Мишка Жужжушка и Мишка Пампушка: истории о тех, кто спит в лесу зимой…
– А мы тут пролетали мимо с моей подружкой, – заговорила Каркуша Карловна, передвинув на лоб громоздкие очки с толстыми стёклами, – и подумали, а не зайти ли нам в гости к нашей дорогой Ляпте… Знакомьтесь, это… – но Сорока робко её перебила:
– Меня зовут Азалия Алмазовна, – сказала она не громко, но с достоинством.
– Рада познакомиться, Азалия, – отвечала ей Ляптя, – прошу, проходите на кухню, вы как раз к чаепитию.
Но тут на пороге показалась еще одна сорока – на ней не было ни шляпы, ни украшений, но в пучок перьев на затылке были вставлены какие-то палочки. Крест-накрест.
– Сорока Йоко, ты тоже здесь? – обрадовалась ей Азалия Алмазовна.
– Я слышала, как Каркуша-тян созывала на пир… – но Йоко не успела договорить слово "пирог", в этот момент кто-то толкнул её в бок чёрным крылом…
А Мышка-Смеюшка опять расхохоталась:
– А кто вам ахаха сказал, ахаха, любезная Каркуша Карловна, аха-ха-ха, что здесь будет пир? Ахаха-ха
– Мишка Пампушка, Мишка Жужжушка, доставайте-ка с полки еще три чашки, – крикнула Ляптя с порога, – и разогрейте по новой самовар, шишек у нас хватит в запасе!
– Надо было и мне шишек принести, – сказал, слезая со стульчика, мишка Пампушка, – шишек-то у меня навалом!
– Мимо, говорите, пролетали, Каркуша Карловна? Ха-ха-ха, – не унималась мышка, и от смеха она вдруг стала сползать с пенька и чуть было ни свалилась… Но мишка Пампушка вовремя подставил ей свою мягкую, как мохнатая подушка, лапу и осторожно усадил обратно на пенёк. Всё это происшествие кое-как привело хохотушку в чувства и она мало-помалу затихла.
Меж тем, самовар уже закипел и клубящийся пар заполнил бы собой всю берлогу, если бы не уходил понемногу к вечереющему небу, через всё ещё открытую форточку. А птицы уже заносили на кухню большую сосновую палку, чтобы положить её одним концом на пенёк, а другим на краешек стульчика мишки Пампушки, и сидеть на ней втроём, как на лавочке.
– Можно было бы и во дворе чаю попить, да холодно уже по вечерам, – как будто извиняясь, сказала Ляптя, – А пирог уже совсем остыл, пора нам разрезать его на шесть… нет, на семь кусочков, – уже весело заявила она и через мгновение сняла пирог с подоконника.
– Ну, дорогая, тебе ли жаловаться на похолодание? – подливая себе чай в алюминиевую плошку, спрашивала Каркуша Карловна, – разве в Арктике бывало когда-нибудь теплее, чем у нас тут осенью?
– Эх, Арктика, вспомнишь тоже, – отвечала Ляптя то ли печально, то ли с теплом на душе, – в Арктике и в июле никогда не бывает теплее, чем у нас тут осенью, даже в конце ноября… – и чуть-чуть задумавшись, она добавила, – но всё же летом там немного теплее, чем здесь зимой…
А пирог, тем временем, гости сами разломили и разложили по блюдечкам и тарелкам, а кто-то и просто так положил на скатерть… А мишка Пампушка и на скатерть положить не успел – кусочек пирога просто оказался у него во рту и мгновенно растаял там, как тает первый снег, едва коснувшись земли.
– Ну, у меня-то шаль шерстяная есть, в моём домике на сосне, – продолжала Каркуша Карловна о чаепитиях во дворе.
– А у меня в чемодане, в котором я временно ночую, есть платок с бахромой, – сказала вдруг Азалия Алмазовна, – я сама его сшила, – поспешно добавила она.
– А у меня-то шарф теплый есть, связала недавно, да оставила на ветке берёзы, у домика, сушиться после дождя, – сказала Сорока Йоко, – да только он высох и снова промок под дождем, ночью, а на утро инеем покрылся… А вот этот пирог, Ляптя-тян, вкуснее даже, чем хоккайдо по бабушкиному рецепту!
