увидите на околыше шапки или на рукаве красную ленту и у кого будет в руках оружие. Понятно?». «Понятно, но не совсем. А если молодая и красивая баба с винтовкой в руках встретится на пути, то в её тоже стрелять?» – спросил балагур Пётр. «Стрелять. Иначе она в тебя выстрелит первой», – не поняв подвоха ответил серьёзным голосом Степан. «Жаль. Я так до самой смерти не женюсь, если молодых и красивых девок буду убивать», – высказался Петр и весело засмеялся. «Балаболка. Я ему о серьёзных вещах говорю, а у него бабы на уме», – обиделся Степан. «А я не только за себя переживаю, но и за тебя, Стёпа, беспокоюсь. Ты ведь тоже уже в «девках» засиделся. Пора и тебе под рукой пышку белолицую иметь», – отреагировал на замечание товарища Чикирев. Все громко загоготали. «Отставить смех!» – послышался окрик командира взвода, подъехавшего к ним. «Фельдфебель, ты поставил перед своим отделением задачу?»-обратился он к Степану. «Так точно, господин есаул!»-ответил тот. «Тогда слушайте общую команду. В село мы должны ворваться внезапно и продвигаться по направлению к центру, для соединения с другими взводами. Пленных не брать. Партизан уничтожать всех поголовно. Всё ясно?». «А если у партизан пулемёты или тяжёлые орудия имеются, и они начнут поливать из них по нам?» – задал вопрос Пётр. «Если бы да кабы, у тебя во рту выросли бы грибы», – недовольно произнёс есаул и добавил: «При обнаружении такого орудия ваша задача обезвредить и уничтожить его». Этот разговор прервала команда «По коням!», гулом прошедшая вдоль рядов конного дивизиона.

Подобравшись незамеченными по склону левого берега Иртыша до изгородей крайних к реке домов, взвод на махах выскочил из-за укрытия и устремился вперёд. Они проскочили уже с версту, когда со стороны центра прозвучали первые винтовочные выстрелы. «А, ну, Воронко, верный мой товарищ, не подставь меня и себя под пулю. Несись так, чтобы она не догнала нас», – прошептал Василий и прижался к гриве коня. В этот момент он даже забыл, о том, что в руке была винтовка, а на боку ждала своего часа острая пика. И только тогда, когда увидел споткнувшуюся и переворачивающуюся через голову лошадь, на которой сидел Пётр, Василий вскинул винтовку на уровень глаз и стал высматривать врага, которого должен был первым уничтожить. Но в этот момент, почти рядом, с крыши бревенчатого амбара раздалась пулемётная трескотня и пули веером рассыпались чуть левее его, зацепив несколько бойцов взвода. Машинально Губин рванул повод на себя, Воронко в прыжке развернулся на девяносто градусов, и перемахнув плетень огорода, вынес седока с территории обстрела. Ещё не до конца соображая, насколько близка была смерть, Василий посмотрел вперёд и увидел бегущего от него в сторону реки человека с красной повязкой на рукаве. Не целясь, он выстрелил в его сторону, и тот, взмахнув руками как-то по театральному, неестественно завалился на бок. «Неужели убил? Не может быть! Я же стрелял наугад», – почему-то с досадой подумал Губин-младший, забыв в этот момент даже о своей безопасности. Но не прошло ещё его разочарование, как «убитый» вскочил на ноги и пригибаясь и петляя, как заяц помчался подальше от своего конца. «Ты смотри, какой прыткий оказался. Повезло тебе, что на меня нарвался, а то бы быстро закончил петлять по огороду», – выдохнул с облегчением боец белой гвардии, но тут же сообразил, что и сам может находиться у кого-то на мушке. «А пулемёт-то почему затих? Патроны закончились или пулемётчик выжидает, когда я из укрытия покажусь?» – подумал он, однако заметив казаков, мечущихся по улице в поиске партизан, понял, что пулемёт больше не застрекочет. Лица у казаков были свирепыми, а шашки в руках в багровых подтёках. «Эти бы тебя живым не оставили», – пробурчал Василий и выбрался на дорогу. «Эй, мужик! Ты чо, от краснопузых за пригоном прятался?» – спросил появившийся рядом казак. «Партизана догонял», – спокойно ответил Василий и направился в сторону центральной площади, чтобы отыскать своё отделение. Бой практически закончился, только редкие выстрелы и нечеловеческие крики раздирали морозную тишину. Василию в этом бою не суждено было пролить кровь своих соплеменников. Не прошло и часа, как задание, которое поставило центральное командование перед конным дивизионом, оказалось выполненным: созданный красными орган власти был низложен, основная часть партизан уничтожена, более десяти человек пленены и ожидали своей горькой участи, а их командиры, почувствовав угрозу, скрылись в неизвестном направлении. Поручив небольшому отряду казаков преследовать их, для остальных лампасников полковник Лобанов объявил передышку, в течение которой победители могли позволить себе вдоволь насладиться глумлением над населением взбунтовавшегося села.

