Письма императора

– То есть можно не опасаться неприятных сюрпризов с его стороны? – спросила Амалия.

Тайный советник потер верхнюю губу.

– Насколько я знаю графа де Монталамбера – нет. Это очень светский, воспитанный, уравновешенный господин. Мы с вами считаем его шантажистом, но когда вы его увидите, сами поймете, что к нему это определение подходит с трудом. Он скорее… – Багратионов шевельнул пальцами, – торговец. Во всяком случае, к своему делу он подходит именно так: у него есть товар, без которого вы не можете обойтись, а у вас – деньги, без которых не может обойтись он; конечно, вам придется заплатить за свое спокойствие, но как только это произошло, вы можете быть уверены, что ваша тайна так и останется вашей и никто в целом свете не узнает о ней. Вы, наверное, будете удивлены, баронесса, но большинство людей, с которыми граф имел дело, остались с ним в наилучших отношениях. По крайней мере, внешне. Согласитесь, это о многом говорит.

Амалия улыбнулась.

– Когда речь идет о внешнем, то может и ни о чем не говорить, – парировала она.

Петр Петрович внимательно поглядел на нее. «Да, она и впрямь очень умна. Ну что ж… Это упрощает дело». Сам Багратионов относился к тем умным людям, которые на дух не переносят глупцов.

– Так или иначе, решение уже принято, и принято оно не мной, – сказал он. – Следует выкупить письма у Монталамбера, и выкупить их за ту цену, которую он назначил. – Багратионов поморщился. – Конечно, это несусветные деньги, но ведь и письма тоже не простые, а написанные рукой его величества. Вы доставите графу деньги, и вы же привезете письма обратно в Россию. Вот и все, баронесса.

– Мне нужно знать подробнее о письмах, – сказала Амалия. – И о человеке, с которым мне придется иметь дело. Кроме того, ваше превосходительство, я бы хотела получить от вас инструкции относительно того, что мне делать, если что-то пойдет не так, как мы рассчитываем. – Она ослепительно улыбнулась и добавила: – На всякий случай.

– Я вас понял, – кивнул тайный советник. – Сначала о письмах его величества. Их всего одиннадцать, все – на французском языке. Начертаны государем собственноручно, подписаны «Александр».

– А что известно относительно бумаги? – спросила Амалия. – Есть ли на ней какие-нибудь знаки – гербы, печати, монограммы и так далее, – которые позволили бы определить, что письма написаны именно его величеством?

Багратионов покачал головой:

– Поскольку переписка некоторым образом держалась в секрете от посторонних, государь использовал для нее обычную бумагу. Никаких особых знаков на ней нет.

– Но если письма написаны на простой бумаге и подписаны лишь «Александр», для чего тогда нужно их выкупать? – вырвалось у Амалии. – Ведь тогда никто не сможет с уверенностью установить, что их писал нынешний император.

– Вы забываете о содержании писем, Амалия Константиновна, – тихо напомнил Багратионов. – Вот как раз из содержания, я думаю, очень легко вывести, кому они принадлежат. Там наверняка есть указания на тогдашние события и всем известных лиц. – Тайный советник вздохнул. – В свое время я представил государю такие же доводы, но он со мной не согласился. Его пожелание совершенно определенно, и хотя я понимаю, что вам не хочется идти на поводу у шантажиста, похоже, что нам все-таки придется заплатить графу де Монталамберу. Другого выхода нет.

По тому, как твердо Багратионов произнес последние слова, Амалия поняла, что тайный советник больше не хочет возвращаться к данной теме.

– Расскажите мне о месье де Монталамбере, – попросила она. – Что вообще представляет собой этот граф, промышляющий шантажом?

Багратионов оживился.