– Полностью согласен, – сказал Пампушка, уплетая уже второй кусочек, – Ляптя, браво!
– Браво, браво! – подхватили птицы и мишка Жужжушка.
– Браво! – пискнула мышка Смеюшка.
На секунду-другую все замерли, ожидая, что она опять расхохочется, но рот мышки был занят пирогом.
– Пампушка, а ты что, пробовал когда-то… Как оно там… Хокку…ягоды? – спросил тихонько мишка Жужжушка.
– Не-а, я даже и знать не знаю, что это вообще такое, – по секрету шепнул ему Пампушка и как-то загадочно улыбнулся.
И вот, гости дружно доели пирог, а медвежата собрали со скатерти крошки и потопали во двор, к сухим травинкам.
– Да они наверно уже по домикам разошлись, – немного виноватым голосом сказал мишка Жужжушка.
– Погоди, давай посмотрим сперва, может еще ромашковые чаи гоняют, – ободрял его мишка Пампушка.
И вот, с маленьким узелком из тряпочки, в которую мишки собрали крошки пирога, они подошли к той самой травинке, на которой и оставили Божью коровку Серьёзу с бабочками.
– Мы вам крошки принесли, как и обещали! – выкрикнул мишка Пампушка, но Жужжушка тут же прислонил палец ко рту и строгим шёпотом сказал: "тсс, тише, Пампушка, они уже спят…".
Пампушка наклонился к травинке, колыхавшейся на ветру, и тоже увидел, что божья коровка с госпожой Лимонницей и госпожой Капустницей сладко спят, накрывшись листиками осины, как жёлтыми одеялками с золотой бахромой. Мишки прислушались к ветру и им показалось, что в его баюкающем завывании можно различить и тихое посапывание спящих насекомых.
Пустые чашечки, похожие на напёрстки для шитья, только гораздо меньше, лежали на сырой земле, накрытые пятипалым кленовым листиком, который, по-видимому, ветер занёс сюда издалека. Мишка Пампушка вздохнул и опустил узелок на землю, рядом с убранной посудой.
– Ничего, завтра они проснутся, когда проснется и солнышко, ведь поляну на восходе всегда заливает красным светом, и переберутся на зиму в свои тёплые домишки. Пусть крошки останутся им на завтрак.
– Или же пусть берут их в качестве зимних запасов, – согласно кивая, отвечал Жужжушка, но взгляд его был прикован не к узелку и не к бабочкам с божьей коровкой, а к красному шарику в небе, который уже опускался за горизонт, полыхая над кронами сосен и елей вдали… В той стороне, откуда они с мишкой Пампушкой и пришли, и куда вскоре пойдут обратно, чтобы лечь спать уже до самой весны. Ну, по крайней мере, до Рождества.
– И все печали вдруг забылись… Блистало солнце, как корона.
– Что-что? – спросил мишка Пампушка, – что там у тебя, как корона?
– Я нашел, кажется… Нашел последнюю строчку моего стихотворения, – тихонько, как будто боясь спугнуть что-то очень важное, отвечал мишка Жужжушка, – не "Пампушка сполз, зевая, с трона", а солнце блистало, как корона, понимаешь?
– Чего-чего? Откуда я чуть было не сполз?
– Смотри, Пампушка, а листики-одеялки инеем покрылись, – сказал мишка Жужжушка, – да и травинки… А ты тоже не заметил сперва?
– Ага… Слушай, так ты прочитаешь мне свое стихотворение или нет? А то гляди, уснем сейчас до весны, а весной ты и не вспомнишь уже ничего… Ни строчки не вспомнишь.
– Жжж, ну хорошо, жжж-ж, – отвечал мишка Жужжушка, уже дремлющий на ходу, но самый-пресамый счастливый:
– Листьев стаи улетали,
Унося с собой печаль,
За горизонтом исчезали,
Уходя куда-то в даль…
Картина осени сияла
Жжжёлто-красными лучами.
Чуть слышно музыка звучала
Так близко к нам – под облаками.
Под эту музыку кружжжились
В осеннем вальсе листья клёна,
И все печали вдруг забылись…
Блистало солнце, как корона!