Разбора прошедшего боя никто не проводил, так как безвозвратных потерь среди личного состава дивизиона оказалось только пять человек, и то – из числа мобилизованных. Легкие ранения получили одиннадцать бойцов и погибли три лошади, одна из которых принадлежала Чикиреву Петру. Но уже через час он вновь сидел в седле, экспроприировав резвую кобылу у местного жителя. В числе легкораненых оказался и Василий. Понял он это не сразу, а лишь тогда, когда оказавшись в расположении своего отделения, почувствовал жжение в левой руке. Василий скинул с себя короткий овчинный полушубок, закатал рукав холщовой рубахи и стал рассматривать рану. «Что, братуха, пуля шальная зацепила?» – осклабился подъехавший к нему Пётр. «Есть крохи. Это, по-видимому, когда пулемёт в мою сторону шарахнул», – спокойно ответил Василий. «Бывает. А я вот своего Звёздочёта не сберёг», – виноватым голосом произнёс Пётр. Рана оказалась пустячной. Пуля попала в мякоть мышцы и полетела дальше. После промывки раствором, гарнизонный фельдшер наложил на руку Василия повязку и отпустил восвояси.

Как только он появился в своём отделении, Степан тут же выдал ему команду: «В помещении конюшни, расположенной рядом с домом сельского старосты находятся пленные, которых тебе необходимо будет переписать в амбарную книгу и передать её помощнику полковника. Нашему взводу поручено охранять красных до утра и во время возвращения в Усть-Ишим. Ступай туда. Пётр и Егор уже заступили на охранный пост». Василий взял из рук товарища письменные принадлежности и отправился исполнять приказ. Но здесь его поджидал сюрприз. Завидев брата, идущего с амбарной книжкой под мышкой, Петр рванулся ему навстречу. «Слушай, братуха, среди пленных есть и наш бывший однополчанин – Пироженко. Надо его спасти от расправы казаков», – взволнованно сообщил он. «А как Федька среди пленных оказался?» – растерянно спросил Василий. «А я почём знаю. Ты же помнишь, что он ещё в Петропавловске с большевиками снюхался», – ответил неопределённо Пётр. «Как я его смогу спасти? Я не войсковой начальник, а рядовой боец белой армии», – нерешительно произнёс Василий. «Но ты же идёшь переписывать пленных. Не вписывай его фамилию, а ночью я Федьку по большому до ветра уведу», – высказал предложение Чикирев. «Не знаю, получится ли у меня не записать Пироженко в амбарную книгу или нет, но я обязательно попытаюсь это сделать», – пообещал Василий.

В пригоне, в котором содержали пленных, было темно, холодно, сыро и пахло конским навозом. Заглянув туда, Василий заявил: «Не смогу здесь заниматься писаниной. Не видно ни черта. Выводите по одному пленному во двор, и я начну их оформлять». Старший охраны, фельдфебель из другого отделения, спорить не стал и приступил к исполнению требования переписчика. Пироженко привели пятым. Сделав вид, что первый раз в жизни видит его, Василий внимательно посмотрел на бывшего однополчанина и строго спросил: «Имя, фамилия, отчество, год и место рождения и где жил до попадания в плен. А также, какое отношение имеешь к партизанскому отряду?». Стоявший невдалеке фельдфебель одёрнул Василия: «Это не твоя забота, какое отношение к краснопузым имел этот самоход. Об этом его спросит тот, кому по статусу положено. Твоё дело личные данные записывать». «Понял. От этого только мне легче», – согласился Василий и нагнулся над амбарной книгой, делая вид, что записывает ответ Пироженко, который полностью был вымышленным. «Меня проверяет или боится за мать с сестрой?» – подумал Василий, но переспрашивать не стал. Через некоторое время, оторвав голову от тетради, выкрикнул: «Следующего ведите». Закончив в течении получаса перепись пленных, он сунул амбарную книжку под мышку и направился в избу сельского старосты, где располагался временный штаб. Передав документ дневальному, Василий вернулся в расположение своего отделения и стал устраиваться на ночлег. А ночью, когда фельдфебель заснул в дежурке, Пётр сделал, как и задумывал. Он вывел предупреждённого заранее Федьку на двор и тихо сказал: «Всё, однополчанин, беги. Если попадёшься белым, не вздумай меня с Васькой выдать. Хана тогда будет не только нам, но и родителям нашим». «А вы как же? Неужели белым палачам прислуживать будете?» – шёпотом спросил Пироженко. «Видно будет, что дальше делать. Даст Бог, свидимся ещё. Сейчас улепётывай поскорее, а то неровен час, кто-нибудь хватится нас», – ответил Пётр и легонько толкнул земляка в спину. Тот быстрым шагом, перешедшим в бег, стал удаляться в ночную мглу. А на следующий день полупьяные казаки поставили всех пленных партизан лицом к плетёному забору конюшни и без суда и следствия расстреляли. Узнав об этом полковник Лобанов было взъярился на них за самоуправство, но наказывать никого не стал. «Пусть местные жители разнесут по округе весть об этом расстреле. У многих мужиков отпадёт охота за оружие браться и против нас идти», – решил он и выдал команду готовиться к обратной дороге.

