Академия смертельных искусств

Это был тот редкий случай, когда мужская компания не доставляла Василисе какого-либо дискомфорта. Возможно, причина крылась в поведении Вишневского, поскольку тот к ней никакого сексуального или романтического интереса не проявлял. По крайней мере, Василиса этого не чувствовала. Подобная уверенность позволяла ей спокойно общаться и получать от этого общения неподдельное удовольствие. Ей было легко, интересно и весело. А главное, не одиноко.

Богдан, как и Полина, вступил в литературный клуб, который, откровенно говоря, Василисе был не интересен. В ее жизни было лишь две страсти: столярные работы и музыка. Первая выразилась в поступлении на факультет скульптуры. Василисе нравилось созидать «голыми» руками, и она не боялась, что ее кисти утратят свою привлекательность. Но занимать свободное время любимым делом неразумно, поскольку подобное могло легко привести к эмоциональному выгоранию. Поэтому Василиса взяла на вооружение совет Богдана: важно проводить время с людьми, с которыми могли бы возникнуть общие темы для разговоров. И она остановила свой выбор на музыкальном клубе.

При этом Василисе осталось неясным, почему Богдан при всей его ярой любви к книгам не выбрал факультет гуманитарных наук, где имелись бакалаврские программы, связанные с языками и литературой. Сам Богдан лишь отшучивался, мол, архитектура навсегда в его сердце. Но Василиса была убеждена, что он бесстыдно лукавил и причина крылась в другом.

Завтрак Василиса проспала, а Полина, что ни на йоту не удивило, будить ее не стала. Не сказать, что подобный жест Василису обидел, ведь они не были близки, но неприятный осадок в душе все же остался. Колычева наспех приняла душ, собрала в пучок слегка влажные волосы – благо стояли солнечные и изумительно теплые сентябрьские дни, – оделась в брючный костюм с классическим галстуком, обулась в черные броги и, прихватив с собой чехол с саксофоном, поспешила покинуть общежитие.

Трехэтажное здание из светлого, местами потемневшего камня спряталось аккурат за главным учебным корпусом. Василиса обратила внимание, что неоготика в России выглядела не так, как в европейских странах, здания которых она видела в архитектурных буклетах. Характерные стрельчатые арки затейливо сочетались с элементами нарышкинского барокко. Впрочем, Василиса была в этом не особо сильна. Просто находясь в пределах кампуса, она словно попадала в прошлое, далекое от современной реальности.

Прежде чем отворить массивную дверь из темного дерева, Василиса заметила группу студентов, среди которых были как младшекурсники, так и старшекурсники. Они снимали фильм. Причина сбора была очевидной благодаря девушке, которая бегала вокруг оператора с хлопушкой и звонко смеялась между дублями.

За дверью показался темный коридор, освещенный приглушенным теплым светом. Василиса шла и разглядывала таблички на дверях цвета бордо с темно-зеленой окантовкой. «Литературный клуб… клуб естественных наук… шахматный клуб… клуб эрудитов… кондитерский клуб…» – читала Василиса вполголоса, минуя каждую из дверей. В отдаленной части коридора под лестницей, что вела на второй этаж, она заметила табличку с надписью «Музыкальный клуб» – и поспешила туда. Дверь была не заперта.

– Извините? – намеренно громко спросила Василиса, заглядывая в комнату. Но ответа не последовало.

Осмелев, Колычева сделала уверенный шаг вперед и вошла в просторное помещение с темными акустическими панелями. Первое, что бросилось в глаза, – черный салонный рояль. Он стоял в углу комнаты возле панорамного окна, из которого открывался вид на задний двор. Вдоль правой стены стояли струнные смычковые инструменты, а вдоль левой – медные и деревянные духовые. Справа от двери Василиса увидела длинную деревянную подставку, прикрепленную к стене, на которой покоились различные кейсы, а внутри – скрипки, флейты и кларнеты.

Василиса аккуратно положила свой инструмент на кресло, стоявшее слева от входа, затем сняла пиджак и небрежно бросила его следом. Шла не спеша. Разглядывала инструменты, попутно расстегивала пуговицы на манжетах рубашки, а затем закатывала рукава по локоть. Все инструменты находились в идеальном состоянии, и, несмотря на открытые кейсы, на них не было ни единой пылинки. «Кто-то очень хорошо о вас заботится, ребята», – подумала Василиса и тепло улыбнулась, коснувшись пальцами разобранного кларнета.

– Хозяйничаешь? – раздался приветливый мужской голос.

Василиса от неожиданности отдернула руки и зажмурилась. Спустя мгновение послышался тихий хохот и мерные глухие шаги, что становились все ближе. Тяжелая ладонь опустилась на поверхность деревянной подставки для инструментов, а ухо обожгло горячее дыхание.