***
Когда Мишка Жужжушка ложился спать, снова укрываясь пуховым одеялом (самым тёплым во всём лесу, ведь оно впитало в себя июльское солнце), он пожелал деревянной кукушке добрых снов и попросил её не будить его до весны… Но тут же поправился и просопел: "до Сочельника, Кукушка, не буди меня до самого Сочельника…" и в миг погрузился в долгий ноябрьско-зимний сон о серебряных снежинках, и о пушистых ёлках, украшенных не только пряниками, сухими листьями и стеклянными игрушками, но и разноцветными спящими бабочками… Ещё ему снились ароматные булочки с дивными хокку-ягодами, испечённые Сорокой Йоко, и дружище Мишка Пампушка, и все прочие их друзья, и конечно же, Рождественское Чудо.
Маленькая Африка в снежном лесу.
Мишка Жужжушка проваливался в сугроб. Он уже довольно долго шагал по снежной тропинке, засыпаемой разыгравшейся к ночи метелью, и вот уже совсем не видел перед собой ни лес, ни луну, а только бесконечные снежные хлопья. Задние лапы погружались всё глубже и глубже в хрустящий и скрипящий под ними снег, а летящие хлопья отчего-то делались всё крупнее и крупнее. И вдруг, узорные снежные хлопья, выросшие до размеров лапы медвежонка, начали превращаться в белых птичек, а те, что оставались поменьше – в белых бабочек, но некоторые из них – в маленьких ангелочков с фонариками в руках. Вскоре средь завывания ветра послышалось и тихое пение ангелочков. Слов было не разобрать, но от самой мелодии и ангельских голосов на сердце у медвежонка становилось всё теплее и теплее, а шагать по сугробам, казалось, теперь было легче, чем по ковру.
И только теперь мишка Жужжушка заметил, что держит в лапе керосиновый фонарь, от которого падает не очень яркий, но обнадеживающий коричнево-жёлтый свет.
"Странно, – подумал Жужжушка, – разве я нес в лапе фонарь еще с минуту назад? Разве я вышел с ним из берлоги? Быть может, я нашел его по дороге на какой-нибудь ветке?.." И пока он так рассуждал, с густо-фиолетового неба спустился и сел прямо на керосиновый фонарь один из ангелочков – совсем крохотный, похожий на белую-белую бабочку.
– Добрый ве-вечер, – неуверенно начал беседу медвежонок.
Ангелочек ничего не ответил, но затрепетал белоснежными крылышками. Мишке показалось, что это всё равно что приветственный кивок.
– А вы не подскажете, в какой части леса мы находимся? – спрашивал Жужжушка, всё ещё надеясь, что ангелочек понимает слова, – Я ищу дом мишки Пампушки, он недалеко от цветочной поляны, там, где много сосен…
Ангелочек снова не ответил, но резко свернул с пути и полетел совершенно в другую сторону, светя крохотным фонариком, похожим на светлячка. Мишка Жужжушка немного растерялся и несколько секунд стоял на месте, как вкопанный, превращаясь понемногу в белого медведя из-за всех этих снежинок, облепивших его целиком. Ангелочек замер в воздухе и помахал медвежонку крылом – мол, пойдем со мной, я приведу тебя туда, куда нужно. Жужжушка стряхнул с себя снег, чтобы не превратиться из белого медведя уже в настоящий сугроб, и зашагал в след за светившем ему ангелочком. Вскоре они оказались на поляне, и мишка Жужжушка подумал, а не зайти ли ему в гости к медведице Ляпте – в её берлоге, он видел, мягко горел свет от керосиновой лампы, освещая заледеневший сугроб под окном. Осинка печально склонила голые ветки, тоже покрытые снегом, как и всё вокруг. Но едва мишка свернул в сторону заснеженной берлоги, как ангелочек пропал из его поля зрения. Мишка Жужжушка испугался, ему не хотелось терять своего проводника, хоть у него и у самого в лапе горел фонарь, освещавший дорогу, а уж от цветочной поляны он не заблудится, куда бы ни пошел… Но всё же отчего-то он не хотел потерять из виду ангелочка.
– Ангелочек, где ты? – позвал робким голосом мишка, – ну где же ты?
