Аквамариновое танго

– В сущности, это маленький эксперимент, – сказал Лемье. – Суть дела вот в чем: сейчас мы доставим подозреваемого. Я поведу его в мой кабинет. Просьба моя заключается вот в чем: вы сядете в коридоре шагах в десяти от моего кабинета. Будет лучше, если вы наденете темное платье, чтобы не выделяться, и шляпку с вуалеткой, чтобы он не видел вашего лица. Я под каким-нибудь предлогом остановлю Феррана недалеко от вас и затем подойду к вам. Вы должны несколько раз кивнуть, словно узнали его, и указать в его сторону. Нужно, чтобы он это увидел и подумал, что вы его изобличили. Я задам вам шепотом пару вопросов, вы на них ответите, и я уведу Феррана. Вот и все.

Предложение Анри было куда заманчивее перспективы перепечатывать очередные занудные протоколы о находящихся в Ницце нелегалах, и легко понять, что мадемуазель Грёз согласилась, не раздумывая…

– Очень странно, что вам понадобилось меня задерживать, – сказал Ферран, спокойно улыбаясь в лицо инспектору. – Конечно, я самый удобный для вас подозреваемый. Я понимаю, что я муж жертвы, и вам не надо напрягать фантазию…

– Речь идет вовсе не о моих фантазиях, месье, – возразил Лемье, борясь с сильнейшим желанием без всяких околичностей схватить этого самоуверенного интеллигентного червяка за воротник и трясти его, пока он не сознается. – У следствия возникли кое-какие вопросы, и необходимо выполнить определенные формальности.

И, когда они ехали в управление, он был чрезвычайно вежлив, говорил только о погоде и постоянно улыбался к месту и не к месту, так что поневоле у Феррана, внимательно наблюдавшего за полицейским, создалось впечатление, что перед ним самый никчемный сыщик на свете.

– Сюда, месье…

Они поднялись по лестнице и свернули в коридор. Завидев мадемуазель Грёз, Анри неожиданно придержал своего спутника за рукав.

– Стойте. Кажется, я не взял ключ…

Учитель нахмурился, а Анри, не скрываясь, подошел к мадемуазель Грёз и наклонился к ней.

– Это он? – шепнул инспектор.

Добросовестно исполняя свою роль, переодетая машинистка несколько раз энергично кивнула и вдобавок указала на Феррана пальцем (хотя еще мать внушала ей, что тыкать пальцем неприлично и на таких девушках мужчины не женятся). Инспектор наклонился еще ниже.

– Мадемуазель Грёз, знаете что?

– Да, инспектор?

– Вам известно, что вы до неприличия хороши?

Мадемуазель Грёз очаровательно покраснела, и Анри устыдился своего ребячества. Боже мой, как она может быть такой наивной, по несколько часов на дню перепечатывая бумаги об убийствах, насилиях и ограблениях?

– Скажите мне что-нибудь, – попросил Анри.

– Вы очень-очень славный, – шепнула мадемуазель Грёз.

– Благодарю вас, – громко сказал Лемье, распрямляясь. – Конечно, ваши показания будут приобщены к делу, мадемуазель.

Он вернулся к Феррану и, согнав с лица всякое подобие улыбки, повел его в свой кабинет.

Они сели по обе стороны старого канцелярского стола, который был тут, вероятно, еще во времена императора Наполеона, а то и тогда, когда Ницца была частью Пьемонтского королевства. Теперь инспектор Лемье был холоден, непроницаем и сосредоточен. Учитель заметил перемену поведения в своем спутнике и встревожился. Анри вел себя так, словно он знал. «Но что он может знать? – ломал себе голову Ферран. – Боже мой, что? В чем моя ошибка? Где я мог ее допустить?»

Он беспокоился все сильнее и сильнее, несколько раз нервным движением поправил очки, которые почему-то вдруг стали давить на переносицу, а Анри, покачивая в пальцах карандаш, равнодушно смотрел в окно. Он не говорил ни слова, молчал и Ферран, но это странное безмолвие вскоре начало давить учителю на нервы. Он вспомнил, что у французской полиции свои методы, что там не бьют, как в Америке, но могут допрашивать по шестнадцати часов кряду, а если понадобится – и дольше. И даже то, что Анри вовсе не походил на громилу, а скорее уж на прилежного студента, теперь казалось ему подозрительным. Убийства не дают расследовать кому попало, вяло помыслил учитель, они как десерт, достающийся лучшим ученикам. И он вздрогнул, когда услышал тихий, равнодушный голос инспектора.

– Я надеюсь, у вас есть смягчающие обстоятельства, месье.

Он говорил, словно обращаясь к своему карандашу, и все же Ферран закоченел на месте.

– Французские судьи не любят выносить смертные приговоры, это верно, но их коробит, когда мужья убивают своих жен. Хотя… – Анри повел плечами, – в сущности, какая мне разница? Отрубят вам голову или сошлют в Сен-Лоран – это уж ваши проблемы, простите.

– Я не понимаю… – начал Ферран, бледнея.

– Бросьте. Все вы понимаете.