Во время отдыха, который длился почти сутки, Василий не раз возвращался к своему поведению во время боя. Он никак не мог вспомнить и понять состояние, в котором в эти мгновения находился. «Да, в настоящем бою не каждый боец сможет воспользоваться тем, чему учился на занятиях. И особенно в первом для него. В этот раз мне повезло, что не подстрелили, как косача на берёзе. Но будь поплотнее огонь и поожесточённее сопротивление партизан, уже сегодня бы мог стать бездыханным трупом. Делай вывод, солдат, и впредь таких ошибок не допускай», – размышлял Василий. А вспомнив неожиданную встречу с Пироженко, тихо произнёс: «Лучше будет, если ты вообще не станешь участвовать ни в каких сражениях. Бежать надо из колчаковской армии. Не по пути мне с ней. Разве это война, когда русские люди подобных себе убивают? Да и остальные мои однополчане не горят желанием сражаться не пойми за кого и не знамо с кем. Надо со Степаном и Петром как-то о побеге переговорить. Всё будет легче вместе-то скрываться».

Глава шестая

Своими раздумьями о побеге Василий поделился с Петром и Степаном после того, как конный дивизион вновь вернулся в казармы. Выслушав брата, Чикирев незамедлительно отреагировал: «Дело предлагаешь. У меня самого мысли на этот счёт были. Не хочу я в этой братоубийственной войне участвовать. И пока на нас нет крови невинных людей и сами мы ещё живы, надо отсюда сматываться». «Вы думаете это просто сделать? Где мы сейчас сможем укрыться?» – спросил Степан и посмотрел на Петра. Чикирев пожал плечами и ничего не ответил. «То-то и оно. Дома мы не сможем появиться, нас там быстро схватят, а других вариантов у меня нет. Да и у вас с ними, думаю, тоже туговато», – охладил пыл товарищей Аверин. «По-твоему у нас остаются только два выхода – быть убитыми в бою красными партизанами или сражаться до победного конца за белую гвардию. Но будет ли этот победный конец, ещё вопрос. На большей-то части России советская власть установилась. Нет, Степан, ты как хочешь, а я при первой же возможности сбегу», – решительно заявил Василий. «И я, братка, от тебя не отстану. Да и с остальными нашими надо аккуратно переговорить на этот счёт», – предложил Пётр. «Я сам с ними переговорю, а то ты только под монастырь нас подведёшь своей горячностью» – вымолвил Степан, дав понять, что не только согласен бежать, но и готов остальных земляков за собой утянуть. Вскоре идея побега, высказанная Василием, обрела достаточно осмысленные очертания. Её поддержали все бывшие однополчане без исключения. Оставалось только дождаться необходимой ситуации и оказаться в благоприятных погодных условиях.

Но шло время, а такой момент не появлялось. Однажды Петр даже предложил совершить побег сразу после вечернего отбоя. Но его идея не понравилась Степану, и посовещавшись, они отложили его на неопределённое время. И кто бы мог тогда подумать, что это время наступит буквально через неделю.