Послышалось тонкое, очень-очень тихое пение, и мишка пошел на его звук, хоть и не был уверен, что это и вправду пение, а не только лишь ветер… Он вышел к тропинке, по которой и шел прежде, чем свернуть на поляну, и снова увидел мельтешащий огонек впереди. Мишка, не раздумывая, пошел за ним. Он хотел поскорее догнать эту крошку света и ясно увидеть, что это и есть тот самый ангелочек, его проводник. Но огонек все время оставался вдалеке, чем мишка был очень огорчен, хоть этого света и было достаточно, чтобы идти за ним и не сбиваться с пути. Мишка даже запыхался, так быстро он шел то по тропинке, то по сугробам, когда приходилось сворачивать, и дважды чуть ни выронил фонарь.
Светлячок вдалеке наконец перестал отдаляться от мишки, и тот понял, что скоро сможет с ним поравняться, если, конечно, ангелочек не исчезнет в пелене снегопада. Жужжушка шагал все быстрее и быстрее, спотыкаясь о палки и еловые веточки, разбросанные то там, то здесь, и наконец разглядел не только крохотный свет, но и самого ангелочка, машущего крыльями.
– Фух, ну наконец-то, – выдохнул медвежонок, но тут же заметил то, чего не замечал по дороге, а именно – он совершенно не узнавал ту часть леса, в которую попал. Хоть вокруг и росло много елей, но ели эти были не такими, как те, что зеленели неподалеку от берлоги мишки Пампушки – они были маленькие, как будто недавно посаженные, и даже не зеленые, а какие-то синие и голубые.
– Ангелочек, куда ты меня привел? Я же просил проводить меня к мишке Пампушке, а мы забрели… Я даже и не знаю, куда это мы забрели… Ты уверен, что знаешь дорогу? Эх, лучше бы я к Ляпте зашел на чай, а она и торт, может быть, испекла… Или пирог… А может быть, даже марципаны, эх… – от досады мишка чуть было ни заплакал, но вдруг встрепенулся, – И как мне найти дорогу обратно? Мы ведь так долго шли и все время сворачивали то влево, то вправо, а следы мои… – мишка обернулся, – следы мои уже заметает снег…
И по мохнатой щеке медвежонка всё-таки покатилась слеза, но не успела она упасть в снег, как замерзла и превратилась в сосульку. Ангелочек подлетел к мишке и тихо запел что-то нежное и утешающее, согревающее сердце, так что даже сосулька на мордочке медвежонка растаяла, как весной, и всё-таки упала в сугроб. А на том месте, куда она капнула, появился зеленый росток, который на глазах у медвежонка вырос и превратился в голубой подснежник, пока ангелочек пел свою волшебную песнь без слов, напоминавшую то пастушью флейту, то хрустальный колокольчик, то механическую музыкальную шкатулку… Такую шкатулку, как те, в которых кружатся фарфоровые балерины и плывут белые, как сахарок, лебеди. Мишка Жужжушка почувствовал сердцем, что однажды кто-то подарил ему такую музыкальную шкатулку, но никак не мог вспомнить, кто же это был и на какое Рождество мишка получил такой чудесный подарок – не год и не два назад, а когда-то очень, очень давно… И что же стало со шкатулкой потом? Неужели он случайно сломал её?..
Ангелочек допел чудесную песнь, сел на голубую еловую веточку и помахал своей крохотной ручкой, похожей на фарфоровую ручку балерины из шкатулки, показывая, чтобы мишка шел за ним. В тот самый миг Жужжушка увидел, что меж голубых ветвей ёлочки что-то светится. Свет этот был намного-намного ярче, чем свет от фонарика в руке ангелочка, и даже ярче, чем свет от фонаря в мишкиной лапе… Жужжушка опустил свой фонарь в сугроб, раздвинул лапами ветки елей и слева, и справа, и увидел вдалеке стеклянную теплицу… В этой-то теплице и горел столь яркий свет. Ангелочек сел мишке на плечо, и вот они оба приблизились к солнечной теплице посреди Голубого леса. Вблизи мишке Жужжушке было ясно видно, что за стеклом растут цветы и декоративные деревья. И вдруг, среди красных роз и голубых хризантем, мишка увидел маленькую пальму, под которой дремал жирафик, согнув свою длинную шею и упираясь головой в колени.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