И вновь это удушающее, обволакивающее молчание. Учитель хотел бороться, хотел протестовать: у него алиби, его подтвердят мать и отец, их служанка… Он не убивал свою жену! Да, она была костлявая, сварливая и надоела ему до смерти, но сколько в Ницце таких же сварливых и костлявых жен, вгоняющих в тоску своих мужей, и никто их не трогает…

Лемье повернулся на стуле и взглянул убийце прямо в глаза. В эти мгновения – откроем маленький секрет – инспектор думал только о том, кто убил супругов Рошар, и о том, насколько Амалия права, говоря о подоплеке этого дела. Но Ферран уловил, что хотя он здесь, он полицейского более не интересует. Он был уличенный, менее чем ноль, отработанный материал, и уже неважно, когда именно его заприметила та девка из коридора – тогда ли, когда он убивал свою жену (но как? увидела через окно? неужели он забыл задернуть занавески?), или тогда, когда переносил тело под железнодорожную насыпь, чтобы запутать следы. «Какой у него безжалостный взгляд», – подумал учитель, содрогаясь. Он ехал сюда кремнем, готовым дать бой противнику на его территории, а теперь чувствовал, что превратился в размякшую манную кашу. «Боже, боже… дай мне сил!» Но бог не отвечал.

– Я не мог убить мою жену, я уже говорил вам, – вяло начал учитель. – В это время…

– Да-да, я уже слышал эту историю о визите к родителям. Однако ваш отец упомянул, что радио почему-то было сломано – почему? Потому что вы перевели стрелки всех часов в доме – очень простой, но эффективный трюк. Вы не могли оставить радио, потому что передачи идут по программе, и если бы ваши родители услышали, что новости идут в одинадцать вечера вместо девяти, они бы обо всем догадались. Так что ваше алиби не стоит и ломаного гроша, мсье Ферран.

И снова в кабинете повисло молчание.

– Можно я закурю? – неожиданно попросил учитель, и по его голосу Анри понял, что тот сломлен окончательно.

Инспектор выдвинул ящик, достал из него пачку сигарет, которые он держал специально для задержанных (сам Анри не курил), и протянул ее убийце. Ферран жадно затянулся.

– Я ни о чем не жалею, – сказал он наконец. – Луиза вконец меня измучила.

– Дело ведь не только в Луизе, не так ли? – прищурился инспектор.

– А, так вы уже узнали об Онорине? – Ферран криво улыбнулся. – Быстро работаете, однако…

Онорина была двоюродной сестрой убитой. По правде говоря, Лемье даже не подозревал о ее отношениях с учителем, он задал вопрос, имея в виду материальный интерес преступника. Анри не сомневался, что такие, как Ферран, могут убить из-за денег, и только из-за них. Онорина, конечно, присутствовала, но, так сказать, шла вторым номером.

Через два часа инспектор Лемье докладывал восхищенному комиссару Оливьери:

– У Ферранов не было денег. Муж мог бы прилично зарабатывать, но он все спускал на тотализаторе. Жена его была бесплодной, и из-за отсутствия детей они то и дело ссорились. Впрочем, они ссорились постоянно и по любому поводу… Из экономии они взяли в дом двоюродную сестру Луизы Онорину, чтобы она вела хозяйство. Между Жильбером и Онориной возник роман… Он мне этого не говорил, но я уверен, что она первая подала мысль избавиться от его жены. Впрочем, сначала они позаботились застраховать жизнь мадам Ферран на крупную сумму… без ее ведома, с помощью Онорины, которая выдала себя за нее, когда подписывала страховку. Онорина уже арестована, но ее сообщник настаивает на том, что в убийстве она не принимала участия. Физически, может быть, и не принимала, но то, что она была заинтересована в смерти сестры, совершенно очевидно.

– Как ты понял, что это он? – перебил его экспансивный комиссар.

– Луизу Ферран убили вечером, когда на улице уже темно. Точный удар в сердце, остальные – только для виду, чтобы на насыпи было побольше крови и никто не сомневался, что жена учителя погибла именно здесь… Но в темноте не так-то просто зарезать человека одним ударом. Я расспросил знакомых учителя, и выяснилось, что Жильбер Ферран отлично знает анатомию, а не только ботанику и биологию. Он знал, куда надо нанести удар, и, конечно, убийство случилось при свете, как я предполагаю – в пристройке дома Ферранов. Про его трюк с алиби я вам уже рассказал. Онорина в день убийства уезжала, чтобы ее никто не заподозрил… Когда он понял, что все кончено, он расслабился и стал молоть всякий вздор. Мол, в природе есть львы и леопарды, хищники по самой своей натуре, которые пожирают других, и сам он – такой же хищник, ничем от них не отличается. Мне это надоело, и я ему сказал, что мало убить беззащитную женщину, чтобы стать хищником. Тут он сник окончательно… Я проследил, чтобы у него отобрали шнурки и прочее. Не хватало еще, чтобы он попытался покончить с собой.

– Комиссар! – В дверь просунулась голова инспектора Птимона. – О, пардон, инспектор… Там старуха Вадье бузит.

– Пьянчужка? Чего ей надо?

– Уверяет, что видела, как учитель тащил труп жены на насыпь. Я ей сказал, чтобы она убиралась и проспалась как следует, но она точно описала, во что он был одет, и назвала другие подробности. Что мне с ней делать?

Анри не мог не улыбнуться. Подумать только, он-то так старался устроить маленькое представление при помощи мадемуазель Грёз, подставного свидетеля, потому что у него ровным счетом ничего не было, кроме подозрений… А ведь всего-то надо было подождать несколько часов, чтобы настоящий свидетель объявился сам собой.

– Сними с нее показания, – распорядился комиссар. – Только, умоляю тебя, сделай как-нибудь, чтобы она выглядела прилично. Скоро сюда заявится этот проныра-фотограф, и если она попадет в кадр в непотребном виде, мэру это не понравится, и префекту тоже. Да и нам самим выгоднее иметь свидетеля, который пристойно выглядит, особенно когда дело дойдет до суда…

– Однако быстро ты его расколол! – были первые слова Габриэля, когда он увидел Анри.

Инспектор посмотрел на часы.

– Мы опаздываем… Садись в машину, я поведу.

Дверь им открыла Ксения.