В ночь с 20 на 21 марта произошло событие, которое даже командиры конного дивизиона не ожидали, а рядовые бойцы – тем более. От относительно спокойной жизни, чувство опасности притупляется быстро, а на смену ему приходят расхлябанность и умиротворение. Вот и в ту ночь, как только бойцы улеглись на свои постели и уснули, дежурный офицер и его помощники удалились в штабное помещение и организовали ночное застолье. Около двух часов ночи туда неожиданно ворвались человек десять партизан, расстреляли полупьяных офицеров, а затем, соединившись с основной группой вооружённых до зубов бойцов, кинулись поджигать деревянные казармы. Цель была одна – уничтожить основную часть белогвардейцев спящими, а тех, кто начнёт выбираться наружу, расстрелять в упор. Но произошла досадная накладка, которая позволила сохраниться большинству бойцов белой армии. Дневальный одной из дальних казарм вышел, незадолго до нападения, на двор, чтобы справить нужду. Пробыв на мартовском морозце минут десять, он в приподнятом настроении возвращался к себе. Уже будучи на пороге казармы, боец услышал беспорядочные выстрелы, а затем увидел снующую по территории гарнизона толпу людей с факелами. Не до конца ещё понимая ситуацию, боец вбежал во внутрь помещения, и на всякий случай заорал: «Подъём! Тревога!». Суматоха и неразбериха в темноте длилась минут пять, пока огненные языки пожара не охватили первую и вторую от штаба казармы. Мгновенно поняв в чём дело, и оценив своё положение, колчаковцы похватали в оружейной комнате винтовки и патроны и стали через двери и окна выскакивать на улицу, стреляя наугад во всё подозрительное. К этому времени горела уже третья казарма, вокруг которой стояли партизаны и прицельно палили из оружий по человеческим фигурам, показавшимся в свете пламени. Но вскоре они сами стали мишенями. Белогвардейцы, которые успели выбраться из своей западни, быстро самоорганизовались и оказались за их спинами. Партизаны вынуждены были развернуться, залечь в сугроб и принять кинжальный бой с хорошо обученными колчаковцами.

Казарму, в которой находились Василий и его товарищи, партизаны подожгли последней. Когда ничего не подозревающие служивые поняли, что на их воинское подразделение внезапно напали враги и их казарма уже пылает, страх на некоторое время привёл их в оцепенение. Первым пришёл в себя Степан. Оценив обстановку и понимая, что снаружи их ждут пули красных партизан, зычным голосом скомандовал: «Всем покинуть казарму!». Ловкий и сильный от природы Василий, не колеблясь больше ни секунды, разбежался, и выбив головой стёкла и переплёты рам, щучкой вылетел за пределы завалинки в сугроб. Не медля и не чувствуя боли разбитой головы, он резко поднялся на ноги и тут же отскочил от пылающей казармы подальше. Оказавшись в относительной безопасности, Губин-младший посмотрел налево и заметил стоящего недалеко от себя человека, который подняв винтовку, целился в вылезающего из окна очередного бойца, в котором Василий узнал Степана. Забыв об опасности, он в два прыжка оказался рядом с партизаном и не раздумывая, со всей силы, ударил его кулаком по голове. Партизан покачнулся и упал, успев машинально нажать спусковой крючок. Раздался выстрел, но пуля не дошла до цели, а взмыла над проваливающейся крышей горящей казармы. В это время пламя осветило лицо лежащего на снегу партизана. «Пироженко, ты опять на нашем пути оказался! Тебе чо, прошлого раза не хватило? Если бы не мы с Петром, тебя бы вместе с твоими дружками уже наутро расстреляли», – высказался Василий, заметив, что тот приходит в себя. «Ты с кем это разговариваешь?» – подбежал к нему Степан. «Да, вот, однополчанин и земляк наш никак не успокоится. Всё пулю ищет для себя. А по ходу тебя сейчас чуть не завалил», – ответил Губин, и подобрав с земли винтовку Пироженко, спросил: «Из наших кто-то ещё живым остался?». «Петра видел. Он следом за тобой через другое окно маханул. А остальные не знаю где». «Ладно, пойдём их разыскивать. Не дай бог в плен к партизанам попадут! Лучше уж убитым быть», – не обращая внимания на лежащего Пироженко, предложил Василий. Неожиданно в противоположном углу от них раздались винтовочные выстрелы и несколько пуль со свистом пронеслись совсем рядом. «Скрывайтесь, если жизнь дорога. Сейчас сюда наши нагрянут и покрошат вас как капусту», – услыхали они голос Федьки. «Пока они здесь появятся, я тебя семь раз продырявлю», – зло произнёс Василий, но тут же добавил: «Ладно, чёрт с тобой, не буду тебя убивать. Какой-никакой однополчанин, хотя и врагом нашим стал. Побежали, Степан. Видно, час настал улепётывать отсюда».