– О, он весьма любопытная личность, весьма! Надо вам сказать, что род Монталамберов известен еще со времен Валуа. Его представители занимали при дворе различные должности, но во время революции их положение серьезно пошатнулось. Несколько Монталамберов отправились на гильотину, а оставшиеся предпочли скрыться за границу – кто в Англию, кто в Пруссию. И хотя все они были роялистами как по убеждениям, так и по многовековой привычке, это не помешало им примкнуть к Наполеону, когда он раздавил революцию и на ее обломках построил свою империю. Но, как вы знаете, империя Наполеона продержалась недолго, и Бурбоны вновь вернулись к власти. Монталамберам не повезло – они поставили не на того правителя, а Бурбоны, естественно, не слишком доверяли тем дворянам, которые предали их ради какого-то воинственного корсиканца. Мало-помалу род Монталамберов нищал и приходил в упадок, и даже то, что Бурбонов через некоторое время сменили Орлеаны, а их, в свою очередь, Наполеон Третий, мало что изменило. Так что графу де Монталамберу уже в довольно юном возрасте пришлось задуматься над тем, где бы достать деньги, тем более что он любил охоту, игру, скаковых лошадей и женщин, а на все это нужны средства. Поскольку он имел большой успех у слабого пола, то в конце концов решил жениться по расчету, но, увы, тут его обаяние дало осечку: ни одна состоятельная невеста не желала связывать свою жизнь с родовитым, но бедным женихом, который к тому же явно не собирался хранить ей верность. По нашим сведениям, – Багратионов взял со стола небольшой листок бумаги и взглянул на него, – Андре де Монталамбер впервые решился на шантаж в 1849 году. Ему было двадцать четыре года, и одна девушка слала ему пылкие письма, а потом ей подыскали хорошего жениха, и она забыла о Монталамбере. Неожиданно он напомнил о себе и пригрозил расстроить свадьбу, если ему не заплатят за письма, которые оставались у него. – Багратионов положил листок обратно на стол. – После этого граф долгое время не занимался шантажом, потому что его дальняя родственница, очень богатая дама, неожиданно умерла и оставила ему большую часть своего состояния. Так что наш граф жил вполне безбедно, тратя время на охоту, игру, женщин и скаковых лошадей, пока не обнаружил – лет двадцать тому назад, – что от наследства тетки почти ничего не осталось. И тогда ему пришлось искать, как бы пополнить свой кошелек. Что из этого получилось – вам известно не хуже меня. Сейчас графу де Монталамберу пятьдесят восемь лет, он прекрасно сохранился для своего возраста, его принимают в свете, и ни один салон не осмеливается затворить перед ним двери, хотя всем отлично известно, чем именно он промышляет. Граф принадлежит к числу людей, с которыми никто не хочет ссориться, и хотя некоторые за глаза не прочь назвать его мерзавцем, никто никогда не осмелится сказать эти слова ему в лицо. – Багратионов прищурился. – Как вы думаете, баронесса, почему?

– Наверное, потому, что у каждого есть свои тайны, – предположила Амалия, – и никто не хочет, чтобы об их секретах кричали на всех углах.

– Отчасти да, – согласился Багратионов. – Но дело еще и в том, что наш граф – один из лучших стрелков из пистолета в Париже. Согласитесь, очень опасно заполучить такого врага. Поэтому, хотя все знают о том, какой деятельностью он занимается, но тем не менее предпочитают молчать, тем более что, как я уже говорил, шантажист он довольно… честный.

Тайный советник чуть усмехнулся. Амалию немало позабавили последние слова из уст начальника особой службы. А он добавил, как бы завершая разговор:

– Не думаю, что у вас будут с ним какие-то сложности. Если бы у нас появилась хотя бы тень сомнения в этом, мы бы никогда не отпустили вас одну.

– И все-таки, ваше превосходительство, – настойчиво сказала Амалия, – мне хотелось бы знать, что мне делать, если… если вдруг что-нибудь пойдет не так.

Багратионов выпрямился в кресле.

– Дорогая баронесса, – сказал он поскучневшим тоном, – вы ведь не новичок в нашей службе и должны знать, что обязанность агента в том и заключается, чтобы все шло именно так, как надо. Я полагаю, мне нет необходимости объяснять вам это. Что бы ни случилось, запомните: письма императора должны вернуться в Россию. Это не просто одиннадцать французских писем, подписанных именем «Александр», – это спокойствие императорской семьи и, в конечном счете, спокойствие всей России, олицетворением которой является его величество. Если данные эпистолы попадут в чужие руки, скандал неизбежен, и тогда не будет иметь никакого значения то, что история, в них описанная, случилась двадцать лет тому назад. У России слишком много недоброжелателей, и мы не можем подавать им лишний повод для насмешек. Думаю, вы и без меня понимаете это и сделаете все от вас зависящее, чтобы его величество остался доволен вами. Тем более что от вас не так уж много требуется.

У Амалии заныло под ложечкой. По опыту она знала, что всякий раз, когда агенту говорят, что от него многого не потребуется и что ему дают самое простое поручение, все как раз и оборачивается так, что хуже некуда, и тогда приходится напрягать все силы, чтобы выбраться из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. Однако вслух она только сказала:

– Я буду счастлива оправдать доверие его величества.

– Вот и прекрасно, – одобрил Петр Петрович. – И помните: мы надеемся на вас!

Глава 2

Еще несколько часов, и она будет в Париже. Амалия сладко зевнула и потянулась, пользуясь тем, что в роскошном купе, кроме нее, никого нет. Забавно – в Петербурге еще весна, май, в то время как по всей Европе уже наступило лето. Всякий раз, когда Амалия пересекала границу, ей приходилось прибавлять двенадцать дней к привычному календарю, а возвращаясь обратно, те же двенадцать дней отнимать, что представляло массу неудобств. Иногда получались прямо-таки фантастические построения – к примеру, выезжаешь из Вены десятого числа, а прибываешь второго числа того же месяца, то есть, считай, еще раньше, чем выехал. Для Амалии, которая превыше всего ставила логику, такое положение вещей было особенно мучительно.

«Однако все это глупости, – сказала она себе. – Главное – выкупить письма царя и доставить их в Петербург. Честно говоря, мне не терпится получить их в руки, потому что… потому что, как только я подумаю о той бумаге, которую везу с собой, мне даже становится не по себе».

