Жена фабриканта. Том 2

– Позвольте, Дмитрий Николаевич, я хорошо помню, при каких обстоятельствах вы это утверждали, это было…

Массари остановил его.

– Вы иногда забываете, что было вчера. А сейчас так хорошо все помните? Ну, знаете ли… – протянул он насмешливо.

Петр смешался, пробормотав:

– Но мне и правда, так показалось… Впрочем, господа, сделайте же одолжение, возможно, я вас просто не понял…

В глазах Массари промелькнуло удовлетворение, он снисходительно кивнул и продолжил:

– Итак. Оставшаяся часть ваших бумаг в целости и сохранности лежит в сейфе. – Массари показал на комод у стены, на котором, притягивая взгляд Петра, стоял тот самый сейф.

– Хотелось бы уточнить, на какую сумму осталось векселей? Могу ли я об этом что-то узнать? – робким голосом поинтересовался Петр.

Лицо Массари тотчас же оживилось. Кивнув, он сказал:

– Десять тысяч.

– А остальные? – упавшим голосом спросил Петр, с ужасом глядя на Массари.

– Как плохо, когда у такого молодого человека, как вы, наблюдаются провалы в памяти. Может быть, вы больны? – с лицемерным участием поинтересовался Массари. – Чтобы вас не смущать, давайте я сначала закончу говорить о первом деле, а потом мы поговорим по другим вопросам. Вы не против? – Крылья носа Массари угрожающе раздулись.

Петр кивнул.

– Не стану скрывать, мы все хотим поправить наше общее пошатнувшееся положение. Вы нам рассказывали, что имеете доверенность от вашей матушки Александры Васильевны Ухтомцевой на подписание векселей. Верно ли я повторил ваши слова? – Массари замолчал в ожидании, вперив хищный взгляд в побледневшее лицо Петра.

– Я… Право теперь уже и не знаю, мог ли я так говорить, мне кажется, я был тогда не в себе… Сейчас я такой доверенности не имею, – неуверенно заключил тот и с беспокойством посмотрел на Жадецкого, как будто ожидая от того подтверждения. Но Жардецкий пожал плечами.

– Нет, имеете! – безаппеляционно заявил Массари, переглянувшись с Жардецким. Оба мошенника прекрасно были осведомлены, что никакой доверенности у Петра Ухтомцева не существует, и что между ним и матерью тянется давняя ссора, из-за которой тот в итоге и оказался на квартире Жардецкого.

Петр вздохнул и понурился. В душе у него в этот миг происходила борьба. Желание жить по-прежнему беспечно и разгульно, иметь деньги победило над совестью, и он вскинул голову:

– Что нужно делать?

Массари с облегчением выдохнул, наклонился и покровительственно похлопал его по плечу.

– Я был уверен, что мы обо всем договоримся. Сейчас вы выпишете на мое имя два векселя по две тысячи рублей, а один на шесть тысяч. Потом мы с вами отправимся к одному состоятельному лицу, которое нас уже ожидает. А дальше просто стойте рядом и учитесь, как легко можно получить деньги прямо из ничего, из воздуха, – воскликнул Массари и весело рассмеялся.

Ухтомцев хотел было возразить, что не из «ничего», а с помощью подлога и использования его имени, но посмотрел на самодовольное хищное лицо стоящего перед ним Массари и смолчал.

– Ну что ж. Время не ждет. Я договорился с господином Стольбергом о встрече на час дня.

– А кто он? – поинтересовался Ухтомцев.

– Да так. Богатый купчик, еврей, недавно овдовел. Занимается продажей зерна и хлеба, а также собирает картины и скупает антиквариат. Богат, как персидский падишах, – рассказывал Массари, направляясь к полированному секретеру.