На Петра и остальных земляков они натолкнулись случайно. Осторожно подобравшись к конному двору, где на привязи стояли их лошади, Степан остановился, а затем тихо сказал: «Вроде бы как на конюшне кто-то есть. Чуешь, лошади беспокойно себя ведут?». «Может, наши здесь или пожара испугались», – ответил Василий, и не дожидаясь реакции Аверина, тихо спросил: «Братуха, это ты копошишься за плетнём?». «А ты кого хотел встретить? Конечно, я, и не один», – незамедлительно ответил знакомый голос и добавил: «У нас нет времени. Необходимо падать на лошадей и уносить ноги из Усть-Ишима. Другой такой случай вряд ли ещё появится».

С территории военного городка беглецы выскочили через северные ворота, которые вывели их на берег Иртыша. Оказавшись за пределами гарнизона, они не сговариваясь, повернули за углом круто налево и помчались на северо-запад согласно направлению течения великой реки. Первую передышку беглецы сделали только тогда, когда отмахали от города более пяти вёрст. Несмотря на это расстояние, позади всё ещё слышались ружейные выстрелы и виднелось зарево горящих казарм, освещающее прилегающую к ним округу.

«Все целы?» – коротко спросил Степан, когда земляки остановились. «Поштучно целы, а вот во внешнем облике у некоторых изъяны появились», – подал голос Суздальцев Егор. «Ладно, при свете будем рассматривать друг друга, а сейчас необходимо принять решение, куда дальше двигаться», – по-деловому высказался Василий. «Как куда? В сторону дома, конечно», – озвучил своё мнение Афонька Стрельцов. «Нет, братцы, домой нам никак нельзя ехать. Там нас сразу схватят и расстреляют как предателей. Надо что-то другое искать», – остудил его пыл Гришка Знаменщиков. «Есть у меня предложение, но вот все ли вы с ним согласитесь, не знаю», – произнёс Аверин. «Говори – мы обсудим», – ответил за всех Пётр. «Мой батя уже давно дружит с одним татарином, который живёт на Северном болоте. До армии я был там раза три и примерно знаю как отыскать его аул. Думаю, что он нас не выдаст и пристроит на время, но только добираться туда – не ближний свет. Напрямую отсюда не так далеко, но тогда придётся ехать ишимской дорогой, а там в любой момент могут остановить красные или колчаковцы. Поэтому наш путь большим кругом обернётся. Думаю, вёрст двести по бездорожью брести придётся», – пояснил Степан. «Да, чёрт с ними, с этими вёрстами! Главное – приют найти надёжный», – согласился Гришка Знаменщиков. «Не в расстоянии дело, а в том, где пищу для себя и корм для лошадей в пути брать будем», – озадачил Степан. «И я думаю, что надо к твоему знакомому татарину пробираться. Дорога покажет, как нам себя вести. Жалко, что только одна винтовка осталась да штук пять патронов. Но другого у нас выхода нет. Бог не выдаст, свинья не съест», – подытожил разговор Василий. На этом обсуждение закончилось и удовлетворённый решением земляков Аверин сказал: «Ночью будем ехать все вместе, а в светлое время по два человека на расстоянии ста саженей друг от друга».

Как оказалось, выбранный путь для беглецов оказался удачным. Их и в самом деле в этом направлении никто не искал. Зная, что они родом из Большесорокинской волости, все казачьи разъезды были предупреждены о возможном появлении дезертиров на Ишимском тракте. Но и сами поиски были объявлены не сразу. После того, как напав на гарнизон, партизаны заживо сожгли в трёх казармах около семидесяти колчаковцев и в упор расстреляли более пятидесяти, верховное командование государства российского не сразу отошло от шока и смогло восстановить нормальную службу в Усть-Ишимском гарнизоне. Потребовалось три дня для того, чтобы разобраться с реальными потерями и сделать предположение о побеге части военнослужащих. И может быть этого предположения не возникло бы, если бы не то обстоятельство, что все не найденные тела оказались из одной волости.

