Чародейка из страны бурь

Часть I

Полицейский на краю земли

Глава 1

После бури

В то утро Антуан Молине проснулся, не успев досмотреть сон, который привиделся ему незадолго до пробуждения. Это был обычный полицейский сон, в котором инспектор – совсем как наяву – преследовал очередного преступника, который убегал от него с головокружительной скоростью, так что Антуану никак не удавалось его настигнуть. Мимо проносились стены домов, оживленные парижские бульвары неожиданно сменялись узкими улочками Кемпера с их фахверковыми[1 - Фахверк – известный со Средневековья тип строительной конструкции, при котором несущей основой служит пространственная секция из наклонных балок. Они видны с наружной стороны дома и придают зданию характерный вид.] постройками. Инспектор то летел, то оказывался верхом на лошади, а потом впереди возникла то ли река, то ли море с лодкой, покачивающейся на волнах. К тому моменту Антуан уже сообразил, что все происходящее – сон, не имеющий ровным счетом никакого значения. И все же, когда он пробудился, первым его ощущением было смутное неудовольствие, знакомое всякому, кто только что стряхнул с себя морок кошмара, но так и не избавился от неприятного чувства, что тот до сих пор находится где-то неподалеку и упорно пытается протянуть в реальный мир свои цепкие паучьи лапки.

«Это все из-за бури», – смутно подумал Антуан, ворочаясь с боку на бок и вспоминая шторм, который бушевал два дня с перерывами и стал стихать только вчера вечером. От подушки пахло лавандой, мешочками с которой тетя Мариэтта всегда перекладывала белье. Прислушавшись, Антуан различил, как где-то под полом шуршит мышь, пробирающаяся обратно в свою норку. Он уже знал, что сегодня больше не заснет, но в то же время ничто не побуждало его вставать с постели. Перевернувшись на спину, инспектор закинул руку за голову и стал смотреть на потемневшие балки потолка. Две недели отпуска после ранения, которое едва не стоило ему жизни, – чего бы он не отдал несколько месяцев назад за эти две недели отдыха, а сегодня, едва вспомнив, что идет только третий день отпуска, он не мог удержаться от вздоха разочарования. И дело было вовсе не в тетке, молчаливой хлопотунье, и не в ее доме, стоящем недалеко от продуваемого ветрами бретонского берега, дело было в нем, Антуане Молине. Бездействие тяготило его, будь это даже бездействие заслуженное, передышка после нелегкой работы в парижской полиции.

«Вчера старуха Соланж сказала Мариэтте: «Ваш-то выглядит как настоящий парижанин…» Наверное, в чем-то она права. Большие города – совсем не то, что маленькие, я уж не говорю об этой деревеньке… После Парижа все не то. И чем же мне тут заняться? Только спать да есть. Когда штормит, даже рыбу удить невозможно. Хорошо хоть Кервелла написал из Кемпера, приглашает меня к себе в гости послезавтра, в воскресенье. Забавно, как сложилась жизнь: мы оба стали полицейскими, я инспектор в Париже, а его в Кемпере повысили до комиссара, после того громкого дела. Интересно, он не собирается перебраться в столицу? Хотя он всегда говорил, его больше привлекает размеренная провинциальная жизнь… В Париже, мол, неспокойно, любой мерзавец может тебя прихлопнуть ни за что… Как оно едва не случилось со мной».

Поморщившись при одном воспоминании об этом, Антуан засунул ладонь под пижаму и потрогал шрам возле сердца – след от раны, едва не ставшей смертельной. Ему до сих пор казалось странным, что шрам этот останется с ним до конца его дней, никуда не исчезнет, что бы он ни делал, и в гробу они тоже окажутся вдвоем рядом. Тут же мелькнула глупейшая, в сущности, мысль, что Жерар Кервелла, друг его детства, нипочем бы не совершил такой ошибки. О, Жерар всегда отлично умел устраиваться – и женился выгодно, и работу себе подобрал такую, чтобы опасности обходили его стороной, и отличился именно тогда, когда было нужно. Хитрец, с какой стороны ни взгляни, а для большинства наверняка – пример для подражания.