Он открыл дубовый сейф и вытащил оттуда перевязанную бечевкой черную пухлую папку. Прихватил чернильницу и разложил всё на столе. Потом достал из папки бланки векселей и стал внимательно их просматривать. Выбрав из пачки несколько штук, он положил их на стол, остальные убрал обратно в папку и завязал ее. Потом пододвинул стул к столу и с плотоядной улыбкой взглянул на Ухтомцева.

– Подойдите сюда, Петр Кузьмич. Я покажу вам, где нужно поставить подпись.

Пётр встал и с каким-то жалким выражением лица приблизился.

– Здесь, здесь и вот здесь, – деловито объяснял Массари, тыча пальцем в незаполненные строчки на бланках. Петр кивал головой, но мешкал, раздумывая:

«Как ловко он подводит меня под монастырь… Если что-то случиться, поди, от всего откажется, это с его-то связями в свете и департаментах. Видел бы брат Иван или Федор, чем я занимаюсь… О чем это я! А что же мне теперь делать? Под суд не пойду! Голову в петлю вставлю и дело с концом. А может, встать и уйти? Удерживать-то они меня ведь не станут. А куда мне идти? К матери, брату – не могу, не примут. Пропал я, дурак, совсем пропал…»

– Сомневаетесь? – насторожился Массари.

– Да нет… А мне не будет потом, после того, как это дело вскроется, худо? – пробормотал Петр, чувствуя себя попавшим в капкан. Он затравленно взглянул на Жардецкого, а тот кивнул на Массари.

– Вы хотите быть уверенным в том, не будут ли подписанные вами векселя считаться подложными, и не пойдете ли вы за это потом под суд, и в ссылку в Сибирь? – снисходительно уточнил Массари.

Петр кивнул.

– Уверяю вас, совершенно излишне на этот счет беспокоиться! Было бы худо, если бы вы подписали векселя не по доверенности вашей матери, а от нее самой. В таком случае векселя считались бы подложными. А так – все в порядке, – заверил его мошенник.

И хотя в душе Петра Ухтомцева еще оставались сомнения, он кивнул и, наклонив голову, принялся сосредоточенно расписываться в тех местах на бумагах, куда указывал ему перст ушлого губернского секретаря.

12

Подготовив бумаги к сделке, Массари и Ухтомцев вышли на улицу. Дождались проезжавшего мимо извозчика, сели в коляску и отправились на Пятницкую, где жил богатый московский купец и меценат Давид Абрамович Стольберг.

Подъехав к воротам и огороженному невысоким деревянным забором саду, окружающему уютный белый особняк, Массари и Ухтомцев вылезли из коляски. Калитка во двор оказалась приотворена. Внутри подворья не было никого из работников. Швейцар отворил им дверь на звонок и пригласил войти.

Они оказались в ярко освещенной полукруглой передней, обстановка в которой не выглядела монументальной и тяжеловесно, что было бы более свойственно для купеческого дома.

Большая хрустальная люстра на фигурном с лепниной белом потолке заливала светом небольшое пространство, прибавляя дополнительной яркости естественному солнечному освещению через окно. Закругленная мраморная лестница напротив входной двери, украшенная резными деревянными перилами с позолоченными набалдашниками, поднималась на второй этаж. На стенах красовались удлиненные вставки синей шелковой ткани, обрамленные позолоченными рамами, как зеркала. Прихожая выглядела изысканно, и ее интерьер явно был именно так и задуман хозяевами – для особенной торжественности.

Убранство гостиной было выдержано в роскошных золотисто-зеленых оттенках. Стены оклеены темно-зелеными шелковыми обоями с восточным узором. Изящная мягкая мебель с дорогой обивкой и позолотой стояла на выпуклых маленьких ножках на дубовом, начищенном до блеска красном паркете. На низеньком полированном столике красовалась изящная персидская ваза. На шатровом потолке красиво был выложен инкрустированный позолотой деревянный узор. Узкие длинные окна, обрамленные красиво задрапированной светло-зеленой тканью и золотистыми в тон мебельной обивки ламбрекенами, подчеркивали изысканность и вызывающую роскошь убранства. На стенах висели две картины с осенним пейзажами.

