Жизнь пяти

Так было всегда. Она усмехнулась. Глупо было полагать, что на сей раз выйдет по-другому. Глупо надеяться, что они все смогут выдержать и остаться вместе.

Резкий шорох за чуть сутулой спиной. Грубый, глубокий разрез складки на высоком лбу. Бесшумный поворот.

И перед Зирой еще одно, другое, окно. Только теперь за ним не город, а кабинет. Четыре стены, просторный, широкий стол с крепкими, массивными, резными ножками в необычном дуэте с мягким, изящным, хрупким стулом, пара книжных шкафов, внутри, на темных полках лишь невзрачные завитки пыли, истоптанный ковер на обновленном паркете пола. Два человека друг напротив друг друга: худой, сгорбившийся, будто изможденно притянутый к земле Курт и статный, гордый, крепкий, по-хозяйски уверенно небрежный Митар. Между ними и Зирой – толстое, прочное стекло, в котором поверх мужских фигур плавными, бледными линиями отражается ее собственное, сосредоточенное, гордое лицо. Они знает, что из-за стекла и магии никто не расслышит их разговора, однако никто – не она.

Урлан дэл[19 - Проклятое место (ард.).], ты не прав, Курт…

Голос Митара. Напряженный, надрывный чуть более высокий, натянутый струной, с прорывающимся на звонких согласный раздраженным, дребезжащим, рычащим, угрожающим эхом.

Мы всегда хотели так. Он…

Митар поднимает руку в пустоту. Крупный указательный палец вытянут вперед и подрагивает.

… наш учитель, хотел. Браза, да ты что с ума сошел окончательно!

Голос Курта сух и холоден.

Нет.

Он усмехается. Горестно, обреченно, со сквозящей, ранящей болью.

Это ты позабыл, Митар… Позабыл, среди всей этой крови, во тьме собственной трагедии, а потом и власти, той власти, что мы… мирдан соан… так безропотно и безрассудно…

Он качает головой, его волосы – тусклые, редкие, грязные у седых корней, в такт покачиваются из стороны в сторону.

… вручили тебе. Забыл цену. Цену оборванной жизни, остановленного сердца. Это ты, а не я, вдруг решил, что способен вершить судьбы, выносить приговоры, клеймить предателей и направлять нас на врагов, будто мы лишь твое безмолвное, бесправное оружие. Сколько их еще будет, Митар? Сколько я еще должен убить, прежде чем ты успокоишься? Браза…

Судорожное движение руки, неловко смахивающей со лба липкий, выступающий крупными, прозрачными каплями пот.

Может я и слаб, может мое тело уже и не способно выносить магию сертэ ....

Курт бледен.

… однако я вижу, что происходит. Вижу, куда мы идем. Вижу, куда идешь ты… Дора[20 - Пожалуйста, когда используется в контексте просьбы (сев.).], Митар.

Его взгляд вспыхивает огнем последней, отчаянной надежды.

Остановись, пока не поздно. Остановись, вен[21 - Друг, приятель (ард.).]. Наше время уходит, оно уже ушло, время произвола, время трагедий, время потерь. Теперь наступил их черед…

Он показывает куда-то за стекло.

… партов, судей, следователей, агентов, а не убийц. Черед порядка и мира, черед главенства закона, а не слова одного единственного человека, кто бы им не был. Черед того, за что мы боролись все эти долгие годы.

Остановись, Митар, прошу тебя!

Курт подается вперед. Его тело, словно рассыпаясь под этими бесконечными складками одежды, на мгновение падает, шатаясь и дрожа. Однако он усилием собственной непоколебимой воли удерживает его в подчинении.

А Митар даже не пытается помочь.

Ты безумен.

Повторяет он: четко, уверенно, без колебаний. И Зира мысленно соглашается.

Безумен, Курт.

Молчание. Тяжелые веки Митара медленно опускаются и, лишь на мгновение задержавшись дольше, чем нужно, тут же взлетают вверх, открывая решительный взгляд темно-темно-серых глаз. Зира прекрасно чувствует аккуратное движение его магии.

И Курт, кажется, тоже.

Я не хочу делать этого.

Митар отстранен и холоден.

Не хочу причинять тебе боль.

Курт невольно распрямляется, собирается, его лицо застывает зеленоватой восковой маской не верящего, страшного отчаяния.

Они замирают. Оба, сделавшие первый шаг, оба, решившие все для себя.

Магия безудержного боя, уже давно разгорающегося в другом мире, ощущение непрестанно изменяющейся параллели[22 - Речь идет о магической параллели.], присутствующего невидимого, но будто осязаемого движения двух застывших тел. Легкие, хлесткие подрагивания стекла. И такой странный, ядовито пьянящий туман мыслей.

Где-то в глубине здания раздаются крики агентов.

Но она знает, никто не успеет. Она больше не слышит их голосов – голосов бывших друзей, а отныне – врагов. А значит, все уже свершилось. Свершилось…

… слишком быстро.

Курт выходит: пошатывающийся, снова распадающийся на части, одурманенный, угасающий. Их взгляды встречаются на долю секунды. И, кажется, он совсем не удивлен тем, что увидел ее здесь. Увы, не удивлен.

Остановись, Курт.

Ее собственный голос звучит совсем неубедительно, безразлично и отрешенно. Однако она и не старается.

Он улыбается: едва поднимая кончики тонких, серых губ, и это улыбка напоминает ей оскал смеющегося черепа.

Прощай, Зира. Алсан веро[23 - До свидания (сев.).]…

Затем разворачивается и уходит. Оставляя ей там за окном, будто в насмешку или быть может предостережение, искореженное ранами и прорывом[24 - Особое магическое явление, возникающее тогда, когда нарушается первичная структура магической параллели. Часто возникает при ошибке мага в ситенарном поединке. Прорыв сопровождается довольно заметным ситенарный сдвигом.Ситенарный сдвиг – смещение ситенар (а точнее характеризующих ситенары керт) магических категорий. Ситенарный сдвиг на практике приводит к нарушению работы заклинаний, а также оказывает негативные физические и психические эффекты на магов. Обычно ситенарные сдвиги сопровождаются своеобразными ощущениями угнетения, подавленности, потерянности, замутненным сознание и «гулом» в мыслях.], умирающее тело Митара.

4

Время Темных арков…

Его слова, мимолетно брошенные в череде несущественных шуток и улыбок, такие откровенные, пугающие своей обнаженностью и явно стоящие ему куда большего, чем он желал показать, навязчивым, тянущим, жутковатым холодком преследовали мирно текущий поток ее мыслей, раз за разом заставляя их вернуться назад к тому самому разговору, завершившемуся его жарким, страстным поцелуем пару часов назад.

Слова о вине и ответственности, о сожалении и искуплении. Обрывки, отголоски тех противоречивых чувств, бесконечным сомнением наполняющих его сердце. Слова человека, запутавшегося, заблудившегося в перипетиях долга и совести, еще не сломленного, но уже надорванного теми страшными событиями, которые он не мог просто взять и оставить за спиной.

Она так желала помочь ему, так хотела понять и разделить с ним эту пока чуждую ей скорбь слабого человеческого сердца… Но, увы, не могла, по крайней мере не сейчас.