Бумагой, которая повергала в трепет обычно храбрую Амалию, был вексель, выписанный на парижский банк Ротшильдов. По этому векселю банк обязался выдать предъявителю 75 000 франков наличными в любое время и по первому требованию. А поскольку 75 000 были в названное время более чем внушительной суммой, то легко понять беспокойство Амалии. От того, как она выполнит поручение царя, зависело ее будущее, и залогом его была эта красивая бумага, снабженная едва ли не полусотней печатей и подписей. Если вексель вдруг попадет не к тому человеку, для которого он предназначен… Чтобы ничего подобного не произошло, Амалия захватила с собой оружие и в поезде спала лишь урывками, тщательно запирая дверь купе.

Но вот и Северный вокзал с его суетой и толчеей. Гудят отъезжающие и прибывающие поезда, суетятся носильщики, потерявшаяся собачонка – смешная, рыженькая и лохматая – мечется кругами, заливаясь пронзительным лаем. На перроне баронессу Корф встретил Иннокентий Добраницкий, чиновник из русского посольства. Амалия хорошо помнила этого человека – он был на ее свадьбе с бароном Корфом.

– О, Амалия Константиновна! Все так же прекрасны, как всегда… и даже еще прекраснее! Осторожно, здесь ступенька… Где ваш багаж?

Добраницкий говорил, не закрывая рта. Пока слуги переносили чемоданы баронессы в экипаж, он успел рассказать Амалии о последних театральных премьерах, о скандальном разводе дочери какого-то пэра, о трех свадьбах в парижском высшем свете, двух нашумевших кражах и девяти дуэлях. Когда Амалия и Иннокентий Петрович наконец сели в экипаж, в ход пошли слухи о том, кого из сослуживцев повысят, а кого понизят, сплетни о том, кто с кем живет, и новейшие литературные новинки. Амалия рассеянно кивала, улыбалась и про себя думала, какой же ее знакомый пустой, невыносимый болтун.

А Добраницкому было просто неловко находиться с ней рядом. Он дружил с Александром Корфом, знал, что тот души не чаял в своей жене, и то, что Амалия могла бросить такого человека и подать на развод, вовсе не красило ее в глазах чиновника. Он чувствовал себя не в своей тарелке и, чтобы Амалия не догадалась об этом, пытался вести непринужденную беседу, не замечая, до чего же, наоборот, неестественно она выглядит. Поэтому Иннокентий Петрович был донельзя рад, когда экипаж наконец подъехал к зданию посольства.

– Граф Шереметев примет вас немедленно, – доложил Амалии представительный лакей.

Граф был русским послом во Франции. Он встретил Амалию весьма любезно, осведомился, как поживает ее супруг, и тут же перешел к цели ее визита. Стало быть, именно ей поручено выкупить юношеские письма императора? Что ж, похвально, весьма похвально. Очень жаль, конечно, что подобные бумаги оказались в столь неподходящих руках, но…

– Вы хорошо знаете месье де Монталамбера? – спросила Амалия. – Не могу ли я опасаться какой-либо каверзы с его стороны?

Однако граф, как и до того Багратионов, заверил ее, что беспокоиться ей совершенно не о чем. Монталамбер – человек слова, и если они выкупят у него бумаги, им больше нечего опасаться с его стороны.

– Что ж, звучит утешительно, – вздохнула Амалия. – Хотя лично я предпочла бы, чтобы этот «человек слова» с камнем на шее оказался на дне морском.

Граф Шереметев, несколько озадаченный такой ее реакцией, все же нашел в себе силы заметить, что отнюдь не все на свете складывается так, как нам хотелось бы. Амалия не стала возражать и, переменив тему, спросила, где она будет жить во время своего пребывания в Париже.

– О, тут проблем никаких не будет, – заверил ее посол. – Недавно мы приобрели у княгини Лопухиной один из ее особняков, к которому она охладела. Он полностью меблирован, а что касается прислуги, то вы можете взять любого из моих людей.

– Я бы хотела сначала взглянуть на особняк, – сказала Амалия, – а относительно прислуги я еще подумаю.

Двухэтажный белый дом оказался прелестным и сразу же понравился Амалии. На соседних улицах располагались жилища многих знатных особ – герцога Лотреамона, к примеру, – но Амалию соседи ни капли не интересовали.

– Пожалуй, я останусь здесь, – заявила она Шереметеву. – А прислуга мне не понадобится, потому что в нашем деле лишние уши совершенно ни к чему.

– Но как же горничная? Разве вы сможете обходиться без ее услуг?

Амалия ответила, что горничная ей не нужна. Она прекрасно знала, сколько дел в свое время провалилось из-за излишней болтливости горничных, и не желала рисковать. Однако граф продолжал настаивать. Положим, горничная ей ни к чему. А повар? Ведь должна же она что-то есть!

– Я думаю, будет вполне достаточно, если из посольства мне три раза в день будут доставлять еду, – сказала Амалия. На том и остановились.

По правде говоря, куда больше вопроса о прислуге Амалию занимал человек, которому она должна была отдать огромную сумму денег, и она спросила графа Шереметева: