В зеркале (сборник)

АННА ИВАНОВНА. Я пошла бы, но я завтра уезжаю. В разведку. Бросаю это «золотое дно».

ВРАЧ. Ну что ж, прошу извинить. (Уходит.)

ОПЕРАТИВНИК. Меня бы спросили. Этот человек известен нам давно. Это Санька Карзубый.

ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Из банды Ивана Грека?

ОПЕРАТИВНИК. Сам ты из банды Ивана Грека. Банда Ивана Грека – воры в законе. А это из сучьей банды Короля, из королевской банды.

ПЕРВЫЙ ШОФЕР. А то еще какие-то «Красные Шапочки» есть, «махновцы», «беспредельщики».

ОПЕРАТИВНИК. Есть всего понемножку. Так где, ты говорил, телефон?

Картина вторая

Больничная палата

Больничная палата. Ветхие одеяльца с вышивкой «ноги» покрывают полосатые грязные матрасы, набитые хвоей стланика. Простыней нет. На гвозде – грязный «расхожий» халат, который надевает сейчас в рукава ГРИША, санитар из больных. Коек двенадцать. Около крайней койки близ окна – врач. Пустой шприц, разбитые ампулы лежат прямо на одеяле той койки, перед которой стоит врач. Врач ищет пульс больного, проверяет пальцами рефлекс глаз и медленно закрывает его лицо одеялом. Пустые ампулы и шприц падают у койки, их подхватывает санитар Гриша.

ГРИША. Экзитус?

ВРАЧ. Экзитус, Гриша, экзитус. Архив номер три. Умер. Ну что ж. Огнестрельное ранение в живот. Пушкинская рана. И умер как Пушкин, потому что не было пенициллина. Пенициллина тогда еще не было, Гриша, вот почему Пушкин умер. В наше время никакому Дантесу не удалось бы… Флеминг, Гриша, тогда еще не родился. Ты знаешь, Гриша, кто такой Флеминг?

ГРИША. Нет.

ВРАЧ. Флеминг изобрел пенициллин. Ты знаешь, Гриша, что такое пенициллин?

ГРИША. Да.

ВРАЧ. А кто такой был Пушкин?

ГРИША. Вы все шутите, Сергей Григорьевич. Пушкин был писатель.

ВРАЧ. Вот-вот. Сочинитель. Сочинял стихи. Так кто же важнее для общества, для жизни – Пушкин или Флеминг?

ГРИША. Я не знаю, Сергей Григорьевич.

ВРАЧ. И я не знаю, но знаю, что, если бы был пенициллин, этот, с пушкинской раной, был бы жив. Кровь надо было еще перелить. Переливание крови спасло бы. Ну, с пушкинской раной поступили мы по правилам, по правилам столетней давности, Гриша. Через два часа – в морг.

ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Сергей Григорьевич, а можно мне на эту койку перейти – у меня очень жестко, пролежни будут вот-вот. Заявочку, так сказать, делаю.

ВРАЧ. Подожди еще. Вон ты, с позвоночником, ты не хочешь лечь к окну?

ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Мне все равно.

ВРАЧ. Тогда пусть ложится тот, кто просит. Температурящих нет?

ГРИША. Вроде нет.

ВРАЧ. Значит, термометр можно не давать. Береги эту колымскую драгоценность. Давай завтрак, Гриша.

Гриша снимает расхожий халат, моет руки в рукомойнике, опоясывается полотенцем и начинает раздавать завтрак. Сначала приносит хлеб, потом на фанерном подносе – порции селедки. Всеобщее оживление.

БОЛЬНЫЕ. Сегодня хвостики, хвостики!

ВРАЧ. Да, сегодня хвостики селедочные… Завтра будут головы. Столько было скандалов, даже кровавых, если одному достался хвостик, другому – голова, что был приказ: давать или всем хвостики, или всем головы. Психология! Знатоки человеческих душ. Конечно, наша больница маленькая, но приказ есть приказ.

Гриша приносит суп в жестяных мисках, раздает. Все пьют через борт.

ГРИША (второму больному). Возьми мою ложку.

ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. На прииске не нужна ложка. И кашу и суп одинаково можно через борт выпить, пальцем, если нужно, подправить. А миску вылизывать каждый легко научится. Скорее, чем насыпать тачку. Лишняя обуза.

ГРИША. Нет, не скажи, а кому-нибудь поднести, бригадиру, десятнику.

ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Десятники не обедают вместе с бригадой, а у бригадира и своя ложка есть.

ГРИША. А мертвецову пайку, Сергей Григорьевич?

ВРАЧ. Соседу отдашь, который помогал ухаживать. По закону.

ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Хорошо здесь умереть бы.

ВРАЧ. Почему это умереть? Лежать здесь неплохо для арестанта, но умереть – это уж чересчур.

ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Нет, Сергей Григорьевич, так. Я на прииске молился только об одном, чтоб умереть на чистой постели, не в бараке, пусть от голода, но на чистой постели, не в забое, не под сапогами, от побоев.

ВРАЧ. Мечта неплохая.

ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. А я хотел бы быть обрубком. Человеческим обрубком, понял, доктор? Чтобы мной не управляло тело, трусливые руки, трусливые ноги, которые заставляют меня кричать от отморожения. Зачем мне быть обрубком? Чтобы плюнуть им в лицо, харкнуть в самую рожу.

ВРАЧ. УСПОКОЙСЯ. ДО обрубка тебе еще далеко.

ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Я вот раньше на другом прииске лежал – так там у нас уколы горячие делали.

ВРАЧ. Это или хлористый кальций, или «пэпэ» – противопеллагрозный витамин.

ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Вот-вот, витамин. Мне целый курс был назначен, а у нас там эти уколы за хлеб продавали, и я весь курс этот променял и поправился. Посытел немного.

ВРАЧ. Кому же ты эти уколы продавал?

ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Блатным, доктор.

Входит ГЛАВНЫЙ ВРАЧ.

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Сергей Григорьевич, я посылал за вами рано утром – вы не явились. Важное известие.

ВРАЧ. ВОЗИЛСЯ С больным. Огнестрельное ранение живота.