– Бу! – шутливо выдохнули чужие губы, и когда Василиса распахнула глаза, то увидела крепкую руку, опутанную паутиной выступающих вздутых вен от кисти до локтя. Доля секунды – и перед Колычевой предстал заинтересованный взгляд светло-голубых глаз, обрамленных густыми темными ресницами и мелкими морщинками от широкой улыбки.

Близко. Слишком близко. Василиса невольно попятилась и попыталась усмирить взволнованное дыхание.

– Напугал? – удивленно спросил парень, вскинув брови.

Василиса увеличила дистанцию и смогла лучше разглядеть парня – высокий, коротко стриженные каштановые волосы в стиле милитари, белая рубашка навыпуск с закатанными рукавами по локоть и двумя расстегнутыми верхними пуговицами, клетчатые темно-зеленые твидовые брюки и черные броги. Образ выбивался из общей массы «элитных» и опрятных студентов. Словно местный хулиган. Взгляд Василисы зацепился за значок на вороте рубашки – багряная восьмиугольная звезда с зеленым очертанием. «Староста факультета, значит», – отметила про себя Василиса.

– Простите, – опомнилась Колычева, когда почувствовала, что молчание затянулось до неприличия. – Просто дверь была открыта, и я…

– Порядок, – староста вяло махнул рукой. – Так на чем играешь?

– Саксо… – она откашлялась, прочищая горло. – На саксофоне.

– Неужели! – в голосе прозвучало неподдельное изумление, и староста стал беспорядочно озираться по сторонам, сжимая и разжимая пальцы. – Где, где, где? А! Нашел! – он заметил темный чехол под пиджаком и направился к креслу. – Напомни потом подарить тебе кейс для красавчика. – Сев на полусогнутых ногах, он расстегнул чехол и воскликнул: – О, тенор! Да ты, можно сказать, профи.

– Вовсе нет, – смутилась Василиса и рассеянно почесала кончик уха. – Я не так хороша, как хотелось бы.

– «Иметь низкое мнение о себе – это не скромность. Это саморазрушение»[2 - Цитата актера и сценариста Бобби Соммера (Bobby Sommer).], – нарочито важно произнес староста и поднял вверх указательный палец, но, не удержавшись, тихо рассмеялся. – Не тушуйся и не принижай свои способности. Ну, так что тебя сюда привело? – староста заметил смущение и растерянность Василисы, поэтому решил подтолкнуть к ответу. – Кстати, в третьем триместре в академии будет проведен ежегодный конкурс талантов. Если выиграешь, сможешь купить кое-что получше Джона Паркера.

– Такой хороший призовой фонд? – искренне удивилась Василиса и после утвердительного кивка собеседника все же ответила на вопрос: – Сегодня последний день выбора клуба, а друг советовал выбрать что-то по душе. Вот я и оказалась здесь.

– Хороший совет, – улыбнулся староста и громко хлопнул в ладони. – Что же, давай знакомиться. Меня зовут Емельянов Роман, и я председатель музыкального клуба…

Февраль. Год поступления Колычевой

[17.02.2023 – Пятница – 02:45]

Василиса тяжело закрыла за собой дверь. Уперлась в нее ладонями и низко опустила голову. Растрепанные светлые локоны ниспадали на побледневшее лицо. Прилипли к коже, покрывшейся мерзкой холодной испариной. Сердцебиение участилось, а по телу пробежала дрожь – и спустя мгновение Василиса залилась истеричным тихим хохотом. По щекам ее стремительным потоком потекли слезы.

– Вась?.. – голос Полины был хриплым и непривычно низким спросонья. – Ты почему так поздно? Комендантский час для тебя отменили?.. Ложись спать. Мне рано вставать.

Василиса не могла говорить. Ее смех лишь нарастал грохочущей лавиной, раскатистым громом. Торопливо, почти испуганно, она накрыла рот ладонями и крепче прижала их к губам, пытаясь заглушить внезапную истерику. Тщетно.

Тихий шорох одеяла. Натужный скрип кровати. Топот босых ног по паркету. Василиса зажмурилась, медленно опустилась на колени, буквально стекая по двери. Она сдавленно то ли смеялась, то ли плакала. Крупная дрожь мгновенно отступила, когда теплая ладонь накрыла ее плечо.

– Вась?.. – осторожно позвала Полина и села рядом. – Слышишь меня? Что произошло?

Василиса рьяно помотала головой. Дыхание ее было поверхностным, сбивчивым, обрывистым и учащенным. Узкие кисти спешно блуждали по лицу, собирая слезы, но лишь сильнее размазывали их по коже и оставляли влажные следы.