«Черт возьми, уж не завидую ли я ему?»

Но Антуан не успел ответить на этот вопрос, потому что расслышал осторожные шаги тетки в коридоре, покашливание горничной Сюзанны где-то в глубине дома и понял, что день вступает в свои права. Еще не хватало, чтобы его сочли неженкой, который валяется в постели до девяти утра. Поэтому он был на ногах уже за секунду до того, как тетка постучала в дверь.

– Доброе утро, Антуан… Завтрак будет через четверть часа.

Она говорила глуховатым голосом, роняя отрывистые фразы. Волосы, брови и ресницы у нее были одного оттенка – белесого, и даже седина отступала, теряясь на их фоне. Антуан, тот, напротив, пошел в отца-южанина: черные как вороново крыло волосы, черные, глубоко посаженные глаза и черные же, низко нависшие прямые брови. Он нравился женщинам, но предпочитал одиночество; серьезные отношения его тяготили, к тому же из-за своей работы он знал о людях слишком много, он инстинктивно привык никому не доверять и никого не пускать в свою жизнь. На тетку, которая его обожала и возилась с ним, еще когда он был маленьким мальчиком, это, само собой, не распространялось. В сущности, для Антуана, давно потерявшего родителей, она оставалась единственным близким человеком.

– Как там погода? – спросил он. – Надеюсь, ваших кур ветром не унесло?

Но тетка, словно не заметив попытки пошутить, серьезно ответила, что все в порядке, шторм угомонился, а что до кур, то ни одна из них не пострадала.

– А вот у старика Шовеля вчера разбило лодку, – добавила она. – Зря он вздумал в такой ветрище в море выходить. Хорошо еще, что он с сыновьями кое-как дотянул до берега. А то запросто могли бы утонуть.

Пришла Сюзанна, которая принесла воду для умывания, и Мариэтта, окинув служанку строгим взглядом, удалилась. Взгляд не относился к какому-то конкретному проступку горничной в прошлом; это был, так сказать, привычный для тетки взгляд, который словно говорил: «Веди себя хорошо, не отлынивай от работы и не позволяй себе ничего лишнего, потому что я не собираюсь выпускать тебя из виду». Однако по взорам, которые маленькая востроносая Сюзанна украдкой бросала на Антуана, было ясно, что внушения хозяйки имели над горничной власть только отчасти. Молине усмехнулся про себя. Он умылся и привел себя в порядок, а Сюзанна то держала кувшин с водой, то ходила по комнате, отдергивая занавески и прибираясь, и несколько раз задела Антуана своим платьем, как бы не нарочно, но все же с вполне определенным намеком. «Вот чертовка, – весело подумал он, – как будто она не понимает, что Мариэтта сразу же выгонит ее, если что узнает…»