Но как бы там ни было, благодаря трёхдневной заминке в обнаружении побега и выбранного пути, на седьмые сутки Степан Аверин и его спутники прибыли в небольшой татарский аул, население которого состояло в основном из родственников. Как Степан и предполагал, друг его отца – Надир – принял их вполне радушно и выделил для постоя пригодную для проживания в холодное время года юрту. А изрядно обгоревших во время пожара Стрельцова Афанасия и Суздальцева Егора местные знахарки за две недели пролечили так, что даже следов от ран на их телах не осталось. Вскоре молодые здоровые мужики стали незаменимыми помощниками в налаживании хозяйственной жизни аула. Они с удовольствием рыбачили на озёрах ставными неводами, чинили скарб, телеги, сбрую и ловко управлялись с домашним скотом. Единственное, что напрягало беглецов – это отсутствие информации о происходящих событиях вокруг болот. Выручали местные жители. Узнав по своим каналам о приближении к аулу партизан или колчаковцев, они сообщали об этом Надиру, и тот на несколько дней уводил парней в самые отдалённые и глухие места Северного болота.

Глава седьмая

В середине апреля весна стала по-настоящему входить в свои права. Снег днём резко таял, а ночью лёгкий морозец покрывал все проталины тонким ледком и сковывал сугробы толстым слоем глазури. На болоте стали оголяться кочки, с которых шапками свисали гроздья мороженой клюквы. После полудня, когда солнце припекало сильнее, на самый гребень кочек выползали змеи, и свернувшись в клубок, в полудрёме отдыхали. Всё чаще из колков стали раздаваться призывные чуфыри косачей, а из тайги трубные голоса лосей. Весна – она и есть весна! Это не просто приход на землю теплой погоды, это возобновление новой жизни на ней и начало очередного витка её старения. Как у дерева. Первый виток, третий, десятый, тридцатый. На первый взгляд они не связаны друг с другом, но наступает время и у дерева остаётся незаконченным последний виток. Такие же кольца и на чешуе рыб. И с человеком так же происходит. Вроде кто-то родился летом, осенью или зимой, а новый виток активной жизни в нём берёт начало весной. Уж так устроен его внутренний мир.

С приходом весны в сердцах беглецов тоже зажглись радужные огни надежд. Они с нетерпением ждали тот момент, когда смогут вновь оказаться дома и обнять своих родных. Всегда скорый на решения Пётр при каждом удобном случае, предлагал: «Может, как только вскроются ото льда реки, подсохнут тропинки и лес покроется листвой, рванём в сторону родной сторонки? Сколько мы будем на болоте скрываться? И так уже два месяца здесь живём». «Не гоношись, братуха. Больно нетерпеливый ты. Забыл уже, как казаки с партизанами в Тевризе расправились? И нас так же к стенке на глазах родителей поставят и расстреляют. Для них мы хуже красных – мы дезертиры. Так что, терпи пока. Придёт время и порадуем родных своим появлением перед ихними очами живыми и здоровыми», – успокаивал брата Василий. «Когда это время ещё придёт, а домой сейчас хочется. Знаешь, какие весной девки влюбчивые? Ого-го! Если какой понравишься, то она жить тебе спокойно не даст, пока не поженихаешься с ней», – переводил Пётр разговор в шутку и сам же смеялся над ней. «А здесь ни на какую татарочку глаз не положил? Смотри, а то быстро нас с довольствия хозяева снимут!» – подковырнул Знаменщиков Григорий. «Есть и в ауле девки красивые, но я татарского языка не знаю. А то бы может и договорился с какой из них», – ответил Пётр и вновь засмеялся. «Вот балаболка! Язык-то без костей, мелет что ни попадя. Лучше бы сбрую на своей лошади починил, а то путь домой нелёгким будет», – ставил точку в разговоре Степан и все приступали к своим занятиям.

Как-то в начале мая Аверин сообщил своим товарищам: «Я попросил Надира навестить моих родителей и рассказать им о нас. А также выяснить обстановку в селе и уезде. Вдруг, поутихло всё в наших краях и можно будет возвращаться домой». «А когда он отправится в Большое Сорокине?» – живо спросил Пётр. «Дней через пять пообещал выехать. Он ведь не налегке поедет, а рыбы вяленой и мяса солённого прихватит на продажу», – ответил Степан. «И сколько времени Надир проездит в наши края?» – не унимался Пётр. «Кто это знает. Дней десять – не меньше! Дорога-то сейчас не летняя. Распутица кругом, да разливы в русла рек ещё не сошли», – неопределённо ответил Аверин.

