Берлинское детство на рубеже веков

В 1900 году, на рубеже веков, Вальтеру Беньямину, мальчику из богатой еврейской семьи, было всего 8 лет. Эту книгу нельзя назвать единым целым. Она была и есть - зарисовки о детстве, короткие, чуть побольше, разрозненные, но все же с теплотой о детских годах, которые уже после смерти их автора были собраны воедино его другом, Теодором Адорно. Зарисовки - воспоминания о Рождестве, прогулках с гувернанткой, выходах с мамой за покупками, катании на коньках, коллекциях с открытками, переводных картинках, страшном монстре - телефоне, тетушках и бабушках, и о книгах, множестве книг, которые окружали его с самого детства. Очень щемящие, трогательные, нежные истории, в которых шорох книг переплетается со звоном мейсенского фарфора, запахом рождественской елки, неуловимая выдра ускользает от вашего взгляда в Зоологическом саду, рынок "Крышка" поражает щедротами, звуками и запахами, а лоджия манит своими тайнами. Настолько лирично обо всем этом вспоминает автор, что невольно попадаешь под эту ма…Далее

Простой психологический тест. Приготовьте лист бумаги и ручку, сядьте поудобнее и напишите небольшое эссе о любом предмете, который попал в поле вашего зрения. Задача не в том, чтобы подробно описать предмет, а чтоб увидеть его под таким необычным углом и изобразить так поэтично, чтоб у читателя возникло стойкое желание дочитать до конца, крепко пожать вам руку и потребовать продолжения. Вам это удалось? Поздравляю, вы писатель. Возможно, вас даже зовут Вальтер Беньямин. Предметом изображения Беньямина становятся не только самые обыденные детали одежды и мебели, вроде чулка и шкафа, но и «куски пространства»: лоджия, кладовка, библиотека. Их описания больше всего похожи на стихотворения в прозе: с длинным рядом ассоциаций, с разнообразными сравнениями, вольными метафорами, устрашающими гиперболами. В потоке этих слов тонешь, как муха в патоке. Голова идёт кругом. Воздух сгущается. А если выйти на улицы города (в данном случае, Берлина начала века)? Мелькают перед глазами Тиргартен и Зо…Далее

Если Пруст упоённо летит вперёд, заставляя с созерцательным восторгом вязнуть в лабиринтах его памяти, то Беньямин лишь приоткрывает дверцу шкатулки с самым драгоценным. Детский страх перед всесильным телефоном, воспоминания о зимнем Берлине в сумерках, чтение тайком, кошмар ненакинутой дверной цепочки... Эти воспоминания – для него, опустошённого миром вокруг, его потерянная опора. Они поэтичны и невероятно утончённы, но нет в них прозрачной идиллии французского коллеги, чьи работы он когда-то переводил. Мрачная тень висит над идиллией Беньямина, горькой скорбью проникнуты его разрозненные строки, создаваемые в 1930-х годах. Это не тёплая ностальгия по безвозвратно утраченному, не зачарованность вкусом мадленки. Это смерть, висящая в воздухе берлинского вечера, предчувствие катастрофы, пронзающей фрагменты-вспышки, бреющий полёт над развалинами. Это – эпитафия.мои картины, картины детства, проведенного в большом городе, оказались способны сформировать зачатки моего восприятия истории …Далее