– Она… она… – слова давались с большим трудом. – Там Соня… она висит. И… Богдан… Он сказал следователю… Сказал, что я… что мы были не знакомы. Но ведь мы были… И я… – Мысли Василисы путались. Она выдавливала короткие, запутанные и несвязные фразы, часть из которых просто проглатывала, шумно всхлипывая.

– Ничего не понимаю… – Полина тяжело вздохнула и устало потерла переносицу. – Расскажи мне по порядку, что произошло? Не торопись. Соберись. Ну же!

И Василиса рассказала все как на духу. Лихорадочно вытирала лицо от пота и слез рукавами своего пиджака, шумно выдыхала, изредка всхлипывала и прикусывала губы, чтобы остановить вновь подступившие слезы.

Прошло полгода с момента начала совместного проживания, но они все еще не были близки. Полина никогда не была заинтересована в Василисе как в подруге или на худой конец – в приятельнице. Подобное отношение немного задевало Василису, но навязывать свое общение она не желала, безропотно принимая единолично установленные правила: не общаться на отстраненные темы, не проводить вместе свободное время, не задавать раздражающие вопросы и по возможности игнорировать друг друга.

Но в тот момент, сидя на полу у закрытой двери с размазанными по лицу горькими слезами, Василиса чувствовала, что остро нуждалась в поддержке. Рассказала обо всем, что произошло с ней за эти полгода, начиная от неприятного и спонтанного знакомства с Соней и заканчивая ее висевшим трупом, который обнаружила несколькими часами ранее.

Там, в общем коридоре, под пристальным взглядом следователя Василиса находилась в некой прострации. Все ее чувства и эмоции были словно взаперти, скрывались под плотным тяжелым пологом, прятались от чужих глаз. Но когда она оказалась в своей комнате, плотно закрыла за собой дверь, вместе со щелчком замка дамба ее самообладания рухнула, рассыпалась, словно карточный домик.

Слова срывались с уст с невиданной до сих пор легкостью, оставляя после себя желанное облегчение. Василиса поведала о своих переживаниях, сомнениях и боли, с которыми все это время приходилось справляться одной. Полина внимательно слушала и не перебивала. А Колычева не беспокоилась о том, что выбрала не те уши для своей своеобразной исповеди, но мысленно благодарила за терпение и, возможно, лишь вежливую, но все же заинтересованность.

Какое-то время они сидели на полу, прислонившись к двери, и молчали. Тишину нарушали лишь мерное тиканье настенных часов и шумное дыхание Василисы.

– Полагаешь, она покончила с собой? – Полина вытянула ноги и устало смежила веки.

– М? – Василиса растерянно взглянула на соседку, не понимая, какие у той могли быть сомнения. – О чем ты?

– Покончила с собой из-за отвергнутых чувств? Она такой человек? – Полина повернула голову в сторону Василисы и разомкнула веки. – Насколько хорошо ты ее знала?

– Но ведь…

– Ты уверена, что ее чувства были так сильны? – Полина задумчиво поджала нижнюю губу и неопределенно повела плечом. – А если и да, почему она это сделала в столь странном месте? Не в своей комнате и даже не напротив комнаты своего… парня. Это странно, не находишь? Что и кому она хотела доказать?

Василиса впала в ступор, так как слова Полины не были лишены смысла. Второкурсники жили на пятом этаже, а тот, из-за кого Соня потеряла голову, – на шестом. При этом труп был обнаружен на четвертом. Кроме того, соседка Василевской – Вероника Бунина – отчислилась чуть больше недели назад, а значит, Соня могла совершить суицид беспрепятственно и без лишнего шума. Крамольная мысль об убийстве привела Василису в дикий ужас.

– И почему Вишневский сказал, что ты не была знакома с Соней? – неожиданно спросила Полина, отвлекая Василису от тяжелых мыслей. – Что это за ход конем такой?

– Не знаю, – Василиса пожала плечами и низко опустила голову. Тонкие пальцы нервно теребили полы пиджака. – Сказал, что лишние проблемы мне ни к чему.

– Ну ладно, он кретин, а ты? Что за детский сад… – Полина досадно прикусила нижнюю губу. – Я думала, ты умнее.

Глухо застонав, Василиса подтянула колени к груди и спрятала в них лицо. Стыдно, совестно и, откровенно говоря, боязно. Острое чувство вины вдруг кольнуло где-то глубоко внутри за хрупкой клеткой ребер, оставляя ноющую рану. В горле возник жгучий ком, желавший вырваться наружу, но он не находил выхода. Вновь нахлынувшие слезы сдержать не было ни сил, ни воли.