Надир вернулся из поездки в конце мая. Пообщавшись со своей семьёй и раздав всем её членам подарки, которые закупил на вырученные деньги за рыбу и мясо, вечером он заглянул в юрту своих невольных гостей. «Ну, что? Какими новостями ты нас порадуешь?» – едва сдерживая захватившие эмоции, первым спросил Степан. Пожилой татарин немного помолчал, прокашлялся и медленно, не выговаривая некоторые русские слова, стал рассказывать: «Добравшись до Большое Сорокине, на постой я остановился у твоих родителей. Сообщил им обо всех вас и выслушал много хороших слов благодарности в свою сторону. А потом твой отец, Мефодий Александрович, рассказал мне, как они живут и какие новости в уезде. После вашего побега, к ним несколько раз приезжали плохие люди из карательного отряда белых и допытывались где тебя и твоих дружков искать. А когда были совсем недавно, то три лошади и быка с коровой со двора увели. Вещички хорошие прихватили и двух младших братьев в свою армию забрали. В общем горе у твоих родителей. Мефодий Александрович рассказал, что и у родителей Василия кое-какое имущество отобрали, а его сестёр стегали нагайками, чтобы те сказали, где прячется их брат». Услыхав эти слова, Василий не выдержал и выкрикнул: «Сволочи! Вот сволочи! С девками воюют!». «А ещё что удалось узнать? Колчаковская-то власть долго продержится?» – спросил Суздальцев Егор. «Мефодий Александрович сказал, что под ней вся Сибирь и Урал находятся. А ещё какие-то чехи по железной дороге едут и свои порядки устанавливают. Лютуют больно они над народом», – высказал неутешительную новость пожилой татарин.

«Да, други мои, не самые хорошие вести принёс нам с родины Надир. Единственное радует, что родители наши узнали, что мы живы и здоровы. Хоть им теперь полегче будет», – разочаровано произнёс Василий, когда татарин покинул их юрту. Но хотя новость была и нерадостная, беглецов она настроила на режим ожидания. И они продолжили свою жизнь, наполненную трудом и мечтаниями о хорошем будущем.

Первые положительные известия о поражениях колчаковской армии на всех фронтах военных действий, они получили как ни странно от малолетнего сына Надира. В конце августа вместе с отцом он ездил в большое село Тукуз и на базаре подслушал разговор военных казаков, которые в пьяном угаре жаловались друг другу: «Всё! Скоро подрапаем мы из Сибири в монгольские степи. Нет больше власти здесь у Колчака. Эти краснопёрые и голозадые мужики жизни нигде ни дают. Да ещё белочехи всю железнодорожную трассу подмяли под себя и ограбили. Если так дело пойдёт и дальше, то нам ничего не останется, как в леса уходить». Память у парня оказалось хорошей и он всё слово в слово донёс до отца, а тот рассказал Степану. После этого у беглецов появилась уверенность в том, что уже скоро они покинут болотистый край, который укрыл их от врага в самый опасный период жизни.

Окончательное решение возвращаться домой товарищи приняли в конце октября, когда узнали о том, что войска коммунистов вытеснили колчаковскую армию с территории всего Ишимского уезда. Эту новость им сообщил брат Надира, Салават, который жил на берегу Иртыша в ауле Абаул. Дождавшись устойчивых ноябрьских морозов, когда корка льда могла выдержать лошадей с конниками, тепло попрощавшись с жителями аула, 12 ноября отряд молодых парней выдвинулся в сторону деревни Вершинская, через которую лежал путь до села Викулово, а там до родины было уже рукой подать. В общей сложности молодцам предстояло преодолеть по буреломам тайги более ста пятидесяти вёрст тяжёлой и опасной дороги. Благодаря заботе Надира, обеспечившего их провиантом на несколько дней, они объезжали все населённые пункты и кордоны, стараясь не привлекать к себе внимание местного населения. И лишь тогда, когда очередным ранним утром оказались недалеко от деревни Буньково, что в 25 вёрстах от Большого Сорокине, Губин предложил: «В деревне живёт моя тётушка и она наверняка знает, что творится в нашем селе. Мне необходимо заглянуть к ней, а вы пока здесь в лесу отдохните». «Ты смотри, поаккуратнее там будь. А то неровен час, загребут тебя красные или колчаковцы», – предупредил друга Степан. «Не беспокойтесь! Я мигом обернусь», – ответил Василий и дёрнул поводья. Воронко словно ждал этой команды. Встрепенулся и сорвался на крупную рысь.