Внимание Петра Ухтомцева привлекла картина, на переднем плане которой уверенной рукой мастера была изображена стоящая на фоне реки девушка в белом платье, с улыбкой на одухотворенном лице. Темные воды реки были усыпаны опавшими пожелтевшими листьями. На другом берегу темнел лес, пронзенный яркими красными и желтыми красками ясного осеннего дня.

Девушка стояла вполоборота. Тонкие черты ее удлиненного прекрасного лица, блестящие черные глаза и выступающий с горбинкой нос притягивали взгляд. Эта девушка, ее милая и немного смущенная улыбка, упавшие на траву жухлые листья, река и просвеченный солнцем лес на заднем плане картины создавали единое и гармоничное целое, прославляющие торжество и бесконечную радость жизни.

Пока Массари и Ухтомцев в ожидании хозяина скучали, изредка переговариваясь, распахнулась дверь, и они увидели вошедшего в комнату темноволосого худощавого мужчину приятной наружности лет сорока пяти. Это был хозяин дома Давид Абрамович Стольберг. Энергично пожав руки гостям, он широким уверенным жестом предложил присесть в кресла.

То, как он держал себя, как двигался и решительно пожимал руки выдавало в нем уверенного и знающего себе цену человека. Черты его благородного приятного лица с небольшими черными усиками, умный взгляд, ловкие и точные движения небольших крепких рук более указывали на образованного дворянина, чем на купца. И это сразу бросалось в глаза. Массари, не без основания считавший себя опытным физиогномистом и неплохим психологом, сразу определил, что Стольберг – достойный и серьезный противник, которого не так-то просто провести. Когда все расселись, и закончился привычный обмен любезностями, на губах у Массари проскользнула и быстро исчезла та самая, знакомая Петру Ухтомцеву, иезуитская улыбка.

– Итак, господа, чем обязан вашему визиту? – вежливым, но довольно равнодушным голосом поинтересовался он, почему-то сразу взглянув на Массари и выделяя его, как главного.

Когда все расселись, и закончился привычный обмен любезностями, на губах у Массари проскользнула и быстро исчезла та самая знакомая Петру Ухтомцеву, иезуитская улыбка. И как только Стольберг заметил эту змеящуюся улыбку, он интуитивно догадался, что человек, сидящий напротив, – мошенник, который ведет себя нахально, открыто давая этим понять, что всё заранее просчитал, ничего не боится и привык достигать своих целей. Гость понял, что Стольберг его раскусил. В глазах Массари загорелся нехороший хищный огонек, который тут же погас, и на его лице вновь заиграла фальшивая, как будто приклеенная улыбка.

Давид Абрамович Стольберг увлекался игрой в шахматы, и в своем узком кругу считался опытным игроком. По роду обширной предпринимательской деятельности ему также приходилось порой разгадывать различные психологические задачки. Оценивая своих неожиданных и таких разнящихся между собой посетителей, он вдруг решил разгадать намерения «этих мошенников», как он их про себя сразу же окрестил. Решив, что не откажет себе в удовольствии сыграть в хорошо известную всем деловым людям игру в поддавки, он ради того, чтобы выставить мошенников в невыгодном и унизительном положении, а главное, вывести на чистую воду, был готов даже расстаться с некоторой суммой денег. А когда он об этом подумал, то про себя презрительно усмехнулся.

– Я представляю интересы сына вдовы, купчихи Ухтомцевой Александры Васильевны, Петра Кузьмича, – напыщенно заговорил Массари, указывая на помятую и обмякшую фигуру сидящего в кресле молодого Ухтомцева.

– Как же… Имею честь быть хорошо знакомым с Александрой Васильевной Ухтомцевой и ее старшим сыном Иваном Кузьмичом. А вы, стало быть, младший сын и брат Ивана Кузьмича? – благожелательно обратился к Петру Стольберг. Тот привстал и охотно кивнул.