Мами не пошевелилась, но ее железные пальцы разжались, хватка ослабла.
– Иди же, Долли. Поздоровайся с па.
Мне нужно было выбрать между любимым отцом и женщиной, которая жертвовала собой ради меня каждый день; я не шелохнулась и затаила дыхание. Па подтянул серые бриджи, опустился на колени и так пополз к нам.
– Что стряслось? Долли испугалась стрельбы?
Мами встала и скользнула меж нами. Подол ее яркой юбки развевался у потухшего горшка с углем. Резко запахло мятой, с помощью которой она прогоняла муравьев – насекомых влекла кровь на том месте, где умерла миссис Бен. Если я не буду шевелиться, вонь меня задушит. Ма работала в этой ужасной лечебнице и потому знала, как навести порядок.
– Ты выпил, масса Кирван?
– Нет! – Па отпрянул. – Немного. Ты же знаешь, я никогда не обижу Долли или Китти. И тебя. Ты же моя Бетти, моя единственная.
Он повернулся ко мне. Дыхание его отдавало чем-то крепким и жгучим.
– А ты моя Долли. Хорошенькая куколка. Такой черной куколки я никогда не видел.
Он вскочил, чуть не упав, и начал приплясывать вокруг мами, а потом заключил ее в объятия.
– И ты, Бетти! Я скучал по тебе, женщина.
Все как в старые добрые времена: па был таким, пока не уехал, но с тех пор прошло много месяцев. Почему он всегда уезжает?
Па стащил треуголку, взъерошив буйную шевелюру.
– Бетти, вас с девочками никто не тронул? После мятежа с вами все в порядке?
– После трех мятежей. Их было три с тех пор, как ты уехал. Три. – Ма отошла от него и взяла на руки Китти. – Она успела вырасти. И Долли тоже. Почему ты вернулся только сейчас?
Па с неуверенным и грустным видом принялся мять край треуголки.
– Долгая война с Францией, Британия установила блокаду. Суда не пропускают. И обыскивают, – а когда находят, к чему прицепиться в бумагах, то конфискуют товар. Вот что случилось с первой партией груза.
Он легко бросил мне свою треуголку, положил руки на бедра ма и склонился через ее плечо посмотреть на Китти.
– Я приехал сразу же, как только сумел. Я бы тоже поучаствовал в подавлении мятежа.
– Стрелял бы в мужчин и женщин, которые хотят свободы? – резко спросила мами, голос ее уже не напоминал негромкое мелодичное пение колибри. Сегодня она не хотела быть голубем мира.
Па зажег масляную лампу, которую подарил мами, но та ей редко пользовалась.
– Бетти, сам правитель Монтсеррата – губернатор – велел плантаторам присоединиться к ополчению. Разве у меня был выбор? Вся власть у британцев. Они ненавидят нас, ирландцев. И Британия побеждает в войне против Франции. – Он почесал голову. – Похоже, британцы наконец захватят Мартинику. Они постоянно нападают. Если они победят, я потеряю все.
– Всегда есть выбор, масса Кирван, всегда.
Я сжимала треуголку па, поглаживая коричневый войлок. От нее пахло лаймом и солью. Может, это участь пикни дем – непослушного ребенка, такого, как я, который разрывался между матерью и отцом? Потом я поняла, что мами очень обижена.
– Па, скажи «прости»! Скажи мами, что заботишься о нас, скажи, как сильно скучал!
– Да, все так. Я скучал. Ты и сама знаешь, Бетти!
– Кирван, почему ты не идешь домой? Приходи в другой день.
– Какой вздор. – Он подхватил меня и поднял в воздух, покачивая. Треуголка упала, и тогда па поставил меня на пол. Покручивая пуговицу на рубашке, он уставился на мою мать. – Бетти, нам надо поговорить. Мне нужно многое тебе сказать.
Он потрепал меня по голове, развернул и подтолкнул в сторону моей комнаты, потом взял мами за руку.
– Я скучал по тебе.
Лицо ее закаменело. Глаза и губы ничего не выражали. Она ушла в себя, глубоко туда, где хранила секреты.
Я подергала отца за куртку.
– Скажи, что останешься и все исправишь.
Отец кивнул и поцеловал пальцы ма.
– Торговая поездка была нелегкой. Много бочек солонины пропало, много бочек сахара… Потом я вернулся на Монтсеррат, а тут мятеж. Они сожгли почти все поместье Кирван.
Мами прищурилась. Она уже не смотрела отстраненно, в глазах полыхало пламя.
– Рабы хотят свободы, масса Кирван, как вы хотите свободы от британцев. Наши девочки должны быть свободными.
Он снова обхватил мать за талию.
– Бетти, клянусь могилой моей мами, я позабочусь о девочках. В нужный час я дам им свободу, но сначала требуется исправить метрики. Туиты пригласили священника. Использовали деньги и связи, чтобы раздобыть католика. Возможно, служба пройдет тайно, но записи будут сделаны до того, как британцы заставят всех принять англиканскую веру.
Туиты были нашими соседями, богатыми соседями. Может, даже богаче Келлсов. Китти расхныкалась, и ма бросилась к ней, отойдя от папы.
– Бетти, бумаги девочек благословит сам папа римский. Ты говорила, что этого желаешь. Я выполнил твою волю. Все узнают, что Долли и Китти мои. Что они Кирван – моя кровь.
Мами заморгала, затем протянула ему руку.
– Ты правда собираешься это сделать?
– Да, ради наших девочек. – Он взял ее за руку и приложил ладонь ма к своей груди. – Пойдем, детка. Я соскучился. – Па поцеловал мами в шею. – Я всегда по тебе скучаю.
Она взяла Китти и отвела меня ко мне в комнату, потом уложила сестренку на мою подстилку.
– Присмотри за ней.
И закрыла за собой дверь.
Я услышала, как ее сандалии и сапоги па направляются к ней в комнату.
Я уселась на подстилку рядом с сестрой. Та заворочалась и положила маленькую ладошку мне на руку. Теплое личико прижалось к моей ноге, потом Китти стала посапывать все тише и тише, но ее сопение не заглушало моих мыслей. Я улеглась и принялась подсчитывать: сколько раз ма не сказала, что любит папу. Тот тоже ничего такого не говорил.
Зачем исправлять метрики?