Заметив входящего в калитку племянника, Марья Васильевна даже и не сразу поверила своим глазам. «Батюшки, да неужели Васятка пожаловал к нам? Откуда он взялся в такую рань? Ведь Иван сказывал, что он где-то в болотах скрывается», – высказалась вслух пожилая женщина и кинулась открывать в сенях двери. «Моё почтение вам, тётушка! Не ждала, поди, меня, думала наверное, что уже на белом свете нет? А я вот, как видишь, жив и здоров», – радостным голосом произнёс Василий. «То, что жив, знала, а вот, что здоров, нет. Ну, заходи быстрее в избу, я хоть тебя на свету огляжу». «Я к вам ненадолго, тётушка. Меня в версте от сюда товарищи поджидают. Придёт время, мы ещё потолкуем про мою и вашу жизнь, а сейчас я бы хотел узнать, какая власть и какие порядки существуют в волости». «Какая сейчас власть в волости – мы и сами не знаем. Эти трижды проклятые народом колчаковцы сбежали, а кто их место занимает – мы не ведаем. Сказывают, опять коммунисты возвращаются. Но пока их не очень-то и видно. Может быть, в Большом Сорокине какие новости есть об этом», – ответила тётка Марья и тут же спохватилась: «Ты, поди голодный, а я тебя баснями кормлю?». Зная, какая его тётушка хлебосольная и мастерица на все руки, чтобы не обидеть её, Василий попросил: «Ты мне хлебушка и сала немного своего в дорожку дай. А мы с товарищами в лесу перекусим». «Может, сам-то здесь поешь? Гусиный супчик только что сварила и картошка жаренная с грибами готова», – не отставала Марья. В это время в горнице с полатей соскочили сыновья тётушки – Иван и Николай, которым не было ещё и шестнадцати лет, и увидев брата, набросились на него с расспросами. Поняв, что встреча затягивается, Василий посмотрел на тётушку: «Я к вам приеду, как только дома побываю и стариков успокою. А сейчас должен возвращаться к товарищам». По-бабьи всплеснув руками, Марья схватила со стола матерчатый мешок и стала накладывать в него продукты.

Поджидавшие с нетерпением товарищи, как только Василий оказался рядом, засыпали его вопросами. Но не имеющий достаточной информации, ответить на многие из них он не смог. «И что нам дальше делать? А вдруг в Большое Сорокине вновь вернулись белые?» – спросил Афоня Стрельцов. Наступила продолжительная тишина. Слышно было как стучит по сухому дереву дятел да пофыркивают лошади. «Будем добираться по лесу, вдоль дороги, а недалеко от Стрельцовки затаимся. Ну, а ночью я наведаюсь к родителям и всё выясню», – принял решение Аверин, которое поддержали и остальные, но только не Петр. «Может, рвануть отсюда домой через Рюмиху?» – предложил он Григорию и Афоне. «А ты знаешь, кто там хороводит? Вот то-то и оно. Нет, лучше вместе до Большого Сорокине добираться будем, а потом видно будет, что делать», – возразил Знаменщиков Григорий. На этом разногласия закончились. Перекусив привезённым Василием хлебом и салом, запив ядрёным квасом, парни враз повеселели, окрепли в решимости и выдвинулись вперёд. Шесть дней и ночей пробирались они по таёжным тропам и болотной гати, мёрзли от рано наступивших холодов и просыпались под одеялом снежного покрова. И вот осталось только двадцать пять вёрст, которые отделяли их от родного порога. Спугивая в осиновых зарослях зайцев, поднимая на крыло куропаток, заставляя притаиться в чаще берёзовых колков лосей и косуль и нервируя волков и лисиц, крадущихся за своей добычей, молодые сильные парни лёгкой рысью преодолевали это расстояние.

Глава восьмая

Уже затемно, объехав правой стороной деревню Стрельцовку, отряд продвинулся вперёд ещё версты три и остановился на опушке берёзовой рощи. Для Суздальцева это место было хорошо знакомо. Здесь, между двух лесопосадок, располагался земельный надел его семьи. Егор с детства участвовал во всех крестьянских заботах. Пахал, косил, собирал урожай и даже охотился с отцом на косачей и зайцев. Поэтому, он, как только с товарищами появился на этой территории, предложил: «Там, на краю колка, мы с батей всегда сооружали шалаш, в котором во время полевых работ проживала наша семья. Если он не разрушен, мы можем в нём укрыться и отдохнуть, пока Степан будет ездить домой». Беглецам и в самом деле повезло. Шалаш был в хорошем состоянии, способном выдержать любые капризы осенней погоды. Парни спешились с коней, привязали их поводьями к берёзе, разнуздали и поставили перед ними торбы с овсом. Перекинувшись со Степаном напутственными словами, они залезли во внутрь шалаша и улеглись на толстую сенную подстилку. А уже через мгновение крепко спали, вдыхая в себя сладкие запахи клевера, визиля и прошедшего лета.