Он спустился вниз и сразу же отметил, как ярко горит огонь в камине – тетка, конечно же, велела зажечь его только ради Антуана; будь дома лишь она и слуги, она бы и не подумала этого делать. Стены столовой были голые, мебель – крепкая, бретонская, имеющая обыкновение переживать несколько поколений своих хозяев. Если бы не скатерть на столе и не вышитые салфеточки, заботливо разостланные повсюду, обстановка казалась бы совсем мрачной. Фотографии своего мужа Мариэтта держала в соседней гостиной и то ли случайно, то ли с умыслом задвинула их в самый дальний угол. Антуан никогда не спрашивал ее о том, был ли ее брак счастливым, как не спрашивал и о том, был ли в нем вообще хоть какой-то смысл, кроме того, что его обожаемая тетя стала носить обручальное кольцо и фамилию «Ле Таллек», похоронила двух детей, умерших в младенчестве, а потом овдовела и осталась жить в доме супруга, который получила в наследство. Сейчас Мариэтте шел пятьдесят третий год, но ее серые проницательные глаза видели так же ясно, как и в юности. Она держала большое хозяйство, а кроме того, занималась садом, в котором росли яблони – все как на подбор крепенькие и коренастые, похожие на нее саму. Она знала все обо всех соседях, ни с кем особенно не дружила, много лет подряд выписывала одну и ту же газету – ту, которую привык читать ее муж, и не пропускала ни одной воскресной мессы в местной церкви. Выходя на улицу, она, как и большинство женщин здесь, надевала бретонский чепец, который придает местным уроженкам столь живописный вид. Романист XIX века, скорее всего, счел бы ее скучной и узколобой, а романист века XX даже не стал бы тратить на нее свое драгоценное время. Она не отличалась излишней разговорчивостью и только ради племянника, который наведывался к ней нечасто, делала над собой усилие. Вот и теперь, поедая завтрак, а кормили у тети Мариэтты чертовски хорошо, Антуан узнал о том, что яйца подорожали, что рыбак Журдан бросил жену и ушел к другой и что на острове Дьявола кто-то поселился.

– Да ну? – усомнился Антуан. – Там же никого нет, кроме чаек. Несколько старых домов и полуразрушенный маяк – кто же станет там жить?

Островом Дьявола местные жители окрестили один из прибрежных островков, который в официальных картах имел вполне благозвучное название – которое, однако, рыбаки упорно игнорировали. Сам остров имел крайне дурную славу из-за того, что возле него часто происходили кораблекрушения, и даже постройка маяка мало что изменила. Смотрители маяка, которых сюда забрасывала судьба, тоже не задерживались надолго на своей работе: кто-то спивался, кто-то сходил с ума, а кто-то сводил счеты с жизнью. Кончилось все тем, что при Наполеоне III на побережье был выстроен другой маяк, а маяк на острове Дьявола прекратил свое существование. Какое-то время возле него еще жили несколько рыбацких семей, но так как за любыми продуктами им приходилось переплывать на лодке неспокойное море, мало-помалу все предпочли переселиться на континент. Уже несколько лет остров Дьявола был необитаем, и поэтому удивление Антуана можно легко понять.

– Уж и не знаю, что это за люди, – сказала тетка в ответ на слова собеседника, – но они купили одну из лодок папаши Руайера, чтобы отправиться на остров, и сказали, что будут там жить. Помнишь, я тебе рассказывала о Спонтини, весельчаке из Ниццы, что был на маяке последним смотрителем? Он все смеялся над тем, какая тут скверная погода, какие хмурые лица, и клялся, что с ним ничего такого не случится…

– Помню, – кивнул Антуан. – У него была жена и двое детей. И друг детства, который часто наведывался в гости.

– А потом смотритель взял и всех убил, – продолжала Мариэтта будничным тоном. – Жену, детей и друга, а последнюю пулю пустил себе в голову. Потому что жена, как оказалось, была ему неверна, и дети тоже были не от него, а от того самого друга. Спонтини во всем себе отказывал, лишь бы его семье было хорошо, даже пианино откуда-то привез… И жили они не в домике смотрителя при маяке, а в лучшем доме на острове. Ну так вот его приезжие и сняли.

Антуан не был суеверен, но все же поежился. Он отлично знал, какие слухи ходили о том самом доме и привидениях, которые там бродят. Порой случалось, что рыбакам, которых застиг шторм, приходилось ночевать на острове Дьявола, но никто, даже самые отчаянные смельчаки, не отважился бы подойти к дому Спонтини после наступления сумерек.

– Зачем снимать дом, у которого такая дурная слава? – проворчал Антуан.

– Может быть, они просто не знают? – предположила тетка, пожимая плечами. – Или их соблазнила низкая цена. Жадность, – спокойно заключила она.

– Так или иначе, они скоро поймут, что совершили невыгодную покупку, – буркнул ее собеседник, поднимаясь с места. – Да, чуть было не забыл… Послезавтра я собираюсь в Кемпер, скажи Симону, чтобы он довез меня до станции. Я отправлюсь с поездом, который отходит в одиннадцать.

– А вернешься когда? – спросила Мариэтта. Несмотря на то что она привыкла держать себя в руках, в ее голосе прозвенело нечто неодобрительное, похожее на… Ну да, похожее на легкую женскую ревность.

– Не знаю, как получится. Переночую у Жеже… у Жерара. Ты знаешь, что он теперь комиссар? В тридцать шесть лет…

Он не хотел заводить разговор об этом – и досадливо прикусил губу, сердясь на себя. Мариэтта метнула на него быстрый взгляд, и улыбка тронула ее сжатые губы.

– А ты бы хотел быть на его месте?

– Вот еще! С какой это стати?

– Никогда не завидуй человеку, пока не увидишь, где его поджидает черный камень, – назидательно сказала Мариэтта.

– Какой еще черный камень? – вырвалось у озадаченного Антуана.

– Я так это называю, – объяснила тетка. – Черный камень – это, понимаешь, как подножка судьбы. У нашего соседа Гареля в саду был такой камень, – огромный, вросший в землю. Черный как уголь, даже мох на нем не рос. Старый Гарель ходил мимо того камня, наверное, по сто раз в день. Ты помнишь Гареля? Он три раза был женат и всех своих жен уморил, чтобы прибрать к рукам их денежки и передать их единственному сыну. Словом, жил он себе, не тужил, да еще похвалялся, мол, как у него все хорошо, а потом проходил как-то днем мимо того камня, оступился и бац – ударился о него головой и помер. А сын его через неделю утонул в море.

– Значит, черный камень, который погубил Гареля, все это время находился рядом с ним? – спросил Антуан.

– Да, словно затаился и ждал своего часа. Никогда не завидуй ни богатым, ни могущественным, ни везучим – потому что ты не знаешь, где лежит их черный камень и каким он будет.

Но Антуан лишь пожал плечами.

– Видите ли, тетя, я достаточно видел преступников, которые ускользнули от правосудия, и не только их, но и самых разных людей, которых ваш кюре Жозеф счел бы порядочными грешниками. Вот что я вам скажу: расплата, которую вы называете «черным камнем», настигает далеко не каждого. Да, далеко не каждого…

– Я не буду с тобой спорить, – вздохнула Мариэтта. – Только ведь расплата бывает разной, Антуан. И если она не бросается в глаза, то это не значит, что ее на самом деле нет.

– Это могло бы меня утешить, – парировал инспектор, – если бы я мог мыслить, как вы. Однако мой опыт говорит об обратном: бывают хорошие люди, которые мучаются, и негодяи, которые не знают ни бед, ни даже угрызений совести. Иногда, конечно, случается и так, что страдания обрушиваются на голову, которая сполна их заслужила… Но, тетушка, это такая лотерея!

– Жениться тебе надо, – со вздохом заметила тетка без всякой видимой связи с предыдущим замечанием. – Ты об этом не думал, Антуан?

– Думал.

– И что?

Ее собеседник развел руками.

– Как видите, ничего еще пока не надумал.

Мариэтта внимательно посмотрела на собеседника. Она была не прочь подыскать племяннику невесту среди местных девушек и отнеслась бы к этой задаче со всей ответственностью; но что-то подсказывало ей, что если бы Антуан собирался жениться, он бы, так или иначе, завел разговор об этом, а если она первая предложит свои услуги в качестве свахи, он, чего доброго, еще решит поставить ее на место. Поэтому она только сказала:

– Я была бы рада, если бы у тебя была семья.

И дети.

– Я бы тоже был бы рад, наверное, – с расстановкой произнес Антуан. – Но вы же знаете, у кого-то это выходит как бы само собой… Я имею в виду брак и все прочее… А кому-то на роду написано оставаться холостяком. Наверное, я из последних, – заключил он.

Глава 2